Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
Эта команда ворвалась на российскую рок-сцену настолько стремительно, что кто-то, зазевавшись все осознал, лишь очнувшись лишь в центре огромной позитивной толпы в двух шагах от братающегося с залом вокалиста Mgzavrebi. Они абсолютно гармоничны на сцене, в гримерке и в процессе скайп-беседы. Кажется, что все это – добрые песни, любовь публики и приглашения играть снова и снова – даны им лишь за их легкий, веселый нрав.
Путь и песни Mgzavrebi хочется сравнить с короткометражными фильмами Резо Габриадзе, в которых доброжелательные житейские истории с легкой грустинкой, никогда не подведут отсутствием хэппи-энда.
После очередного московского концерта обозреватель m24.ru встретился с лидером группы Гиги Дедаламазишвили и после окончания беседы, понял, что сокращать, а уже тем более что-то менять в тексте этой беседы, он точно не станет. Просто для того, чтобы максимально полно донести до читателя все, что происходит с музыкантами одной из самых популярных групп с территории бывшего СССР.– Я слышал, что вашим занятиям музыкой вы обязаны другу, которому вы помогли песней объясниться в любви к уезжающей за границу девушке. Но наверняка до этого было и увлечение западным или русским роком?– Музыка с моего рождения всегда была со мной, потому что я родился в семье музыкантов, и профессиональных, и непрофессиональных. В моей семье все поют, поют многие поколения. Помню, когда я родился и не пел до пяти лет, все очень волновались, что с ребенком что-то не так. Мол, что-то мы не так сделали. И вот в пять лет я внезапно запел! Даже помню, как это случилось. Мы были в Литве, с мамой (она возила туда свой хор на гастроли). Пели мамины ребята, и я тоже что-то запел, и запел правильно. Мама очень сильно обрадовалась! С маминой и дедушкиной стороны это был фольклор, классическая музыка, а мой дедушка мечтал, чтобы я стал дирижером. Он сам был дирижером, закончил консерваторию, всю жизнь был хормейстером, мама тоже закончила консерваторию, всю жизнь преподает музыку, у нее хор, в котором я тоже пел. Не скажу, что была мамина мечта, наверное, больше дедушкина, но как-то я не сильно этого хотел.
А вот с отцовской стороны был рок. Настоящий, классический! Это и Led Zeppelin, и Deep Purple – он их обожает. И я помню: всегда, когда он приходил вечером, он мне всегда говорил: "Поставь мои любимые песни", – и вместе сидели (кстати, мы и сейчас тоже так делаем) и слушали. Он рассказывал истории про группы, про Led Zeppelin, про The Beatles, про своих любимых Deep Purple…Потом, когда я сам уже начал слушать, я слушал все – и русский, и западный рок тоже. Хорошую поп-музыку тоже люблю.
А что касается того, как я начал писать… Да, та история помогла. У друга был стих любимой девушке, которая уезжала, у меня была гитара, я просто умел играть пару аккордов, и так появилась наша первая песня.
– Со времен СССР у нас известны имена Вахтанга Кикабидзе и "Орэра", Нани Бригвадзе, последние лет десять у нас тут культ Нино Катамадзе. Вы ощущаете себя частью этой грузинской музыкальной традиции?– В целом, наверное, да! Те, кого вы назвали: и Вахтанг Кикабидзе, и Нани Брегвадзе, и Нино Катамадзе – все это грузинская культура, и мне она очень близка. Я рос в этой среде, с детства ходил на концерты моей мамы, где она выступала, выступали все эти люди, я их всех знаю, и меня помнят с детства. Потом, когда мы сами начали выступать, мне было в каком-то плане легко, потому что все уже знали, что я сын Цици Палавангишвили, и уже относились по-другому. В Грузии музыканты и певцы, когда узнавали, кто эти молодые ребята, когда говорили, что это сын Цици, и все восклицали: "О-о!". Я чувствую, все мы чувствуем, что мы делаем грузинскую музыку. А она не может быть разделена на жанры. Грузинская музыка есть грузинская музыка. Если кто-то еще так думает, что мы продолжаем какую-то грузинскую сценическую традицию, я буду очень рад.
