Маргарита Грачева, которой бывший муж отрубил кисти рук, дала эксклюзивное интервью телеканалу Москва 24. Девушка рассказала о том, чего боится, о чем мечтает больше всего и что говорит детям о произошедших с ней страшных событиях.
– Недавно в интернете появился видеоролик, где муж избивает жену. И в комментариях сразу начали вспоминать вашу историю. Как вы считаете, почему у нас в стране женщины, по сути, не защищены никак от какого-то домашнего насилия?
– Лично мое мнение, что у нас очень слабое законодательство в этом плане. У нас безнаказанность, и мужчина считает, что если это его жена, то это как рабыня – и все. Прав у нее нет, и он может творить над ней все, что хочет.
– Но проблема, наверное, в том числе и в женщинах? То есть получается, что они молчат…
– …И терпят. Такие есть. Мне писали очень многие, что вот, меня избивают. Я говорю, что надо что-то делать, менять, уезжать. Принимать какие-то меры! А они говорят: нет, может быть, он изменится, и все наладится. Такого тоже очень много.
– А вы молчали о чем-то?
– Нет. У меня просто так получилось, что это быстро, за два месяца, все эти события разыгрались. А так я не терпела бы и не стала. Я сразу и ушла, вернее, мы разводиться стали. Вернее нет, когда я сказала, что развожусь, и после этого у меня начались все эти события: побои, вывозы с ножом, а потом вот и 11 декабря.
– Куда обращаться в такой ситуации женщине? Вот если бы сейчас можно было бы перемотать время назад. Куда бы вы обратились, как только появились самые первые звоночки?
Фото: скриншот телеканала Москва 24
– Я обращалась за месяц к участковому. Я пришла на следующий день, когда меня вывезли с ножом. Что дальше? Дальше прошло 20 дней, перезвонил мне участковый. Я сказала: "Ничего, что прошло 20 дней? За эти 20 дней меня могли бы уже убить, и не раз". Он сказал: "Ну это же Россия".
Тут такой вопрос, что у нас обращаться тоже не к кому. Реально не к кому. Как-то надо надеяться именно самому на себя. Органы никакие не принимают усилия, и помощи от них нет.
– Что значит – надеяться самому на себя?
– Сам уходишь, сам скрываешься. Ну вот, мой пример. За месяц я (обратилась к участковому. – Москва 24). И до чего это дошло? Он просто закрыл дело, а через три дня меня вывезли в лес с топором.
– Сейчас идут суды. И вот я, человек без юридического образования, мне какие-то вот эти вот детали, которые обсуждаются сейчас в судебных процессах, кажутся просто дикими. Хотела выйти из машины – не хотела выйти из машины. Вышла – не вышла. Какие-то такие мелочи… Такое ощущение, что, по сравнению с тем, что произошло... Это не имеет никакого отношения к делу. Ваше первое впечатление от заседания – вам все это вот диким не кажется?
– На первое заседание я идти совсем не хотела. Но я понимаю, что мне надо давать показания. Но после того, как я услышала, как там свидетели со стороны Грачева выгораживают, ищут какие-то пути, я не знаю, оправдания этому, то я решила, что буду точно ходить. Потому что кроме меня какие-то нюансы не знают даже адвокаты. Поэтому сейчас я хожу и собираюсь ходить на все.
То, что про эти машины, блокировки и выпрыгивания… Он обвиняется по трем статьям. А как он изначально рассчитывал... он хотел по одной – это "Причинение тяжкого вреда здоровью". А сейчас это "Похищение" и "Угроза убийством". Они (защита Дмитрия Грачева. – Москва 24) пытаются это развалить, но это выглядит очень глупо: "Почему вы не выпрыгнули?" И когда спрашивают почти каждого человека: "А как вы считаете, на какой скорости безопасно выпрыгивать?" Все говорят: "Ни на какой. Нету такой скорости". Но сам он (Дмитрий Грачев. – Москва 24) мне лично задает вопрос: "А что вам мешало открыть окно и позвать на помощь?" Ну и второй момент – я выпрыгнула, он бы поднял меня, запихнул бы обратно. Или я себе что-нибудь сломала бы. И вообще, я тоже… по сравнению с тем, что он сделал, причем здесь вообще мое выпрыгивание? Ну, я говорю, они пытаются развалить статью.
