Дмитрий Гройсман: "Серьги", "ГильZы" и самолеты "великого русского продюсера"

Фото Алексея Певчева

Продюсера Дмитрия Гройсмана в мире современной российской музыки знают все. Его главным успехом стала раскрутка групп "ЧайФ" и "Пилот", организация самого масштабного российского опен-эйра "Нашествие". Сейчас Дмитрий продюсирует новый проект "ГильZа". Чуть меньше Гройсмана знают как одного из первых менеджеров Гарика Сукачева и его "Бригады С", группы Сергея Галанина "Серьга" и администратора легендарной "Табакерки" Олега Табакова. Собственно, именно в далекие 1980-е и именно с театра однажды и началась история успеха одного продюсера. С Дмитрием Гройсманом беседует обозреватель m24.ru Алексей Певчев.

Мы продолжаем публикацию материалов о самых интересных персоналиях российского шоу-бизнеса.

– Еще одной твоей группой стала "СерьГа", с которой ты проработал недолго, но это случилось на периоде становления коллектива.

– В 1991 году, сразу после фестиваля "Рок против террора", из группы "Бригада С" уходят Павел Кузин, Тимур Муртузаев и Артем Павленко. Они сделали группу MessAge, где вокалистом стал Роберт Ленц (ныне вокалист в "Браво"). Ими занималась компания Игоря Тонких Feelee Records. Группа пела на английском и мечтала об успехе на Западе. На их место вернулись Сережа Галанин, Батя-Ярцев, Максим Лихачев (тромбон) и пришел саксофонист Леша Ермолин.

Видео: [URLEXTERNAL=https://www.youtube.com/watch?v=Zh6f882j0lk]YouTube[/URLEXTERNAL]/ Пользователь: Feelee Records

В 1992 году, когда я взялся за группу "Чайф", пригласил Галанина в партнеры заниматься саундпродюсированием альбома "Дети гор". Мы вместе делали пластинки, концерты, он отвечал за прессу, тусовался с кем надо. Однажды во время записи на студии он в перерыве в процессе сведения сыграл мне песню "А что нам надо". Я спросил, чья она, оказалось, его. "А еще есть песни?" – "Есть". – "А сколько?" – "Десяток". – "Надо записать".

Видео: [URLEXTERNAL=https://www.youtube.com/watch?v=Z0eIediVmTE]YouTube[/URLEXTERNAL]/ Пользователь: Dmitry Belkovskiy

И у него был близкий друг Игорь Никитин, обеспеченный парень, он и поддержал наше начинание, мы записали и выпустили пластинку "Собачий вальс". Игорь спустя три года погиб в автокатастрофе. Ему Сережа посвятил песню "Ночь".

– Первый альбом можно считать сольником Сергея, но над вторым с ним уже работал постоянный состав: Сергей Левитин, Алексей Молодцов, Рушан Аюпов и некая девушка Любаня, которой почему-то запрещали говорить по-русски. Зачем нужна была вся эта тень на плетень?

– Любаня Трифонова из екатеринбургской группы "Ева". Тогда в ходу были мексиканские сериалы, ну мы и придумали, что она мексиканка. Как ни странно, это работало. Она нигде не произносила ни слова. Только "привет", "здрасте", "пока" и так далее. Любаня не дотягивала как гитарист, и поэтому Серега в какой-то момент ее уволил. Спустя много лет мне продолжали звонить разные журналисты, которые писали на тему иностранцев, живущих в России, утверждая, что они готовы поговорить с ней и по-английски, и по-испански. Мне ее было очень жалко.

– В "Теплом воздухе от крыш" – одном из лучших клипов "СерьГи" – задействованы актеры Владимир Машков и Андрей Смоляков. Это было сделано по твоей протекции?

– Да, я звонил Табакову, и Олег Палыч дал разрешение на съемку клипа в театре-студии. Я встретился с Вовой, тогда еще подающим надежды, и Андреем Смоляковым, уже популярным актером, и они дали добро на съемку.

– Ваша работа с Галаниным была недолгой, зато период последующего молчания – достаточно длительным.

