Фото: m24.ru/Юлия Чечикова
Симфонический оркестр Москвы "Русская филармония" откроет новый сезон грандиозным мультимедийным проектом "Реквием Верди и шедевры эпохи Возрождения". Пространство Светлановского зала заполнят видеопроекции, идеально дополняющие музыку итальянского композитора. Накануне премьеры главный дирижер Дмитрий Юровский рассказал в интервью m24.ru, почему октябрь ассоциируется у него с Джузеппе Верди, как научить любить классику поклонников шансона и какие преимущества дает принадлежность к музыкальной семье.– Этот сезон оркестр "Русская филармония" начинает с Реквиема Верди – произведения, которое слушатели знают вдоль и поперек, оно исполнено всеми великим мастерами. Возникает вопрос: что нового вы нашли в нем? Какие свежие решения приготовили?– Тут есть два момента. Мы пробуем интерпретационно соединить музыкальную часть и изобразительную – картины эпохи Возрождения. Полотна приблизили Реквием к музыкальному театру. Если смотреть на это произведение, оно изначально написано не как чистая оратория, а как музыкальный театр. Такой великий композитор, как Верди, который действительно умел писать оперы, конечно, любой свой труд рассматривал со стороны драматургии.
Реквием и раньше пытались делать с тематическим визуальным рядом, но такого, чтобы картины подбирались исходя из смысла текста, еще не было. Проблема Реквиема заключается в том, что он написан на латыни, а латынь – мертвый язык, которым мало кто на сегодняшний день владеет. Тем более, это церковный язык.
Мы хотим попробовать отнестись к Реквиему не только как к музыке, а соединить два жанра и получить эффект снежного кома: с одной стороны – гениальная музыка, с другой – гениальное изобразительное искусство. Два искусства должны соединиться, будто писались едино. Пусть сложится ощущение, словно Верди с большим количеством друзей-художников сели вечерком, подумали и сотворили. У такого синтеза может появиться глубокий драматургический смысл. Мне самому интересно, что получится.
Это одна часть ответа на вопрос. Есть и вторая – музыкальная. Мне давно хотелось подойти к Реквиему с оперной точки зрения, потому что там довольно тяжелая оркестровка. Я решил вернуться к традициям первой половины XX века, когда мессу исполняли драматические голоса. У нас квартет подобран сознательно.
Фото: m24.ru/Юлия Чечикова
– На ваш взгляд, какое место Реквием Верди занимает среди других заупокойных месс великих мастеров – Моцарта, Брамса, Брукнера, Шнитке?– Они все – слишком великие и слишком разные, чтобы сравнивать. Наверное, Реквием Верди самый театральный, самый раскрепощенный эмоционально, что является одним из показателей итальянской натуры. В нем эмоции взрываются наружу. Любопытно, что практически все великие авторы, которые писали заупокойные мессы, были от церкви либо отлучены, либо не могли наладить с ней отношения. И этому не исключение ни Моцарт, ни Верди, ни Брамс.
Но у Верди, несмотря на не самые теплые отношения с католической церковью, есть та духовность, которая проявляется в каждом его произведении: "Аида", "Травиата", Реквием. Однако религия сама по себе не имеет никакого значения: можно креститься в любую сторону или не креститься вовсе, твое право. Но есть какая-то высшая сила, на которую не надо все сваливать, но к которой можно обратиться в минуты сомнений, радости или горя. Если у тебя есть вера, ты сразу переходишь на другой уровень духовности. Именно об этом любой реквием.
В последнее время, особенно в Европе, религия стала камнем преткновения, и это плохо, потому что появилось много бездуховности. Люди не знают, на кого можно положиться, на кого нельзя, и забывают о том, что вера, церковь существуют не для показухи, а для спокойствия, для собственного баланса, для душевной гармонии. Мы не берем на себя слишком много, но попробуем расшевелить нашего слушателя, а это легче делать, когда включаешь сразу и визуальное, и акустическое восприятие.
– Почему именно с этого произведения вы решили начать сезон?– Когда-то я отметил день рождения композитора Верди в Парме… Вы знаете, что такое Гала-концерт, посвященный дню рождения Верди, в Парме? С 10 утра одного дня, когда он родился, до 10 утра следующего нон-стоп играются оперы композитора. Публика практически не меняется: люди 24 часа слушают оперы. Мне тогда досталась "Луиза Миллер", и хоть это было очень давно, но настолько отпечаталось в памяти, что начало октября для меня навсегда связано с днем рождения Верди. К тому же проект требует стольких физических затрат, что его легче делать в начале сезона, когда еще свежесть не ушла.