– Вот первый раз… Вы пришли в зал заседаний суда. Вы его увидели в первый раз. Что вы почувствовали? Жутко?
Фото: скриншот телеканала Москва 24
– Нет, мне не жутко. Я настолько это пытаюсь забыть, и все, и стереть из памяти, в плане, что все: не было и не было, и с этим человеком меня ничего не связывает. А сейчас опять, когда ты ходишь на каждое заседание – это тебя туда, в тем моменты, в те события опять впихивают, и надо это все вспоминать. Жуткости какой-то нет. Для меня – все – этот человек больше не существует. Поэтому я полностью ограничилась от него.
– Поэтому вы стараетесь не смотреть на него?
– Нет, я периодически смотрю, но он на меня не смотрит. И разговаривает он со мной на "вы". Ну, конечно, явного желания смотреть и пересекаться с ним глазами… мне не хочется.
– Вы все-таки этого человека знаете. Понятно, что вы не ожидали от него того, что он сделал. Но вы с ним прожили достаточно много лет…
– Пять лет в браке, да.
– Как вам кажется, что сейчас происходит в его голове? Ну, то есть, что он думает, чувствует?
– Ну лично мое мнение, я думаю, что он не раскаивается ни капли. Потому что там настолько дотошные вопросы… И человек, который реально думает, что он совершил преступление, и он это совершил… А он прям копается вообще в мельчайших деталях. Там нет раскаяния.
Фото: скриншот телеканал Москва 24
– То есть у вас есть ощущение, что он пытается себя как-то оправдать?
– Да, ну это точно. Он записывает постоянно, какие-то пометки делает. Потому что он будет давать последним показания, и, соответственно, когда выслушает всех свидетелей. И сможет там уже подстроиться.
– Что вы к нему испытываете сейчас?
– Ничего. Я говорю, для меня этот человек не существует. Ненависти у меня тоже нет. Просто это все, я стираю (его и события из памяти. – Москва 24). Я очень сосредоточена на здоровье, и стараюсь свои мысли не перебивать другими, вот этими – ненавистью, злостью. Она все равно пожирает, и это плохо. Я очень за здоровье. У меня сейчас левая рука, и я хочу ее реабилитировать максимально, насколько это возможно.
Мою руку восстановить не то что на 100%, процентов на 30, скорее всего, не получится. Потому что, когда ее пришивали, это был 1%, что она хотя бы просто приживется. Во-первых, она из нескольких частей собрана. Это не просто – нет руки, оторвало, отрубили. Ну, восемь переломов, пересадка кожи, вен, всего… там просто набор.
– Чего не хватает из такой вот привычной жизни? Кружку кофе можете поднять?
– Кружку – да. Я жила с руками, жила без рук и теперь живу как бы с 1,5 рук. Даже не знаю, насколько… протез – это тоже не рука ни разу. И так же, у меня у протеза этого один захват, а у руки – более ста, и это несравнимо.
Фото: скриншот телеканала Москва 24
Не хватает… Я очень хочу вернуться за руль. Я не умею писать. Ну, не могу никак. Много таких каких-то мелочей, когда ты в обычной жизни – их не замечаешь. А когда сталкиваешься – да. Это сложно, это не то, что я хожу, и думают, вот, мне легко. Нет, это сложно. И каждая новая молния – для меня это новый предмет. Это не то, что ты одну научился застегивать, и все – на всю жизнь.
– Дети тем более в первый класс пойдут, им помогать…
– Да, один через год, другой – через два.
Писать, да, я не умею, для меня это тоже больная тема. Не могу волосы, например, заколоть. И такого куча-куча всего. Какие-то пуговицы я не могу застегнуть – сейчас есть что-то на липучках. Но, я, конечно, к этому настроена немного негативно. Я не хочу себя ограничивать и брать всегда одежду и думать: мне надо взять на липучке и только на ней. Но я максимально стараюсь, чтобы мне не помогали. Чтобы понимать, что я могу, что я не могу, где нужно какие-то усилия применить, что-то заменить. Поэтому в ближайшем будущем я хочу – сейчас я у мамы живу – съехать. Одна, с детьми. Чтобы знать, что точно я не могу, и мне нужна помощь, а на что я способна.