У нас с теми, кого вы назвали, очень хорошие отношения. Нани Брегвадзе нам сильно помогла – она снимается в нашем клипе, например. С Нино Катамадзе дружим, с Кикабидзе тоже дружим. Грузия – маленькая страна, и невозможно, чтобы ты выходил на десять концертов и из этих десяти концертов не встретил кого-нибудь и не подружился.
Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
– В Москве на клубном уровне хорошо известны Modern Blues Band Гии Дзагнидзе и Нэш Тавхелидзе. Один сделал ставку на блюз, другой на современное британское звучание. Вы знакомы?– Я слышал о них очень много хороших и теплых отзывов, слушал их музыку, и мне очень понравилось. Но я сам пока лично не знаком, еще не сложилось, но буду очень рад познакомиться!
– Вы приехали и стали мгновенно популярны. Признаться, я бы пропустил этот момент, если бы не мой друг – продюсер фестиваля "Дикая Мята" Андрей Клюкин, который показал мне вашу музыку совсем в ином свете. До этого, мне казалось, что вы просто очередные партнеры Евгения Гришковца. Вообще, насколько без сотрудничества с Гришковцом с вами бы произошло то, что в итоге и произошло?– Я не знаю, популярны мы или нет. Я об этом не думаю и никогда не думал. Даже здесь, в Грузии, я не задаюсь этим вопросом и не ощущаю ничего подобного. Мы просто играем концерты и очень радуемся, когда приходят люди.
Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
Конечно, Женя Гришковец – один из тех, кто нам очень сильно помог. До этого нас звали в Россию долгие годы, но как-то не сложилось. Для нас это и не было главным. Нет проблем играть ни в Нью-Йорке, ни в Бангкоке, ни в Москве. Ты покупаешь билет, приезжаешь, играешь – и все. Для нас важно, где мы играем, как мы играем, для кого мы играем. Будет ли слушатель, который придет именно на нас, настроен на нашу атмосферу. На ту, что нравится нам, потому что если этого не будет, мы не будем искренними, а в нашем случае это самое главное. Мы не берем какими-то вокальными данными или какими-то виртуозными инструментальными пассажами. Мы просто поем, и мы вот такие – и все.
Так вот, Женя Гришковец, когда мы познакомились, сделали с ним проект, очень сильно нам помог. Он помогает сейчас, и, надеюсь, будет помогать. Однажды он представил нас своей стране. Наш совместный проект понравился, и нас стали звать уже отдельно. Мы подписали контракт с очень хорошими людьми, с Олегом Нестеровым (лидером группы "Мегаполис", главой выпускающей компании "Снегири"), и уже два года работаем вместе с ним и с Женей.
Наверное, это был такой толчок, я бы сказал, очень большой толчок со стороны Жени. Без него, конечно, было бы трудно, а скорее всего, просто невозможно сделать то, что мы сделали. Потому что мы не сильно амбициозные люди и музыканты. Не было у нас цели во что бы то ни стало попасть в Россию и там играть концерты. Так что, все это – Женя, и спасибо ему огромное.
– Вас иногда называют "грузинским "Чайфом", имея в виду, что ваши концерты в чем-то схожи. Доверительностью, какой-то естественностью, что ли... При этом люди, обожающие вашу группу, вряд ли пойдут на "Чайф", в силу, того, что они, как бы это сказать, находятся по другую сторону эстетического поля.– Да, кстати, многие говорят, и я этому очень рад. Мне очень нравится группа "Чайф", и я очень рад, что мы познакомились и подружились. Они тоже очень много хорошего для нас сделали – и Шахрин, и Бегунов, и вся команда. Я был на их концертах, видел по телевизору, на YouTube. Они просто стараются быть тоже самими собой, не играть какие-то роли, не играть в рок-звезд. Наверное, в этом мы очень сильно пересекаемся. Возможно, потому что и мы, и они - не старались и никогда не хотели, никогда не думали, вот я выхожу на сцену, я пою, все девушки мои, что-то такое. Не было такого, и сейчас тоже нет.