– Мы проработали, по-моему, с 1993 по 1996 год, после этого расстались. Разногласия были финансовыми, и разрыв для меня был очень болезненным. После Сереги я дал себе слово, что с другими артистами, если они будут, мы будем работать только на контрактной основе. Опуская не самый радостный период, скажу сразу, что после нескольких лет Серега перезвонил мне сам и наши взаимоотношения возобновились. Надо отдать ему должное – мои финансовые потери были возмещены, а обиды похоронены. Я уже тысячу лет не его продюсер, он сам неплохо справляется, у него все хорошо. Ну а мы продолжаем отлично дружить. Сережа – обаятельный, добрый, отзывчивый, люди к нему тянутся.

– Давай поговорим о твоей фестивальной деятельности в роли продюсера крупных оупен-эйров. В первую очередь – "Нашествия". Как я понимаю, все началось с самой продвинутой на момент российской радиостанции?

– В начале было радио Maximum и появление в моей жизни Миши Козырева. Мне позвонил Вова Шахрин и сказал, что зайдет человек из Екатеринбурга, работавший в Америке на какой-то студенческой радиостанции. Этому человеку нужны пластинки с русской музыкой.

Тут надо сказать, что, когда меня Гарик уволил, у меня за душой осталось 350 дойчемарок, на которые месяцев десять я мог бы с семьей протянуть. Больше у меня ничего не было, а "Чайф", по большому счету, никаких денег тогда не приносил. Я решил, что я ничего делать не буду, жизнь как идет, так и идет, все само должно прийти в руки и какая-нибудь идея заодно.

И в это время Игорь Тонких мне говорит: "А давай сделаем дистрибьюторскую фирму "Соло". Я буду издавать пластинки, а ты будешь эксклюзивно их продавать". Таким образом, у меня появился офис в ДК Горбунова. С 1993 по 1998 год – пять лет моей жизни прошли в "Горбушке".

Постепенно "Чайф" начинал гастролировать, и бизнес дистрибуции стал интересовать меня все меньше и меньше. Хватало денег на то, чтобы содержать этот офис, где "Чайф" мог оставить инструменты, было чем платить зарплату сотрудникам, и хорошо! В общем, я собрал, наверное, штук 25 дисков и подарил этому парню. По тем временам это было дорого, потому что фирменные диски стоили порядка десяти долларов.

Через полгода мне объявили о том, что на радио Maximum новый программный директор. Я поехал знакомиться и увидел этого парня. Он тоже удивился, потому что не знал, что я еще и продюсер группы "Чайф", а не только дистрибьютор. У нас сразу сложились хорошие взаимоотношения.

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

Ну а через какое-то время на рынке шоу-бизнеса возникли киевляне Леня Ланда и Володя Месхи, которые занимались группой "Наутилус Помпилиус". До этого Месхи жил в Израиле и занимался там гастрольной деятельностью. Леня жил в Киеве, где провернул какую-то сделку с отправкой невиденных им ни разу в жизни окорочков из пункта А в пункт В и приехал в Москву, по нашим меркам, безумно богатым человеком. В Москве он планировал влиться в столичный шоу-бизнес, потому что на Украине у него уже был опыт в организации частного концертного агентства. Ленька вообще был смелый, предприимчивый, уверенный. Таким он по сей день остается. Когда я чего-то боюсь, я смотрю на него, и если он не боится, то и мне не страшно. В Москве Леня возглавил компанию Rise, потом она переросла в Rise Lis’s и стала стремительно развиваться. В один прекрасный день Ленька мне позвонил и сказал: "Слушай, мы тут фестиваль с Козыревым задумали делать. Называется Maxidrom, и мы бы хотели тебя нанять стейдж-менеджером". Я говорю: "Да я в технике ничего не понимаю". На что в ответ звучит: "Нет-нет, нам нужен авторитетный человек, которого бы все слушали на сцене". И вот я начал учиться, как делать так, чтобы куча групп сумела отработать и уйти четко в отведенное им время. В то время наши артисты любили поработать подольше, и из-за этого возникало много проблем. За затягивание концерта нужно было доплачивать денег, в противном случае отрубали свет. В общем, все время скандалы закулисные.

У нас сформировалась такая команда: Миша Козырев – представитель радиостанции и главный отвечающий за наем артистов; Месхи отвечал за креатив, хотя за него отвечали мы все, но слово Maxidrom придумал он; Ленька Ланда, который отвечал за экономику; и был я, который отвечал за проведение всего, что происходит на сцене. За звук отвечал Юра Соколов, за свет – Николай Зинаенко. Юра тоже отлично креативил и хорошо понимал, как все должно выглядеть, так как следил за тем, как делаются западные шоу.

