Константин Богомолов: 10 мыслей о современном театре

Фото: facebook.com/dk.trehgorka

На днях гостем "ДК Трехгорка" стал один из самых востребованных российских театральных режиссеров Константин Богомолов. M24.ru провел трансляцию лекции. Богомолов долго говорил о качестве образования в творческих вузах, о взгляде на режиссерскую профессию, о взаимоотношениях с актерами. Мы публикуем выдержки, самые интересные высказывания, прозвучавшие в этот вечер. Когда я приступаю к работе над спектаклем, никогда не знаю, что именно буду делать. У меня есть простой принцип – сценографический. Мы с Ларисой Ломакиной стараемся создать пространство, которое бы не помешало развитию спектакля. Это рамка, интуитивно задающая вектор, но она не должна сковать спектакль, он будет расти, меняться. То же самое касается сюжетного пространства. Материал – тоже пространство, которое я выбираю, чувствую потребность. Я хочу просуществовать в нем, и мне важно ощущать свободу. Приступая к "Князю" и "Гаргантюа" думал, что буду делать спектакли об одном, но потом понял, мои идеи не работают. "Карамазовы" – ремесленный спектакль, сделанный на технологиях, для меня там нет внутренних открытий, нет неизвестных территорий. Он заранее просчитан. Нужно было справиться с объемом, перегруженностью, но это не сверхтеатральные задачи. В "Князе" я обнаружил, что не имею технологии подхода к материалу, и именно в эту секунду, в таком состоянии может возникнуть что-то интересное. Я мечтаю сделать "Рукопись, найденную в Сарагосе" Потоцкого, обсуждаю "Волшебную гору" Манна с одним из худруков. Просто люблю какие-то тексты. Это как с людьми, с которыми тебе интересно работать, пускаться в путешествия.

Фото: facebook.com/profile.php?id=100001871017107

Как бы парадоксально ни звучало, но именно немолодые артисты открыты новому. Например, сижу со Збруевым и рассказываю ему свою концепцию. Фактически говорю ему, что, как он играл прежде, сейчас играть нельзя. Передо мной человек почти 80 лет, безумно талантливый актер, удивительный, интеллигентный, тонкий, умный. И тем не менее я предлагаю артисту совершенно новую технологию существования на сцене. Я рассказываю ему о своей концепции десакрализации смерти, об отсутствии понятий категорий "событие", "задача", "оценка". Мне надо, чтобы он не играл. Говорю ему – первый раз вы читали текст, а сейчас вы играете, и с каждым разом все больше. Это никуда не годится. И он готов слушать, напитываться и пытаться воплотить требуемые мной вещи. Это удивительно...

Когда-то давно я занимался тренингами с менеджерами банков. Офисные ребята устраивали разгрузочные истории, играли отрывки из пьес. За неделю мы с ними делали спектакль. Ужас в следующем: когда приходят учащиеся театральных вузов, я понимаю, что их уровень такой же, что и у клерков после месяца работы. Их зажимы через четыре года учебы не сильно отличаются от зажимов менеджеров. Иногда встречается молодой актер, который не испорчен этим образованием, и он по-человечески что-то читает. Дело не в ребятах, конечно, ужас в том, что они получили набор приемов, которые уже не являются магией. Возникает ощущение, что театральная технология имеет отношение ни к магии театра, к искусству, и то, чему учат в театральных училищах – это адова самодеятельность. Гигантская пропасть разрастается между реальным искусством и людьми, которые этому обучают и обучаются, и это драма. Я не говорю об отсутствии необходимости профобразования, я говорю о том, что сегодня люди не понимают (если не обладают природной самостью и чутьем), чем они занимаются.

Ни один русский артист девяноста или двадцати лет не знает, что такое межстроковая пауза и не умеет работать с поэтической драматургией.

Фото: facebook.com/dk.trehgorka

Я не верю в театр. Театр как форма пространства, где происходит какая-то жизнь и жизнеподобие, невозможен. Театр уступает реальной жизни. Ушло время, когда актеры были небожителями, когда театр был храмом, кафедрой, иллюзией, утешением или чем-то еще. Современная жизнь дико уплотнилась, и каждый сидящий в кинозале понимает, где компьютерная графика, у него неизбежно возникают мысли – а как они это сделали? Зритель не смотрит кино как иллюзию жизни, он думает о технологиях, какой бы профессиональной сфере он ни принадлежал. Каждый разбирается в технологиях благодаря интернету. В этой ситуации ты перестаешь быть создателем иллюзии, потому что публика знает, ты факир. Она ищет, где спрятан фокус. А ты играешь в обманку. Ты не умираешь на сцене, не проживаешь жизнь. Это все теперь невозможно, и это меняет взаимоотношения зала и сцены, зала и экрана.

Нагота – не гуманная вещь. Закрытость человека прекрасна. Я люблю закрытых и сдержанных людей на сцене. Это объемно и сложно. Артист должен быть закрытым, стеснительным.

Я все время говорю актерам: я врач, вы пациенты. Все, что произойдет в репзале, останется там. Мои максимально суровые слова – для их пользы. Их обида – их проблема. Им выходить на сцену, не мне! Я делаю то, что зависит от меня, для их пользы. Артист, прошедший через горнило репзала, выигрывает. Я легко отделяю личностные отношения от работы.

Меня не интересует, кто что думает по поводу моей игры. Есть режиссер, а у него существует право судить, как я, актер, играю. Для меня железный закон актерского существования – есть источник замысла, только он знает, что и как надо делать. Я выполняю сознательно и бессознательно его задачи.

В сталинское время мыслящая интеллигенция, которая давала обществу идеологов, философов, литераторов, эстетов, одиночек, была уничтожена, посажена в лагеря. И сталинский режим благополучно подменил ее актерами. Русское общество – одно из немногих, где актер – интеллигент. Он носитель культуры, смыслов. Он очень удобный носитель культуры, потому что, как известно, власти служат проститутка, актер и журналист. Власть назначила в послевоенное советское время актеров интеллигенцией. Всегда озабоченные собственной позой – это они. А русский артист получает такое плохое гуманитарное образование… Все, чему он обучается – при случае красиво продекламировать поставленным голосом Пушкина, и это так хорошо! На любую реплику он скажет тебе какую-нибудь цитату. Плюс он знает, что когда-то произносили "аньгел" и "тонкый". И пойди объясни, что в современных условиях произносить слово "аньгел" – это такая пошлятина! Любой филолог скажет вам: это невозможно слушать! Это гадость! Я своим актерам говорил, что при мне категорически нельзя произносить "кушать", "аньгел", и только если стихи правильно рифмуются, то можно "тонкый".

Фото: facebook.com/profile.php?id=100001871017107

Не вижу для себя ценности в актерстве и не очень хочу в настоящее время заниматься театром. Для меня эта история исчерпана… Я стою на месте, кружась вокруг чего-то одного. Я перестал открывать новые территории. Я хочу отдохнуть от театра. В связи с этим перехожу в кино. Ничего про него не знаю, поэтому снова становлюсь учеником, и это прекрасное ощущение. Я не провалюсь. Провал – это когда человек грызет ногти. Мне же все равно. Захочу – приду в кино. Понравится – останусь. Не понравится – уйду. Безразличие – то состояние, в котором я выхожу на сцену в ленкомовском "Князе". Когда в детстве тебя откуда-то выгоняют или ставят плохую отметку, мир для тебя рушится. Ребенку страшно от этих мыслей. У взрослых тоже сотни вещей, вызывающих страх. Состояния покоя и равнодушия трудно добиться. А оно – самое важное.