– Есть мечта сейчас какая-то? Вот чего хочется?
– Что мне хочется… Мне хочется работать! Я мечтаю работать. Я люблю работать. Для меня это важно. И мне многое чего хочется. К дню рождения мне хочется бенгальского кота, но это я уже писала в соцсетях. Я боюсь, что теперь их может быть десять.
– А что вы детям говорите?
– Ну, у меня дети не знают, что случилось. Они думают, что я попала в аварию. Просто для их психики это очень сложно и еще рано. Это будет чуть позже этот момент. Но говорить придется, тем более это есть в интернете, на телевидении, и сейчас в школе может любой рассказать. Как это преподносить, я, серьезно, не знаю. Потому что для них это самых два близких человека. И когда они узнают это – даже без каких-то деталей, подробностей – это очень страшно.
– Его мать, бабушка ваших детей, они как-то общаются?
– Нет, не виделись. Живем мы в пяти минутах друг от друга. Ну, сейчас, так как я у мамы. И каждый день ходим в детский сад. Она ни разу за это время – прошел почти год – не подходила. Один раз приходила, когда я была в больнице, и то с телекамерами. Это все больше показуха. Там тоже искреннего нет никакого раскаяния. Они ищут ему оправдания. Для них он любимый сын, племянник, внук. И что я сама виновата. И довела.
– Вы позволите детям общаться с бабушкой с той стороны?
– Нет, позволять я точно не собираюсь. Изначально я думала, что – возможно. Но после того, как я поняла, что они выгораживают своего сына или внука… Соответственно, что они будут детям говорить? Что это нормально – такие поступки, и это хорошо, и ваш папа очень хороший? Поэтому нет, общения не будет.
– А есть ощущение какого-то страха…
– За будущее? Страх за будущее, конечно, присутствует. После того, что он сделал, довез меня в больницу. Он говорил, что если ты не будешь меня ждать, то я убью всех твоих родственников и тебя. Ну, приду, отрублю руки им, а тебя убью.
– Поддержка окружающих – люди, наверное, пишут – это вам помогает? Или, наоборот, вам не хочется чувств жалости и сочувствия к себе?
– Ну, жалости как раз ко мне особо нет. Вот это очень часто люди пишут, что жалеть вас не хочется. Именно какая-то поддержка, но не жалость. Пишут многие, постоянно. И я да, очень благодарна. Людей, на самом деле, адекватных и добрых больше, но присутствуют и неадекватные, и с этим я тоже сталкиваюсь.
This browser does not support the video element.
– Боже, неужели вам может кто-то что-то неадекватное написать в такой ситуации…
– Ну почему. Может кто-то подойти... Когда я была в Питере с протезом – с тем, который больше похож на железную руку – ко мне подходил мужчина: "А можно вам пожать?" Кто-то спрашивает, ну кто знает ситуацию: "А как вам было, больно? А сколько крови было, вы смотрели?" Такие тоже присутствуют.
Кто-то пишет: "Ты сама виновата, потому что ты гулящая, и тебе за дело все сделали".
Маме моей писали: Вот вы специально это придумали, ради пиара, хайпанули на дочке?".
– Вы не устали от этого?
– Устала, но при этом я хочу все довести до конца. И хочу максимального срока своему мужу бывшему, потому что я считаю, что это несоизмеримо наказанию 3-5 лет то, что он сделал.
Фото: скриншот телеканала Москва 24
– Вы об очень страшных вещах, о которых нам, наверное, страшно писать, говорите с улыбкой. Вы очень спокойно, легко об этом рассказываете. Скажите, эта улыбка, она для нас, она для чужих? Или вы наедине с собой относитесь к этому так же позитивно?
– За все это время я плакала раза три. Первый раз прям точно помню, когда я в больнице лежала, у меня дети на утренник пошли в детском саду, мне так хотелось… Для меня – я как мама – для меня это было очень важно.
Я не вижу в этом смысла, не вижу. Это какая-то трата времени, жаление себя, Жалость – это вообще отвратительное чувство. От того, что я плакать буду, у меня руки не отрастут, и ничего не изменится. Просто надо брать и делать, и жить, ну, как-то учиться жить по-новому.