Я могу сказать, что когда Юра придумал эту вертящуюся сцену, то в голове ее каждый представлял по-своему, и только Соколов знал, какой она будет. Я-то вообще не понимал, как она будет крутиться. "Как она вращается? Есть какой-то пульт управления?" – "Конечно есть. Повернули!" – сказал Юра, и восемь человек начали ее толкать. Двигать ее можно было в одну сторону, а только потом – в обратную, если ее начать вертеть в одном направлении, то кабели бы закрутились. Первый круг был на очень маленьких колесах, и пока сцена пустовала, она отлично вращалась, но когда на нее поставили барабаны, комбы и так далее, то маленькие колеса перестали двигаться. Вместо восьми человек сцену стали крутить шестнадцать, а в следующий раз колеса мы сделали в четыре раза больше.

– То есть весь этот отлаженный механизм "cамого главного приключения лета" базируется на опыте стадионного фестиваля Maxidrom?

– Абсолютно верно. Ты не поверишь, но доходило до того, что смена групп занимала не более трех минут. То есть я составлял расписание и забивал себе на технический перерыв между группами пять минут. Но техники работали с такой скоростью, что в реальности мы тратили три минуты, а две оставались на тот случай, если кто-нибудь чуть-чуть переигрывал.

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

Я могу сказать так: ладно Maxidrom, но на "Нашествии" к концу дня, когда там выступало до 30 коллективов за день, у нас была одна сцена и шли прямые ТВ-эфиры, у меня наступал "синдром Чебурашки". У меня не было голоса, потому что я разговаривал весь день. Ладно разговаривал –орал, потому что находился под колонками. У меня не было голоса, от хождения вверх-вниз по сцене возникало ощущение, что ноги стерлись до задницы. Я перебирал ногами, шипел, и было ощущение, что у меня огромные уши.

– Опен-эйрам предшествовало "Нашествие" в "Горбушке", о котором тоже стоит сказать отдельно

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

– Это было в 1999 году, и наше мероприятие должно было отличаться. Тем более что здание "Горбушки" куда меньше "Олимпийского". Но все должно было быть интересным. Ставку делали на театрализацию: кто-то из холодильника вылазил, Линда в клетке билась, Земфира пух драла из подушек. Идея оупен-эйра вообще витала в воздухе, вопрос стоял, кто первый это осуществит. На следующий год позвонил мне Ленька Ланда и сказал: "Слушай, был в Раменском. Посмотрел. Есть ипподром, и он готов принять фестиваль. По размещению: есть какое-то маленькое общежитие для обслуживающего персонала. Бедные технари, которых поселили в этой общаге! Я не знаю, как они там в этих ржавых ваннах мылись. В общем, есть маленькая общага, есть вода, есть электричество, есть трибуны, есть забор, площадка недалеко от электрички. В общем, по нашим понятиям, все подходило для того, чтобы там начать делать фестиваль. Позвонил он мне чуть ли не 25 июня, а фестивальные даты – 19-20 августа. Типа есть два месяца, но надо решать прямо сейчас, иначе не успеем. Я говорю: "Хорошо, я звоню Мишке". А Мишка в этот момент едет на машине из Канн в Ниццу. Я ему объясняю, что и как, и что если решаться, то прямо сейчас. Он мне говорит: "Дай мне пять минут". Кладет трубку, и я так понимаю, звонит Березовскому, который тоже хрен знает где. Мол: "Даете добро?" И Борис Абрамович говорит: "Давай!" Миша перезванивает мне и говорит: "Делаем!" Я звоню Лене: "Поехали!"

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

С этого момента я помню, что я все время до фестиваля находился только в двух местах. Весь световой день – на веранде заведения "Парижская жизнь" в саду "Эрмитаж", а когда наступала темень, мы перебирались в "Планету Голливуд" на "Баррикадной", заведение было круглосуточное. Мы все время что-то рисовали, чертили, что-то обсуждали, куда-то звонили. Я не помню, когда мы спали, но 19-20 августа у нас прошел фестиваль "Нашествие".

