Евгений Писарев: "Публика хочет ходить на спектакли с хорошим финалом"

Фото: teatrpushkin.ru/С.Петров

В минувшие выходные в Театре имени Пушкина прошла премьера спектакля "Дом, который построил Свифт". В 80-х Марк Захаров экранизировал одноименную пьесу писателя-сатирика, драматурга Григория Горина. После этого о "Свифте" чаще вспоминали студенты философских, филологических и театроведческих факультетов, чем режиссеры. В этом сезоне попытки вернуть на сцену трагикомедию Горина предприняли труппы из Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода. В Москве "Свифта" играют впервые силами Евгения Писарева и его команды.

О выборе пьесы, принципах художественной политики и критериях любви публики к конкретным спектаклям Евгений Александрович рассказал m24.ru.

– Евгений Александрович, вы один из немногих худруков вашего поколения, относящихся к своему зрителю с гуманистической позиции. Вы не используете провокативный инструментарий, не выпускаете на сцену, к примеру, двадцать голых танцовщиков. В не совсем благоприятное для театра время у вас хватает смелости решиться на такой отчаянный шаг – обратиться к прозе Григория Горина, причем к самой мрачной его пьесе – "Дом, который построил Свифт".

– Это страшно пессимистическая комедия, на мой взгляд, но несмотря на то что в каждом эпизоде рассказывается о смерти – про уход человека, художника, физический уход из жизни и осознанный, интеллектуальный – из социальной жизни, в этом спектакле в конце все-таки появляется луч надежды. Не нужно забывать, пьеса написана с самоиронией, что мне очень нравится. Даже какие-то моменты, не лишенные пафоса, Горин умудряется отобразить по-человечески. Может, дело в его происхождении, а может, в таланте и гении драматурга, который писал в несвободное время, без всякой надежды на перемены, помогая людям жить. Он был утешителем, хотя, как и Свифт, довольно презрительно относился к обществу в целом, к системе, и очень сострадательно и с любовью к конкретному человеку. Мне кажется, в "Свифте" это отражено.

Что касается второй части вашего вопроса – выбора художественной политики – каждый идет своим путем. Я не думаю, что появление двух десятков голых людей на сцене связано с завлечением публики. Это тоже художественная необходимость.

– Все равно это привлекает равно как, к примеру, опера на санскрите. Зачастую именно критерием необычности руководствуется публика, когда решает, на какой спектакль купить билеты.

– Наверное, но я веду свою художественную политику не в противовес кому-то, а потому, что так чувствую время, так понимаю театр и верю в него. Зачем же я буду раздевать двадцать человек, если не вижу в этом надобности? Каждый делает то, что умеет, то, в чем он хочет развиваться. Я не разделяю себя с художником Зиновием Марголиным и со всей своей командой, с которой работаю десять лет. У нас есть установка: а можно ли делать современный театр без всех его штампов? Нужно, чтобы на сцене было не скучно, чтобы образы были живые, чтобы происходящее в спектакле трогало зрителя, заставляло его сопереживать, задумываться, но не используя при этом ставшие догмами приемы. Например, невозможно представить себе современный спектакль без задействованного в нем видеоконтента, использования веб-камер. Я тоже люблю подобные вещи, но это уже стало общим местом. То же самое – раздеть людей, лучше мужчин, и облить их водой. В череде таких спектаклей сложно отличить художественное явление от существующих законов. Поэтому если ты делаешь спектакль с классическими декорациями, с костюмами соответствующей эпохи, ты выглядишь чуть ли не изгоем… Словно выходишь на площадь с манифестом, хотя я к этому не стремлюсь. Я таким образом вижу театр и конкретно пьесу "Дом, который построил Свифт". А пьеса невероятно современная! Читаешь ее, и у тебя складывается впечатление, что она написана в наши дни, хотя так же остро она воспринималась и тридцать лет назад.

– Это качество отличает хорошего драматурга от однодневки.

– Да. И я надеюсь, что "Свифт" – спектакль на много сезонов, и артисты будут развиваться в нем, а зрители приводить детей, друзей. Меньше всего мне хотелось проводить аллюзии с современностью, чтобы публика по ходу действия вылавливала какие-то скрытые смыслы – вот это точно про Путина или про сирийский конфликт, про Украину. Хотя почва для этого в "Свифте" имеется – в пьесе идет условная борьба за свободу Ирландии, за ее независимость от Англии. Кто хочет найти эти смыслы, тот их найдет. Социальный, политический театр нынче в тренде. Но я иду собственным путем и не страдаю от этого. Мне кажется, я что-то понимаю в российском репертуарном театре, его гуманистических традициях...

– Вы взяли киносценарий "Свифта" или пьесу?

