Фото предоставлено пресс-службой Британского Совета
В Москве с 21 по 23 июля пройдет музыкальный форум
Selector PRO, организованный Британским Советом совместно с Институтом медиа, архитектуры и дизайна "Стрелка". В его рамках состоится немало интереснейших мероприятий, в том числе и лекция англичанина Джона Робба "40 лет панка: взгляд изнутри глазами очевидца".
Джон Робб – персона интереснейшая. Музыкант, лидер известной группы The Membranes, он был и остается при этом одним из ярчайших музыкальных журналистов Британии. Он сотрудничал с известнейшими изданиями, взял более 400 интервью у самых разных музыкантов, выпустил несколько книг, среди которых – биография группы The Stone Roses, "Смерть традиционному року!" (книга посвящена британскому рок-андеграунду 1980-х) и "Север еще поднимется" (об истории манчестерской рок-сцены). Джон Робб продолжает выступать с возрожденными The Membranes, ведет сайт
Louder Than War, возглавляет одноименные журнал и компанию грамзаписи.
В преддверии выступления Джона Робба корреспондент m24.ru побеседовал с музыкантом.
– Для начала я отмечу, что вам удавалось с самого начала свидетельствовать об эпохе панк-рока с обеих сторон: вы писали о музыке и одновременно играли в The Membranes. Нечастый случай. Скажите, как так вышло?– Все связано с панком. Это было время невероятно расширившейся палитры возможностей – можно было играть в группе, основать свой лейбл, и все эти занятия повышали твой статус. Помню, в школу кто-то притащил фанзин Sniffin' Glue, и я был потрясен: он не был похож ни на одно издание, которое я видел до этого. То есть было такое ощущение, что он сделан вручную в каком-то сарае, но это было невероятно круто. В нашем Блэкпуле, пляжном, приморском, культурном городке, находившемся, скажем так, в культурной изоляции, ничего подобного не было. Мы с ребятами, недолго думая, сделали свой такой же журнал! Он назывался The Rox. А мы уже играли, стали ездить на гастроли по Англии – и на концертах продавали свой фанзин... Он мало-помалу начал становиться популярным, потому меня заметили люди из музыкальной прессы. Собственно, вот и все. Сегодня такой вариант развития событий был бы невозможен – сегодня журналистике учат. Меня никто не учил, кроме коллег по самиздату.
– Есть мнение, что совмещение двух ипостасей некорректно: либо ты играешь, либо пишешь о том, кто и что играет. Иначе нечестно получается.– Да ну, ерунда это. В смысле, чтобы себя и своих не выпячивать? Да это и невозможно, все же знают, что ты играешь в такой-то группе. Я же фрилансер всю жизнь. А так – это неоценимый опыт. Поверяешь теорию практикой – и наоборот. Но тут еще важен такой момент – я не настоящий музыкальный журналист, что бы вам про меня ни рассказывали. Ведь по-настоящему надо начинать так: кто в группе играет, откуда она, сколько лет участникам и все такое. Это журналистика, она основана на фактах. А я пишу о другом: о том, что музыка делает с тобой, что заставляет почувствовать. Это не журналистика. Это другое. И люблю я именно такие тексты, тексты непрофессионалов, которые стараются писать не о том, что в контексте, что актуально, а о том, что задевает их за живое.
– Вы любите панк, играете панк много лет... Собственно, и в Москве вы будете рассказывать о панке. Что он такое, панк для вас лично, например? Чем он стал, да и остался ли он вообще?– Панк... он жив, пока в новых группах есть свежесть, есть чувство юмора, есть бешеная энергия. В конце концов для меня в свое время панк стал окном в новый мир, способом создать нечто практически из ничего, и это волшебное его свойство. Мы, я и мои сверстники – впоследствии соратники по The Membranes – тосковали по волшебным временам The Beatles, когда все было рядом и все фонтанировало свежестью, новизной... У нас был, конечно, Марк Болан, и он был бог, но он был далеко, и, когда появились панки, стало понятно: вот это – наше, и это просто, и это круто! Главное, все было DIY (от "do it yourself" – сделай сам. – А.Л.), и любой из нас мог сделать все, что угодно, хватило бы смелости. Все было твоим и только твоим – и успехи, и ошибки. Вот что для меня до сих пор остается главным в панке.