– Мне кажется, что "Чайф" точно хотели быть рок-звездами. Неужели вы и вправду всерьез ни разу не задумывались о том, чтобы выйти с гитарой к микрофону, перед полным залом восторженных поклонниц и поклонников. Ну, не могло у вас не быть таких амбиций!– Изначально мы вообще были против того, чтобы петь на публике! Я написал пару песен, мы их играли, и эти песни знал наш круг друзей и наши семьи. Моя мама и все вокруг говорили: "Ребята, сделайте концерт, сделайте группу". А мы были против. И около года они нас заставляли! Все наши женщины, наши сильные и дорогие женщины – мамы, девушки, сестры! Они в прямом смысле заставили нас сделать первый концерт для друзей в маленьком литературном кафе. И когда я вышел на сцену, я понял, для кого и для чего я это делаю. Помню, что перед началом, я сказал всем, что, если кого-то не буду знать я в лицо, я не буду выходить. И мне сказали: "Гиги, не волнуйся, здесь все – только наши друзья". Там было 35 или 40 человек, я всех знал в лицо, и это правда были мои друзья. Я вышел, они все знали эти песни, и наше различие было в том, что у меня и Миши был микрофон.
Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
– Почти застолье.– Почти, но это не было застольем, это уже был концерт. И вот это первый концерт, когда я почувствовал, что вот вышел с друзьями и начал не рассказывать, а просто разговаривать с ними. И после этого так и продолжается: мы не думаем, что есть граница – слушатели, зал и сцена. Мы общаемся со зрителями как с нашими хорошими друзьями. Так что, если у нас получается быть искренними, дать максимально то, что мы умеем, это обязательно возвращается! И слава Богу, что практически всегда идет этот взаимообмен. Мы очень много тепла получаем от наших концертов, от наших слушателей и друзей. Честно!
– Вам не кажется, что популярность в России грузинской музыки и Mgzavrebi во многом основывается на определенном, выработанном годами национальном обаянии. Это и дружелюбие, и любовь к застольям, и фильмы Данелии и Габриадзе, и многое-многое другое. Причем это не стереотипы, а какие-то давно выработанные составляющие.– Да, вы правы, вообще на постсоветском пространстве хорошо знают грузинскую культуру, грузинскую музыку, застолья, чуть-чуть традиции знают, песни, авторов. Так что, когда мы начали выступать и приехали впервые в 2013 году, спели наши песни, люди услышали что-то знакомое, но более современное. То, чего они до этого не слышали, наверное. Мы – современная группа, но в наших песнях есть грузинские корни, потому что по-другому невозможно! Все, о чем вы говорите, нам очень помогло в общении со зрителями. Да и вообще в целом для атмосферы концерта, то, что люди слушают знакомую музыку, которую, может быть, слушали в детстве, очень верно. Все понимают, что это грузинская музыка, просто грузинская современная музыка.
Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
– Вы актер по образованию, но отдаете предпочтение музыке. Кого вам доводилось играть? Кроме того, есть ли у вас любимые музыкальные фильмы, в которых вы бы видели в себя – в какой-то из ролей?– Было время, когда я очень сильно хотел быть актером, и когда я закончил учебу, то хотел играть в театре. Он был моей жизнью. Я помню, когда мы учились и у нас были репетиции в институте, когда ставили спектакли, у нас было только два дня отдыха в неделю – четверг и воскресенье. И все концерты, которые мы играли в то время, случались в эти дни.
– Вероятно, разрываться между театральными репетициями и работой с группой сложно и физически, и психологически. Часто приходилось на что- то "подзабивать"?– За четыре года учебы в театральном я пропустил репетиции пару раз, потому что болел. Я из-за музыки ничего не пропускал, музыка была как хобби для меня, второстепенной в моей жизни. Я помню, на окончании института мы сыграли спектакль грузинского автора Михаила Джавахишвили. И под конец ассистент режиссера сказала на банкете: "Гиги, я знаю, что ты выбрал свой путь, что ты будешь музыкантом". Я очень сильно тогда обиделся. Да, я играю музыку, но я актер и хочу быть актером, и это мое призвание! Но, видите, она была права. Музыка взяла свое. Мне доводилось играть не много ролей – дядю Ваню, Фальстафа, несколько ролей в пьесах современных грузинских авторов. Все это длилось где-то полтора года, но потом совместить это с концертами стало невозможно. Потому что, если ты хочешь быть музыкантом, то заниматься этим надо 24 часа в сутки, и по-другому не бывает. Если ты хочешь, чтобы музыка была твоей жизнью, ты должен отдать этому все, что у тебя есть.