– Конечно, пьесу. В ней есть темы, которые отсутствуют в киносценарии и наоборот. Киносценарий написан как съемка фильма. В оригинале этого почти не осталось – только в титрах, когда слышен голос Захарова. А в сценарии люди садятся в автобус и уезжают. Этот ход использован еще в фильме "Иисус Христос – суперзвезда". Когда Захаров сам занимался "Свифтом", обращался и к сценарию, и к пьесе, где, кстати, в большей степени раскрыта религиозная тема, затронуты проблемы богоборчества.

– Мне попадались на глаза серьезные научные статьи, в которых Свифт рассматривался как аллегория Христа.

– Ассоциации были разные. Мы говорили и о Христе, и о Льве Толстом…

– А в связи с чем появилось имя хозяина Ясной Поляны?

– С одной стороны, это тоже была авторитетная личность своего времени, с которой все считались, с другой – мы знаем его взбалмошным, безумным, своенравным стариком. На своей территории он тоже насаждал индивидуалистические порядки. Кроме того, не каждый писатель прожил такую долгую жизнь: Толстой – 82 года, Свифт – 80 лет. По меркам тех времен они невероятные долгожители! Даже в этом аспекте есть нечто мистическое. Меняются поколения, но есть какие-то "вечные" люди. Их уход для многих ознаменовывается с концом целого движения или учения. Вообще говорить можно о чем угодно, но мы реализуем идеи в пространстве театра, и на сцену выходит наш замечательный артист Андрей Заводюк, которому нужно являть собой образ Свифта как живого человека. Он не может играть нечто мистическое, демоническое. Любые такие попытки обречены на неудачу. Но также не имеет смысла делать из него маленького человечка. Мы пытались соблюсти баланс. Посмотрите на самого Горина – у него такой выразительный римский профиль, большие глаза, а речь мягкая, с пришепетыванием. Так что и Свифт должен восприниматься как живой человек. Ты веришь его голосу, готов идти за ним.

Фото: teatrpushkin.ru/Ю. Богомаз

– Когда вы изучали пьесу, представляли, каким будет распределение актеров?

– Не могу так сказать. В случае с "Женитьбой Фигаро" я сразу понимал, что главную роль отдам Сергею Лазареву, графиню сыграет Виктория Исакова. Здесь же было ощущение, что необходимо создать команду. Такую пьесу, как "Дом, который построил Свифт", в состоянии поднять не личность, не звезда, а коллектив. Это история-муравейник, с огромным количеством действующих лиц. Причем сам Свифт не является тем хребтом, на который нанизываются все ключевые сцены.

– "Свифт" – хороший пример театра в театре, пьесы в пьесе. Наверное, было важно, чтобы прозвучали и "маленькие трагедии" – с тем же любовным треугольником лилипутов?

– Да, поэтому я рассчитывал на артистов, умеющих действовать в команде, принимать активное участие в совместном поиске решений каких-то сцен. Это и Антон Феоктистов, и Анастасия Панина, и Анна Кармакова, и Григорий Сиятвинда, который вместе с нами отправился в это путешествие.

– Как, кстати, Сиятвинда появился в этой постановке?

– Он играл в "Отражении" в филиале. Я не хотел прекращать взаимоотношения театра с Сиятвиндой после окончания проката спектакля и предложил роль Великана Глюма, и он с большим энтузиазмом это воспринял.

– В "Свифте" занят и Александр Матросов, очень выразительный в небольших ролях...

– Он замечательный артист, давно дорос до большой роли. Я надеюсь, что это вскоре случится – он начинает репетировать с Бутусовым. Но Матросов – человек команды, ему часто достаются сложные задачи, хотя маленькие по объему. Его эпизод (сцена с Рыжим констеблем) в "Свифте" длится всего десять минут, но, на мой взгляд, это одна из самых трудных ролей в спектакле.

Фото: teatrpushkin.ru/Ю. Богомаз

– По каким критериям вы выбирали актеров для роли доктора Симпсона? В фильме у Захарова его играл Александр Абдулов.

– У меня два исполнителя – Антон Феоктистов и Роман Полянский, два востребованных артиста, зарекомендовавших себя в сериалах и на большом экране, но в театре еще не проявлявшие себя на первых ролях. Я думаю, для обоих эта роль будет важным шагом в творческой карьере. Оба относятся к редким амплуа героев в классическом понимании. Сейчас в моде некрасивые артисты, люди необычной внешности. Когда набирают театральные вузы набирают курсы, отдают предпочтение типажам, непохожим на актеров. А Феоктистов и Полянский – высокие, здоровые, красивые молодые люди. Я заинтересован в том, чтобы они выросли в настоящих мастеров.

– А все те молодые люди, занятые в "Свифте", смотрели киноверсию Марка Захарова?