– Про вас ходит легенда, что вы первым в Англии обратили внимание на Nirvana – задолго до того, как группа Курта Кобейна стала новой главной надеждой рок-н-ролла...– Это был 1989-й, да. Я услышал сингл Nirvana и выбил из руководства журнала Sounds командировку в Штаты. Черт возьми, голос Курта напомнил мне голос Джона Леннона! Мы провели вместе несколько дней, и Кобейн дал мне первое в своей жизни интервью... Он был отличный парень и музыкант великолепный.
– То, что на фотографиях Курт часто в футболке с логотипом Sounds – ваша заслуга?– (Смеется.) Отчасти, да, но дело еще и в том, что он действительно регулярно читал Sounds. Потому что мы писали там о музыке, а не обо всяком барахле вокруг музыки. Нами не маркетологи рулили, а живое музыкальное поле. Редакторы очень следили за тем, что приносили с собой внештатные авторы, что их увлекало, и давали этому всему путевку в жизнь. Ведь и на манчестерскую волну первыми именно мы отреагировали – задолго до того, как это стало модным и популярным.
– Прошло много лет с момента его гибели, но все же, как вам кажется, останься Курт в живых, каким путем пошла бы группа?– Вот это вопрос... Сегодня трудно, да и просто невозможно строить такого рода предположения, но думаю, что Nirvana пошла бы путем, сходным с путем REM. В концертах стало бы больше акустики, группа звучала бы прозрачнее... Знаете, Курт ведь очень любил The Beatles – едва ли не больше, чем любую другую группу. Недаром же мне Леннон в его голосе почудился!
Фото предоставлено пресс-службой Британского Совета
– Мне казалось, что ваша группа The Membranes осталась в прошлом: вы ведь выступали с Goldblade долгое время. А тут выяснилось, что у вас даже альбом вышел в прошлом году. Да еще и с околонаучной тематикой, что неожиданно.– В 2009-м мои друзья из My Bloody Valentinе – когда-то они играли у нас на разогреве – позвали меня принять участие в их выступлении на фестивале All Tomorrow’s Parties – именно как The Membranes. Получилось здорово, потом был еще один концерт, и оказалось, что наш постпанк абсолютно актуален и нужен. Мы записали сингл, потом приступили к альбому, и он вышел двойным. И да, вы правы – альбом Dark Matter/Dark Energy почти весь построен на научных концепциях. На истории о том, как возникала Вселенная. У меня однажды был серьезный и долгий разговор с одним из сотрудников CERN, и открывшаяся картина меня совершенно захватила. Результат – наш альбом.
– Вы много гастролировали, и даже в тех странах, куда англоязычные музыканты заглядывают нечасто. Бывали в Алжире, в Китае...– ...и в России несколько раз был, и всякий раз – с большим удовольствием!
– Насколько хорошо вы знаете российскую музыку?– Не скажу, что прямо-таки знаю, но однажды в Петербурге мы выступали с группой Strawberry Jam – очень они мне понравились. Вообще хочу вам сказать, в мире есть огромный интерес к музыке из России. Вообще к любой свежей, необычной музыке.
–Вам доводилось продюсировать записи довольно известных групп – Therapy, например. А согласились бы вы порулить записью русских музыкантов?– Почему бы и нет? Не скажу, что я прямо вот настоящий продюсер с большой буквы "П", но нашу пластинку я делал самостоятельно, например. К тому же процесс работы над чужой записью всегда обогащает обе стороны. Боюсь показаться хвастуном, но в середине 80-х мы записывались в Штатах у Стива Альбини, а он тогда играл в Big Black. Стив – натуральный гений звука и очень чуткий музыкант одновременно – вот вам, кстати, еще один аргумент в пользу совмещения разных ипостасей в музыке! Так вот, после работы с нами музыка Big Black здорово изменилась, стала заметно жестче. Ему понравился наш саунд, и он взял какие-то детали на вооружение, и мне это очень лестно. Так что вполне вероятно, что и я смог бы научиться чему-то у русских музыкантов.
Артем Липатов