Так же и с театром. Конечно, есть актеры, которые поют, но это актеры, которые поют, или певцы, которые играют. В моем случае я – музыкант, который 24 часа занимается музыкой, и столько же о ней думает. В итоге, все ребята бросили свои профессии, работы и остались в музыке, и мы до сих пор вместе.
Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
– Наверняка со столь стремительно обрушившейся на вас популярностью периодически задумываетесь насчет того, как долго все это протянется?– Да не ощущаем мы – ни я, ни мои ребята – этой популярности! Видимо, показатель то, что мы играем концерты, играем много в России и в других странах?
– Причем на самых крупных оупен-эйрах и на площадках вроде Stadim Live. Знаете ли, не каждая группа из тех, о ком еще пару лет назад ничего не слышали, на такое способна.– Ну, не думаю я об этом (смеется). Хотите – верьте, хотите – нет. Мы прошли этот важный в жизни музыканта этап еще в Грузии. Это тебя меняет или в лучшую, или в худшую сторону как человека. Так получилось, что вся эта популярность, публичность поменяли нас в лучшую сторону. Мы стали более приземленными и менее амбициозными. Мне вообще в целом не очень нравится эта публичность, потому что она отбирает часть тебя, ты об этом начинаешь думать. Для меня и для нас сейчас главное – играть, играть лучше, репетировать, записывать, придумывать новые песни. И зачем нам задумываться о том, как долго это протянется? Мы хотим играть концерты – через 20 лет, через 30. Чтобы мы оставались друзьями и группой. Если я не буду петь, то что я буду делать? Ничего. Потому что я, кроме этого, уже ничего не умею. Да, у меня два образования. Первое юридическое, которое я забыл, когда поступил в театральный. И театральное, но после десяти лет, как я практически не играл в театре, из меня вряд ли выйдет актер.
– То есть, вы видите долгое и счастливое будущее лишь в Mgzavrebi или, все-таки, подумываете о том, чтобы купить виноградник или открыть театр?– Конечно, мы хотим играть еще долго. Все зависит от того, что мы будем делать, какие люди будут поддерживать. Ну и, конечно, общий подход к делу. На виноградник еще не заработали, конечно. Бизнес-планов нет, и не знаю, возникнут ли. Мне кажется, главное – играть, ни о чем не думать и не выстраивать никаких маркетинговых шагов. Ну, сколько это продлится, сколько мы еще будем популярны? Этим пусть занимаются профессионалы, а мы должны заниматься своим делом – просто играть лучше с каждым днем и после каждого концерта задавать себе вопрос, чем это концерт был лучше или хуже.
Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
Организаторы наших концертов, когда мы в России, заходят и говорят: "Да, ребята, спасибо, было все хорошо". А мы сидим и друг другу что-то на грузинском эмоционально кричим. Они: "Ребята, в чем дело?! Все было хорошо!". Я говорю: "Нет-нет, вы не волнуйтесь". Просто мы самокритичные, и после каждого концерта, не имеет значения, насколько он был хороший, мы все равно друг другу делаем замечания и извиняемся друг перед другом.
