Фото: m24.ru/Галина Фесенко
Актер МХТ Игорь Миркурбанов сыграл роль Атоса в новом спектакле Константина Богомолова "Мушкетеры. Сага. Часть первая". Постановка вызвала у публики самые противоречивые отклики: от восторгов до проклятий. Накануне своего творческого вечера Игорь Миркурбанов рассказал корреспонденту m24 об этой работе и об отношении к профессии.– Игорь, знаю, что работа над "Мушкетерами" проходила непросто. Возникали ли трудности с текстом, написанным Константином Богомоловым?– Трудность была лишь одна – стараться этот текст не испортить дурной актерской игрой. Когда диалог свеж, когда в нем есть и музыкальность, и ритм, и ум, и острота, то, получая новые сцены на репетициях, испытываешь когнитивное удовольствие.
– В чем, на ваш взгляд, заключается эта острота?– Она либо есть, либо ее нет. Язык литературного произведения все-таки должен цеплять восприятие, возбуждать мозг и учащать пульс. В "Мушкетерах" Богомолова именно такой язык. И каждое слово, каждое междометие многократно просеяно, отобрано, и находится на своем месте.
– Такой подход к работе созвучен вашим профессиональным устремлениям?– Мой поиск связан, наверное, с некой формой обнуления или трансформаций своего актерского эго рядом с хорошим текстом. В отношении профессии я стараюсь быть жестким к себе, прежде всего. Я видел пугающее количество постановок, в которых доминантна – игра и гримаса. При этом неизбежно заигрывается то, что играют, и о чем играют. И наблюдая вакхические экстазы актера, невозможно угадать, что послужило поводом к его страданиям. Вы наверняка сталкивались с такими спектаклями?
– Возможно, но я к ним очень настороженно отношусь и стараюсь обходить стороной…– На самом деле никогда не знаешь, где встретишься с этим. И ты сам можешь легко угодить в эту ловушку. В "Вальпургиевой ночи" у Марка Захарова для меня основная трудность заключается в том, чтобы не играть. Максимально не играть. Убегать от соблазна что-то сыграть. Пусть меня обвинят в монотонности – плевать, главное – не заигрывать текст. Мне кажется, важно развивать в себе умение "обнулиться", убрать себя, погасить свой собственный актерский эгоизм.
– Что вы вкладываете в это понятие – "актерский эгоизм"?– Это не я вкладываю. Тут много богомоловского на самом деле. Ну вот у меня "страдательный" текст, и он дает сладкую возможность попереживать и пожалеть себя – и я, в общем, для этого и выхожу на сцену. Но происходит обратное: своими страданиями я краду ваши. Это проблема восприятия, зеркальных отражателей. Точно понимать, когда и как человек отреагирует, какие механизмы восприятия сработают, какие нет, в какой момент они отключатся – все это никак не связано с желанием себя пожалеть.
– Богомолов всегда выстраивает работу с актерами таким образом, чтобы максимально отшлифовать вот эту фонетическую партитуру спектакля?– Да. Так было уже в "Идеальном муже". Текстовую грязь можно назвать "словесной импровизацией", но от этого она грязью быть не перестанет. Вы так сымпровизируете, что я в ответ вас пошлю. И что мы получим? Вербатим? В контексте эпоса все знаки должны быть на местах и все ноты на своих линейках. И текст должен заучиваться как стихи. Форма здесь определяет содержание, и нужно привести себя к соответствию ей. В сценах, где участвуют все мушкетеры, в полилогах, мы следили друг за другом, чтобы никто не позволял себе даже минимальной текстовой небрежности.
Фото: m24.ru/Галина Фесенко
– Ваших героев – не только сыгранных в спектаклях Богомолова, роднит ряд черт. Как же тогда происходит "обнуление", о котором вы говорите?– Не все и не всегда получается. Если серьезно, это требует опыта и усилий. Трудно и страшно бежать от проверенных штампов. Но, когда получается, можно открыть что-то интересное. Если не "лепишь горбатого", есть шанс узнать про себя что-нибудь новое.
– Что вам дали в профессиональном плане "Мушкетеры"?– Вы спросите лучше, что они взяли. Взяли много. Но что отдал – твое, так ведь?