Виктор Смолицкий, 2013 год. Фото из личного архива
Когда началась Великая Отечественная война Виктору Смолицкому было 15 лет. Он рассказал M24.ru о том, как он узнал о начале войны, как москвичи встретили эту новость. Как проходила жизнь в городе в июне-июле 1941 года, как медленно до столицы докатывались первые вести с полей боя, и что стало с городом в 43-м, когда Виктор вернулся из эвакуации и до вступления в армию.
– Как вы узнали о начале войны?
– Мне недавно исполнилось 15 лет. 22 июня утром мы сидели с отцом и философствовали, как будут выглядеть мужчины в ближайшем будущем. Он говорил, что скоро, наверное, у человека выведутся волосы как ненужная часть тела. Кстати, в то время у него была очень пышная и очень красивая седина.
И к нам пришла мама моего друга Абрама – Дора Абрамовна. Она сразу сказала мне, чтобы я шел в гости к Абраму. Они жили в Улановском переулке, а мы в Водопьяном – 5 минут ходьбы. И я ушел.
А потом я узнал, о чем они говорили с папой. Они были родом из небольшого городка – Гродно, который стал советским совсем недавно после присоединения западной Украины и Белоруссии (в 1939 году). Она жаловалась папе, что несколько дней не может дозвониться до своей родни. А кто-то сказал, что слушал английскую радиостанцию и там передали, что Германия напала на Советский Союз. Но мой папа ответил, что этого не может быть – это очередная провокация.
This browser does not support the video element.
– Сколько времени было, когда происходил этот разговор?
– Часов 12, примерно.
И вот я пришел к Абраму. Звоню в дверь один раз, звоню второй – никого. И только на третий он прибежал: "Беги скорее" – "В чем дело?" – "Мы воюем с Германией!". – "Как это так?" – "Да так. Вот, объявили. Только сейчас выступал Молотов и сказал: "Граждане и гражданки…" и объявил начало войны с Германией".
А буквально через несколько минут уже Левитан повторил и его выступление я прослушал от начала до конца.
– И как вы это восприняли?
– Абрам очень удивился. Он говорит: они что дураки, не понимают, что если нападут на нас и Англию вместе, то моментально будут разбиты?
Потом мы пошли на улицу. Но на улице, в принципе, абсолютно ничего не изменилось. Все ходили по своим делам, а мы, мальчишки, как раз торжественно и радостно всем объявляли, что началась война.
– Домой я вернулся через несколько часов. Мама отдала портному материал, чтобы ей сшили пальто, и надо было его получить, хотя настроение уже было другое. Совсем другое.
Часа в 3 мы с папой и мамой шли по Чистым Прудам и пронесся слух, что вроде бы по радио сказали, что наши войска уже перешли границу Германии. Я тогда вспоминал слова песни: "И на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом".
– Такое, действительно, могли объявить по радио или вряд ли?
– Не знаю. Потом мы думали с папой, рассуждали на эту тему: это могла быть и провокация. Но, в любом случае, настроение было победное. Потом мы узнали, что Сталин говорил, как его подвел нарком обороны Клемент Ворошилов. Но мы-то были уверены, что если не сегодня, то завтра-послезавтра наша армия перейдет в наступление.
– То есть паники не было, москвичи продолжали свою мирную жизнь: парикмахерские, пальто?..
– Ну, мама сказала, что никакого пальто не надо, забрали материал и все, но жизнь продолжалась. А лично я каждый день довольно долго – неделю, наверное, ждал сообщения, что мы перейдем границу. Я думал, что, наверное, от удивления мы сразу их не разбили, но в любом случае – скоро-скоро.
– Отец был очень мрачный. Это я 15-летний рассуждал по-мальчишески, а отцу было 45 лет уже. Он понимал намного больше.
– Мобилизация началась сразу ?
– Да. В первый же день к нам пришел отец моего двоюродного брата Леньки Злотникова Ефим и сказал, что получил повестку, но не в армию, а в ополчение. Он уже прощался с мамой, плакал.
Потом до Москвы стали доходить еще более тяжелые новости. Мама Ефима рассказала, что приезжал кто-то с фронта и говорил, что их полк Ефима бросили в сражение и он весь был уничтожен.
Но самому Ефиму повезло, его незадолго до этого перевели в финансовую часть, и он остался жив.
Потом в Москве появились первые беженцы. Приехала моя тетя, которая тогда жила на Западной Украине, потом другие люди. И вот тогда уже мы узнали, что наши отступают по всему фронту, что ситуация куда более печальная, чем казалось в Москве. После этого 3 июля Сталин выступил на радио.