Фото: m24.ru/Юлия Чечикова
– Оркестр "Русская филармония" – безусловный лидер жанра кроссовер, в котором классика соединяется с поп- и рок-музыкой. Вы действительно считаете, что с помощью такого синтеза возможно привести нового слушателя в академическую музыку? – Я в юности довольно долго занимался эстрадой. В 17-18 лет зарабатываешь деньги разными способами, пришлось работать и аранжировщиком, и на сцену выходить в разных качествах. Был и джаз, и поп-музыка, и тяжелый металл, и рок – чего я только ни делал. С тех пор у меня появилась одна истина, которая не подлежит обсуждению. Есть музыка, которая кому-то больше нравится, кому-то меньше. Есть музыка, которая совершенно далека от меня, я ее не понимаю. Но все, что ты делаешь, нужно делать на высоком уровне и относиться к этому серьезно. Естественно, у нас не одинаковое количество репетиций на проекте Верди и на концерте, посвященном Муслиму Магомаеву. У нас ровно столько репетиций, сколько необходимо для конкретной программы. Мы ко всему стараемся подходить со знанием дела, с ответственностью, потому что только этим можно привлечь нового слушателя.
Лично я занимаюсь в основном академической музыкой, но у нас есть дирижеры, которые приезжают на более развлекательные, легкие программы. Не считаю, что это плохо. Плохо, если оркестр будет заниматься исключительно такими вещами, чего не происходит. Мы играем 120-130 концертов в год, и у нас оптимальный баланс – академический и не академический. Конечно же, у развлечений больше поклонников. Так было всегда, классику никогда не любили больше, чем шансон. Прекрасно, когда публика, которая привыкла ходить на рок-музыку, попадает на классический концерт. Приятно, когда видишь в зале много молодых людей, подростков, детей. Классика становится модной.
[html]<iframe width="720" height="480" src="https://www.youtube.com/embed/N8oXnPSvL4U" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>[/html]
Видео:
youTube/пользователь: Moscow City Symphony - Russian Philharmonic
– Какие еще премьеры, новые проекты ожидаются в этом сезоне?– Уже в шестой раз в декабре-январе проведем VI Московский фестиваль классической музыки Christmas Fest, на котором прозвучат произведения, не исполнявшиеся оркестром прежде. Готовлю программу "Симфонического танго" – классические композиторы в стиле танго, но для всего оркестра. Делаю аранжировки, на что уходит очень много времени. К концу сезона в любом случае представим.
Также в декабре проведем Императорский концерт: все, вошедшие в него произведения, связаны с коронацией. Прозвучат Бетховен, Чайковский, Моцарт. Появятся новые имена солистов, пианистов.
– Ваш российский и европейский репертуар значительно отличаются. Если за границей вы играете произведения, неизвестные нашему слушателю, то здесь выбираете классическое ядро. С чем это связано?– Здесь соединились несколько моментов. В Дом музыки, а мы играем в основном здесь, приходит абсолютно разная публика, часто неподготовленная. Это не завсегдатаи консерватории и филармонии. Люди к нам попадают случайно и порой они впервые в жизни слушают Четвертую симфонию Чайковского. Поверить трудно, но это правда. У нас возникает образовательная миссия. Очень хочется, чтобы как можно больше людей знали и слышали то, с чем должен быть знаком в музыке каждый.
Я был бы рад исполнять менее известные произведения, кстати, в европейских странах такая проблема тоже существует. В Италии современной музыки практически нет. Более продвинутые страны в этом плане страны – Великобритания, Германия, Скандинавия. В России, чтобы прослыть оригинальным, достаточно сыграть Пятнадцатую симфонию Шостаковича. Вряд ли в восприятии людей возможно что-то быстро изменить. Тем более, московская публика неровная: она всегда разная, много приезжих, туристов. Вот в Новосибирске понять аудиторию проще: в зал ходят одни и те же люди, их вкусы и реакцию легче прогнозировать. В Москве много музыкальных театров, а сколько идет опер? Совсем мало.
Это очень важный вопрос, и, надеюсь, в конце концов удастся сдвинуть ситуацию с мертвой точки.
[html]<iframe width="720" height="480" src="https://www.youtube.com/embed/7mI4WLAhjj0" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>[/html]
Видео:
youTube/пользователь: Moscow City Symphony - Russian Philharmonic
– Давайте поговорим еще об одной стороне вашей работы – вы являетесь музыкальным руководителем и главным дирижером Новосибирского театра оперы и балета. Театр неоднократно был на слуху, его называли, да и называют скандальным. Как вы сейчас можете охарактеризовать климат, царящий там? – Климат в театре изначально был очень неплохой, но история с "Тангейзером" тяжело легла на простых сотрудников – на солистов, хор, оркестр. Никто из них не виноват в том, что так получилось, они честно делали свое дело. В Европе на снятие спектакля из репертуара никто бы внимания не обратил! Обычное дело, подобное случается часто. Тот же "Тангейзер" в Дюссельдорфе (за полгода до Новосибирска) сняли сразу после премьеры, потому что он кому-то показался оскорбительным.