– Механизм как творчески, так и технически был отлажен четко. Была сформирована команда, но, судя по книжке Михаила Козырева "Мой рок-н-ролл", вы были готовы ко всему, кроме личного конфликта. При этом причины конфликта, как ни странно, оказались совсем не финансовые.

– Козырев хотел собрать золотой состав "Наутилуса Помпилиуса", была у него такая идея фикс. Ну хотел и хотел, я и не думал ему мешать. Моя задача была в том, что в 22:00 концерт должен был закончиться и сразу грянуть салют. На дворе стоял 2004 год. Ко мне подбегает Миша и говорит: "Делай что хочешь, но надо дать им еще поиграть!" На вопрос "Зачем?", отвечает: "Ты пойми, это историческое событие, все будут помнить об этом всю жизнь…" Я попытался объяснить, что историческое событие уже состоялось, а длина его – дело десятое... Знаешь, когда на "Уэмбли" выступали воссоединившиеся Led Zeppelin, важно было, 12 песен они сыграют или 15? Важно, что все состоялось.

У меня все играли ровно столько, сколько им было отведено. И ситуация была в том, что все устали: технари, которые работали круглосуточно; менты, которые меня подвеcили бы на первом столбе, если бы я не закончил вовремя. А это еще те времена, когда шла Чеченская война, и в охране стояли парни из горячих точек, для которых мы были бельмом на глазу. У публики с ОМОНом всегда были проблемы: тот ее ненавидел, а эта его провоцировала. И когда мне Миша начал говорить о том, что это историческое событие, я сказал, что историческое событие состоялось. Миша заявил, что сейчас будет звонить губернатору, но я твердо сказал, что мы закончили. Миша обиделся и чуть позже попросил до 1 октября съехать с рабочего места.

– Можно ли сказать, что вы были друзьями?

– Если я не ошибаюсь, в 1994 году Миша пришел на радио, и мы были коллегами, партнерами. Потом начался Maxidrom, и мы подружились. В 1998 году, когда его убрали с радио "Максимум" и он начал делать "Наше радио", я поддерживал его как мог, и какую из этих станций я возьму на поддержку стадионного концерта "Чайф", было достаточно серьезным моментом. С одной стороны, я должен был поддержать товарища. Я видел, что для него расставание с "Максимум" было трагедией. Это ведь как если от тебя уходит артист. С другой стороны, я понимал, что коллектив здесь ни при чем и если я неправильно себя поведу, это может навредить группе. Это в очередной раз был мой риск, моя ставка как продюсера, и я доверился своему чутью и выбрал Мишу. А в 2002 году Миша пригласил меня на радио директором по спецпроектам. Я засопротивлялся. Одно дело – мы дружим, а другое дело – работаем, это разные вещи, но Мишан меня убедил, что я никому подчиняться не буду. Де-юре я должен подчиняться ему, а де-факто никому и у меня нет ограничений, к тому же я не должен обязательно сидеть на работе. И вот с 2002 по 2005 год это и продлилось. Сейчас мы приятели. Наверное, у него есть свои претензии ко мне, а у меня свои претензии к нему, но будем говорить так, что я зла не держу, это точно.

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

– А что за история с фестивалем "Эммаус"?

– "Эммауc" – это продолжение "Нашествия". Просто однажды, после увольнения Козырева с "Нашего радио", тогдашнее руководство станции решило, что они могут сделать фестиваль самостоятельно. Когда мы узнали об этом, собрались Леня Ланда, Саша Иратов, Юра Соколов и Андрей Матвеев. И Ленька сказал о том, что фестиваль у нас забрали, и если мы уйдем из Тверской области, то они его точно сделают на нашем месте. Поэтому, если мы хотим, чтобы Тверская земля осталась за нами, то нужно придумать новый фестиваль. Юра Соколов сказал, что его позвали дальше делать "Нашествие" с "Нашим Радио", а мы с Андреем Матвеевым, Сашей Иратовым и Леней Ландой учредили новый фестиваль "Эммаус". На который по сравнению с фестивалем "Нашествие" приехало народу в десять раз меньше, то есть у нас, по-моему, были четыре или пять тысяч человек, но зато по организации у нас было фантастически хорошо. Они собрали тысяч 50 человек, вот только "гребаные ублюдки" – это был самый добрый отзыв на форуме фестиваля, который через четыре часа после начала был отключен, чтобы просто никто не видел, что на нем пишут.