– Большинство по-настоящему хороших российских групп жалуется на то, что раскрутиться здесь почти невозможно. Кругом засилье попсы и ответ "неформат" от ангажированных рекламодателями программных директоров радиостанций. У вас все получилось легко и гармонично: раз – и вы уже участники всех крупных фестивалей, два – и о вас пишут, и радио крутит песни. Что нужно для того, чтобы повторить путь Mgzavrebi – знакомство с нужными людьми, удача, деньги?– Когда мы впервые приехали в Россию, мы встретили наших знакомых грузин, которые в сфере шоу-бизнеса, но чуть в другой. Скажем так, в поп-сфере. Мы приехали, сыграли с Женей концерт, и в один из дней они пригласили нас в ресторан. Сидим, общаемся, и мы спрашиваем (мы тогда ничего не знали), что творится в творческом плане в России. И вот они рассказывали, как тут все сложно. Мы узнали примеры того, как какой-то певец вложил миллион долларов, и ничего не вышло. Но в нашем случае у нас не было денег, и нет. Я категорически против того, что музыкант должен вкладывать деньги. Это, в первую очередь, неуважение к себе. У нас был такой момент в Грузии – 2006 год или начало 2007 года, когда мы нашими средствами сняли маленький клип. Нас позвали на радио. А там холдинг, и несколько радио, еще телевидение, и вот я был и Лаша. Ждем нашего эфира, и зашла девочка, которая работала на телевидении, на музыкальном канале. Она узнала нас, тогда мы только начинали, и она спросила: "У вас есть клип?" – "Да-да, мы сейчас сняли клип нашей песни и очень рады". Она ко мне поворачивается и говорит: "А у вас денег нет, чтобы раскрутить на нашем канале, да?". И мы такие сразу: "Мы никогда в жизни не заплатим деньги, чтобы крутили наши песни". Тогда мы очень сильно обиделись! Ведь она даже не послушала песню. Сразу речь пошла о деньгах, и это было, конечно, оскорбительно.
А что касается нас, то, может быть, это и было случайностью. Мы познакомились с Женей, сделали проект, приехали в Москву и на первом же концерте познакомились с Олегом Нестеровым, Валерой Просвировым из "Снегирей". Они предложили: "Давайте посмотрим, поработаем вместе". Сделали следующий концерт, очень маленький – на 150 человек. Через пару месяцев еще. Потом заработало сарафанное радио. В принципе, я думаю, что для живой группы самое главное – играть концерты. Они и есть твоя раскрутка, и все должно быть в жизни постепенно. Для того чтобы нас люди узнали, мы за два с половиной года сыграли больше 100 концертов только в России. Так было и в Грузии, когда мы начинали. Потому что самое честное – это сарафанное радио, самое честное, самое доброе и самое искреннее. Благодаря сарафанному радио узнала одна девушка, работающая на радио. Она нашла нашу песню в интернете, прочитала о нас. Пришла к начальству и сказала, что нашла этих грузин, предложила поставить. Они не соглашались. И девушка добивалась этого три или четыре месяца. Получилось. Потом мы были в эфире на этом радио, познакомились с ней. Главное – не впадать в депрессию, не думать, что у тебя ничего не получается, потому что этот настрой иногда так сильно влияет на человека, что ты не можешь уже ничего делать. Главное – писать и играть песни.
Фото предоставлено пресс-службой Mgzavrebi
– Сейчас ваша группа – это больше музыкальный коллектив или некая семья, в любом случае – что самое важное в факте существования и сосуществования участников группы?– В нашем случае музыка – это продукт нашей дружбы, и в первую очередь, конечно, мы друзья, и так было всегда! Мы встретились и выросли вместе. Спели вместе у моей мамы, потом я начал писать песни, а остальные друзья поддержали, и поддержали очень сильно. Однажды я написал какую-то очередную песню, и мы поняли, что к ней нам нужна уже бас-гитара. Собрали деньги и купили ее, а наш Давид Угрехелидзе начал ходить к преподавателю три раза в неделю, учиться на ней играть. Так же и с пандури: Бежо Амиранашвили выучил пандури, потом выучил электрогитару (до этого он играл на акустической). Потом купили ее, стали ходить к разным музыкантам и просить научить нас. Так же с флейтой. Гуга Кублашвили пошел и научился играть на ней. Если бы мы не были друзьями, у нас бы ничего не получилось – ни песен, ни аранжировки, ни концертов. Мы выходим на сцену не как коллеги, а как друзья. И это, наверное, самое главное, потому что те группы, которые я обожаю с детства, слушаю, беру пример – это все дружеские группы, которые учились вместе в школе, закончили институт. Есть много таких групп, которые до сих пор вместе, на протяжении тридцати лет, как были в детстве, так и сейчас. Как мы будем играть потом – не знаю. Это от нас зависит. Но дружить мы будем обязательно.
Так что Mgzavrebi в первую очередь – друзья, которые вместе умеют играть музыку, которую любят.