Я не имел никакого отношения ни к театру этому, ни к "Тангейзеру", ни к Тимофею Кулябину, ни к кому – просто находился в городе в тот момент. И мне стало так обидно, причем не за Кулябина (его как раз было кому защищать), а за простых артистов, певцов, костюмеров. Это такие душевные люди! Они-то тут при чем? На них поставили крест, жирное клеймо, чесноком обвесили. Сразу же захотелось защитить. Поэтому, когда поступило предложение занять должность главного дирижера, я подумал, что, раз клич подали небеса, надо этому соответствовать, и согласился.
В первый сезон мы выпустили, если посчитать оперу и балет вместе, десять абсолютно новых названий. В российском театре далеко не с каждым коллективом такое случается.
Я общаюсь и с публикой, и с активистами, и с недоброжелательными людьми, потому что по своей натуре, во-первых, не провокатор, а во-вторых, это часть моей профессии – модерировать конфликтные ситуации. Мне важно, чтобы в театр приходили как в театр, а не на арену гладиаторов. Не скажу, что мне все удается, но темп работы ускорился, учетверился за один год, изменилось то количество времени, которое требуется солистам и оркестру, чтобы изучить новое произведение – и это важный показатель. Если раньше солисты по году учили новую партию, то сейчас – месяц-два, как в хороших европейских театрах. У нас молодые музыканты, им еще все интересно, у них энергетика. Камерный оркестр в опере нужен только ротирующий – все должны играть.
Другой вопрос – что будет дальше. Я пока затрудняюсь ответить. У меня контракт до декабря 2017 года, еще 1,5 года он действует. Посмотрим. Я допускаю любую мысль, трудно предсказать, что будет. Вполне возможно, Владимиру Кехману придется уйти с поста директора. Но, я считаю, для театра это было бы совсем нехорошо, потому что тогда неизбежен очередной дисбаланс. Сколько можно? Я не знаю, какой он бизнесмен, это не мое дело, но как руководитель именно такой организации, как театр, он на своем месте.
Итак, если дадут спокойно работать – реализуем все планы. Не дадут – не реализуем. Я не волшебник, но работать умею.
– Кстати, совсем скоро, 14 и 15 октября, в Новосибирске вы дирижируете "Пиковую даму" Чайковского. На афише ремарка: "Посвящение Всеволоду Мейерхольду". Это возвращение к его традициям?– Это означает, что тот спектакль, который Мейерхольд сам изначально ставил, предстанет в видении театра. Это в какой-то степени абсурд, который делается не ради абсурда. Это эмоции, на которые можно смотреть в упор, можно через 3D-очки, можно через темные очки или вообще с закрытыми глазами. Что получится – не знаю. Мне самому интересно, как это получится.
Фото: m24.ru/Юлия Чечикова
– Кто для вас является в огромном музыкальном космосе путеводными звездами? Кто ваши ориентиры?– Ой, хороший вопрос, знаете, сколько их в жизни было! И продолжают быть. Это очень интересная тема, особенно когда родился в такой семье. Мы не единственная музыкальная династия в истории человечества, хотя такое количество дирижеров в семье редко случается. Тем не менее все равно не феномен. Поэтому мне оставались два варианта: либо ориентируешься, используешь любой опыт, либо изначально отстраняешься как можно дальше. Отстраняться не в нашем характере, поэтому, скорее, преобладал обмен опытом. Школа, которую я получил с детства, перешла в дирижерскую профессию – я не начинал с чистого листа.
Меня всегда окружали уважаемые люди, такие, как Геннадий Рождественский: он близко общался с отцом, приходил к нам домой. Мне как виолончелисту в свое время повезло поработать с действительно великими дирижерами, например, с Клаудио Аббадо – это один из тех людей, кого я могу назвать путеводной звездой. Мне очень жаль, что его больше нет.
Я благодарен судьбе, что был знаком с Аббадо, что удалось играть в оркестре под его руководством и просто ходить на концерты в Берлине. Он ведь практически не репетировал. На Седьмую симфонию Малера у нас было две репетиции. На одной из них он сыграл произведение насквозь, на второй попросил три эпизода. То, как оркестр играл в первый день, во второй и на концерте – это невероятно. Все менялось за счет того, как менялся он сам. Тогда я начал понимать, какое влияние оказывает дирижер на оркестр.
Для дирижера самое важное до конца жизни открывать для себя что-то новое, продолжать учиться, образовываться, раздвигать горизонты. Надеюсь, так и будет происходить.