– Большинство не видело фильм. Знаете, в последнее время я предпочитаю не портить себе этим настроение. Нынешние артисты замечательные. В профессиональном плане они гораздо более подкованные: раньше у нас было два-три артиста, которые умели петь, танцевать, и мы ими гордились. Теперь почти все обладают этим набором навыков. В плане актерского мастерства они тоже очень способны. Им не хватает только одного – кругозора. Они ничего не читали и не смотрели. Люди моего поколения пришли в профессию, не воодушевившись "Фабрикой звезд", а потому что любили фильмы, ходили в театр, чтобы посмотреть на великих артистов, режиссеров. Молодежь чрезвычайно талантливая, но совершенно необразованная. Они не знают многие основные фамилии. Поэтому когда я читал труппе "Дом, который построил Свифт", многие совершенно искренне удивлялись в голос. Меня это не приводило в восторг. С другой стороны, меня чуть успокоил этот факт – значит, публика тоже не будет так ревностно сравнивать фильм Захарова и спектакль Театра Пушкина. Нам почему-то кажется, что современное поколение людей до 30 лет росло в той же культурной среде, что и мы. Ничего подобного. Они с большим интересом открывают для себя пьесы "Безымянная звезда", "Дом, который построил Свифт". Скажу больше – на "Женитьбе Фигаро", которая вот уже два года идет с неизменным аншлагами, публика эмоционально реагирует, когда Марселина узнает, что Фигаро – ее сын. Но раз уж я высказался за уважение зрителя, значит должен соответствовать этой установке. Я не против того, чтобы случайный зритель пришел за билетом и узнал что-то новое для себя.

Фото: teatrpushkin.ru/Ю. Богомаз

– Вы как-то сказали, что работа над "Свифтом" связана с определенным риском. В чем он заключался?

– Я впервые ставлю не переводную пьесу, а пьесу русского драматурга. К этому явно будет обращено пристальное внимание коллег. Сейчас невероятно трудное время... Мы выпустили "Жанну д'Арк", спектакль, на мой взгляд, удачный, интересный, крепко сделанный. Но при всех этих достоинствах я не могу сказать, что зритель на него повалил, хотя мы его продвигаем. Он сложноват для восприятия... С ним связана еще одна деталь. Знаете, какой вопрос задают в театральных кассах Москвы чаще всего? Мне рассказывали, и я сам это слышал. Людей не интересует жанр, исполнители, режиссер. Они спрашивают, как заканчивается спектакль. Сначала меня это привело в шок. Проблема в том, что нам, режиссерам, с годам все сложнее ставить спектакль с хорошим концом. А история Жанны д'Арк, как мы с вами знаем, закончилась сожжением на костре. Следом у нас вышел спектакль "Семейка Краузе", легкая комедия положений. Я немного стеснялся, что мы выпускаем пустяковую комедию. В рекламу театр не вложил ни копейки, не звал критиков. Несмотря на это, у нас до мая нет на него билетов. По идее, как художественный руководитель я должен быть счастлив, но смотрите, что выходит: можно за месяц поставить "Семейку Краузе", и она будет кормить театр, а можно полгода, а то и год работать над "Домом, который построил Свифт" или "Жанной д'Арк", решать серьезные художественные задачи, но, по сути, все эти усилия оценит гораздо меньшее количество зрителей. С другой стороны, хорошо, что выходят спектакли, которые кормят театр и дают деньги, чтобы реализовывать сложные проекты. Бесконечно выпускать спектакли а ля "Номер 13" нельзя. Нужно научиться соблюдать баланс.

– То есть вы хотите сказать, что, допустим, трагедии того же Шекспира уступают его комедиям по своей востребованности?

– "Укрощение", "Сон в летнюю ночь", "Двенадцатая ночь" всегда будут пользоваться большей популярностью, чем "Макбет", "Король Лир", не говоря уже о проблемных пьесах. "Гамлет" – бренд. На него ходили и будут ходить. У нас есть замечательный спектакль Деклана Доннеллана "Мера за меру", который объездил Европу и Америку. Летом мы везем его в Данию и Румынию, потом на Эдинбургский фестиваль. В Москве мы можем его играть, дай бог, раз в месяц. Его успешная жизнь лучше связана с заграничным прокатом. Но мы его сохраняем в репертуаре. По моим наблюдениям, за последний год ситуация со зрителем поменялась. Даже наш стопроцентный хит "Добрый человек из Сезуана" приходится играть реже, потому что нет уже такого ажиотажа...

– Это связано с тем, что публика хочет развлекаться?

– Да, публика хочет хорошего финала. Вот почему эксперимент со "Свифтом", в общем-то, предприятие рискованное. Если это будет хороший спектакль, то он привлечет зрителя, и я в это верю, да и иначе быть не может – мы вложили в него столько труда и сердца... Это не должно пройти даром. Когда я был на гастролях в Америке, писал Марголину о том, что нужно попробовать добавить каких-то деталей в декорации. Он отвечал, что, конечно, мы это сделаем, все улучшим, но успеха "Семейки Краузе" все равно не получим. Потому что на "Семейке" люди от смеха ломают кресла. Что ж... Попробуем их немножко обмануть!