Потом мы поехали на дачу в Салтыковку, а через месяц после начала войны к нам приехал папа и сказал: "Собирайтесь, вы едете в Чкалов (Оренбург) в эвакуацию". Мама сначала закричала: "Не поеду!". Но папа ее урезонил: "А Витя как, один поедет?" Она быстро переменила тон, и мы стали готовиться уже к отъезду, и через месяц мы уехали. А в поезде узнали, что были первые бомбежки Москвы. Но эвакуировали не весь Верховный суд. Некоторые сотрудники остались в Москве, включая папу.
Чкалов (Оренбург) в послевоенные годы.Фото: kraeved.opck.org
– Связь с Москвой была хорошая?
– Да, вполне. Но когда не видишь бомбежек, а только слушаешь о них, за тех, кто там остался, переживаешь еще больше.
– А что делал папа в Москве?
– Часть сотрудников суда осталась. Соответственно, он работал, дежурил на крыше во время бомбежек – как все москвичи.
– В каком году вы вернулись?
– В Чкалове мы узнали о первом наступлении советской армии, разгроме немцев под Москвой. Когда были бои в Сталинграде, борьба за Курск, мы уже мы были в Москве. Какие были бои в Москве, мы не знали, но считалось, что уже дело немцев проиграно.
– А когда вы узнали, про закопанных заживо немцами родственников в Белоруссии?
– В Чкалове. Встретили каких-то земляков из Суража, под Могилевом, где в детстве жили мои родители и остались их родственники. Они рассказали, что устраивали немцы на оккупированных территориях.
– Когда вы приехали, что представляла из себя Москва?
– Это 43-й год был. Немцы уже отошли, но до конца войны было еще далеко. В городе многие окна были так заклеены бумагой вместо выбитых стекол, в небе летали стратостаты. Плохо помню, была ли воздушная тревога. Но если и была пару раз, то бомбежек уже не было.
– А народу в городе мало осталось?
– Нет, народу было полно. Одна наша знакомая даже рассказывала, что видела Сталина, который выходил из бомбоубежища и показал, что на нашей крыше сорван кусок железа. И якобы тут же пришли и все починили.
Военные учения на Чистопрудном бульваре у Кировских ворот.Фото: oldmos.ru
Кстати, наша квартира была третья на третьем этаже, а их четвертая. Она была владелицей квартиры, но в советское время к ним подселили Маяковского с Лилей Брик.
– А вы слушали о том времени, когда в Москве была самая паника, когда считалось, что немцы вот-вот придут, люди убегали, грабили магазины и прочее…
– Нет, этого я не видел. В это время я был в Чкалове. Мне только потом рассказали. Но Дора присылала нам телеграмму: "Не оставьте Абрашу". Она тоже была уверена, что сейчас придут немцы и их уничтожат.
– Про панику рассказывал отец?
– Нет, он в какой-то момент тоже уехал. Но вернулся раньше нас. А мы ехали в одном вагоне с Мстиславом Растроповичем.
– А потом вы поступили в танковое училище?
Виктор Смолицкий в послевоенные годы. Фото из личного архива
– Да, в декабре 44 года пришла повестка. Я отправился в призывной пункт. Меня спросили: "В танковое училище пойдешь?". Я говорю: "А где это?!... В общем приписали в танковое и на этом все закончилось.
– А училище в Москве было?
– Нет, это сначала в Горьковской (Нижегородской) области, где я провел всю зиму. Потом училище переправили на Украину, и мы остановились в городе Проскуров (Хмельницкий) в Западной Украине .
– И вы были в училище меньше полугода: с декабря по май?
Нет, почти год. Но через какое-то время после того, как война закончилась, училище должно было получить новое направление, и "наиболее перспективных солдат" оттуда отсеяли. Так я закончил службу.
Кстати, в этом же училище учился Михаил Пуговкин. И уже тогда он был актером, снимался, например, в фильме "Свадьба", который вышел во время войны. Теперь-то он всюду пишет, что во время войны был в армии. Но был так же, как и я – полгода. А по закону, кстати, все льготы получает тот, кто во время войны не меньше полугода был в армии.
– Интересно, с точки зрения контроля за людьми, свободы – во время войны было жестче, чем до нее, или либеральнее?
– Я, конечно, маленьким был, но лично мое ощущение, что было какое-то ослабление всех этих вещей. Даже официально по каким-то узким вопросам в войну было свободнее, чем раньше. Но зато после войны сразу взялись "закручивать гайки" и очень серьезно. Например, еврейский вопрос возник как раз после войны.