– Ну а потом вы вновь началось "Нашествие", причем с использованием танковых сил.

– В 2007-м мы провели второй "Эммаус", а "Нашествия" вообще не было. И в 2008-м "Наше радио", поняв, что сами они фестиваль не сделают, обратилось к нам через Андрея Матвеева с предложением о возобновлении сотрудничества.

К этому времени уже появилось много оупен-эйров, и мы хотели на нашем "Нашествии" делать то, что не делает никто из конкурентов. Так появились футбольные и волейбольные площадки, катание на воздушных шарах, каток на искусственном льду. Ну и через Матвеева появились пилотажные группы "Витязи" и "Стрижи". На сегодняшний день это неотъемлемая часть фестиваля. Позже Минобороны предложило сделать музей военной техники под открытым небом. Нам показалось это интересным, мы согласилиcь.

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

– Тему про несовместимость рок-н-ролла и военной техники поднимают в контексте фестиваля не в первый раз, но ты свою позицию почему-то на разу не обозначал.

– Ну смотри, есть миллион фотографий и клипов, где так или иначе присутствует эстетика милитари в музыкальном контексте. Я не ярый поклонник танков, оружия, милитаризма. Чем дальше от армии, тем лучше, то есть я ее не воспринимаю как великое благо, считаю, что армия должна быть только профессиональной и туда должны идти люди, которые профессионально это делают. Это не должно быть долгом и обязанностью. Долг человека – платить налоги, на которые будут содержать профессионалов, понимающих, что их жизнь сопряжена с риском. Мне кажется, что на сегодняшний день уже никто никого завоевывать не собирается, а все собираются защищаться. На "Нашествии" люди воспринимают шоу "Стрижей", "Витязей" как неотъемлемую часть. Без танков, наверное, можно и обойтись, но если убрать самолеты, это будет огромное разочарование. Это непередаваемое ощущение, когда эти парни приходят за кулисы, а еще час назад вытворяли в небе что-то фантастическое.

– Как ты думаешь, в чем на сегодняшний момент главная составляющая фестиваля?

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

– Долгое время считалось, что рок-н-ролл – это музыка малообеспеченных людей. Все кто ездит на него - это страшненькие мальчики и девочки, в рваных кедах, лузеры и так далее. Ну на высоком каблуке девушкам на фестивальном поле будет и вправду неудобно, но на поле тысячи прекрасных девчонок в красивой обуви, в коротких юбках и столько же стильно одетых парней. Я думаю, что нет фестивалей, равных нам по обслуживанию и так далее. И мечта любого молодого музыканта – выступить на "Нашествии". Это тоже дорогого стоит.

– Давай вернемся к твоим продюсерским проектам. Первой твоей не группой, а артисткой стала певица Мара, сотрудничество с которой было недолгим. До сегодняшнего дня ты вообще отказывался вспоминать о ней.

– Один мой приятель летом 2000-го, когда я занимался "Нашествием", позвонил мне и сказал: "Слушай, я тут с девушкой познакомился, она поет. Я ей сказал, что я с тобой знаком, и она меня попросила, чтобы я передал тебе кассету". Я ему: "Блин, Серега, не могу я сейчас ничего делать, потому что я занят, делаю фестиваль". Он: "Я сказал, что ты мой дружище и я могу к тебе спокойно обратиться в любое время дня и суток, а тут ты мне отказываешь". – "Ну ладно, пускай приезжает в "Парижскую жизнь". Раздается звонок: "Здравствуйте, мне Сергей дал ваш номер телефона, меня зовут Марина, хочу передать вам кассету". – "А, да, вы где?" – "Я здесь". Я руку поднял, она говорит: "Я вас вижу". Она дала мне кассету, которую я спокойно бросил на заднее сиденье своей машины и забыл про нее. Приятель мне звонит через две недели: "Ну что?" Я спрашиваю: "Что?" – "Ты послушал?" – "Что послушал?" – "Ну девушку я к тебе прислал. Что тебе, трудно послушать? Ну пожалуйста, все равно в машине ездишь, не можешь впихнуть и послушать?" – "Хорошо".

Через неделю он мне звонит: "Ну что, послушал?" В этот момент я вспоминаю, что я ему действительно обещал и нихрена не слушал, но я сказал: "Да, послушал, полная лажа". Он говорит: "Ну я так и думал", – и положил трубку. Я проехал еще километр, совесть меня замучила, я остановился, нашел на заднем сиденье среди всяких бумаг, рулонов, чертежей и других кассет эту, впихнул ее и услышал "Прекрати, опять, не надо…" Под гитару, бардятина, но я вдруг услышал тексты, которые ни от каких поющих женщин раньше я близко не слышал. И это вроде были не социальные какие-то вещи, а абсолютно любовные. Я бы даже сказал, порнография, но такими словами, что можно даже детям ставить, потому что они не понимают, о чем речь. В общем, о сексе никто так не пел. Тогда я ему перезвонил и сказал: "Знаешь, вообще, честно сказать, я тебе соврал, я послушал, это интересно, но давай вернемся к этому после фестиваля". И так началось мое сотрудничество с Мариной Нестеровой.

На самом деле это был первый мой проект в жизни, который я делал абсолютно с нуля. То есть это не готовая группа, это нужно было в какую-то обертку завернуть. И на том "Нашествии" я поставил запись Жене Федорову из Tequilajazzz и спросил: "Можем из этого что-нибудь сделать?" И Женька сказал: "Это интересно! Давай сделаем группу а-ля Moloko". Я ответил: "Круто!" Но при этом Moloko я никогда не слышал. Это такой лаундж, но мне нужно было с чего-то начать, и мы договорились. Женя забил студию, и мы приехали с Мариной в Питер на "Добролет", начали прописывать... Как я сейчас вспоминаю, это было очень красиво. Единственное, никакая радиостанция у меня не взяла бы это. Потому что лаунджевой музыки у нас не было, и это была дорога в никуда, хотя и звучало красиво. Кроме того, из того, что было на кассете, после записи в студии исчез напор.

Ну а дальше у меня начались мытарства. Так как я человек, у которого нет ни слуха, ни голоса, я тыркался и тыркался. Первый альбом мы переписывали девять раз. Делали все на великолепной студии Михаила Кувшинова, где записывались альбомы Линды. За это время я нашел музыкантов – Сергея Крынского и других ребят, и они отлично вписались в группу. В это время Сережа Галанин записывался с "Чижом". Я приехал к нему на студию, мол: "У меня есть девочка, давай помогай". И на студии Кувшинова он начал нам помогать писать, сводить и так далее. А так как он мне "Чайфов" делал, то я знал, что все будет как надо.

Ты не представляешь, сколько я дальше носился с этими записями… Мишка Козырев говорил: "Да, это талантливая девка, только она не для "Нашего радио". Я злился, не понимал, думал: "Ну как же так?! Я слышу, а вы не слышите!" Мишка говорил: "Дим, ты не понимаешь, но она поет попсово, у нее вибрация голоса идет, это вообще, это провал!" В какой-то момент я взбесился и привел Мару в студию, чтобы Миша ей объяснил, как надо петь, потому что я не могу объяснить, как не вибрировать голосом. Я этой вибрации не слышал, а он слышал.

В 2001 году, когда в Америке самолеты врезались в башни, она на следующий день принесла песню "Самолеты", которую написала под впечатлением от этой трагедии. Мы садимся записывать, но я понимаю, что я не могу ее сейчас выпустить, потому что меня все упрекнут, что я на этой трагедии пытаюсь вылезти. Через год я ее приношу Мишке, показываю, и Мишка говорит: "Ну вот, то что надо!" И мы запускаем эту песню, и она звучит!

Будем говорить так: заниматься артисткой я начал в 2000-м, а на рынок мы вышли в 2003-м.

– После такого тщательно подготовленного прорыва ваше сотрудничество должно было стать успешным и долголетним, но этого не случилось.

– Мара познакомилась с журналисткой Капитолиной Деловой, которую я уговаривал написать какие-то рецензии, хотя она все время говорила, что это не музыка, а полное говно. Ее больше интересовали "Братья Грим", а тут какое-то старье, и Гройсман ничего в современной музыке не понимает и не чувствует… Потом она лично познакомилась с Марой, они нашли общий язык, Капа даже что-то стала писать о ней, мы стали общаться. А потом оказалось, что все это время она рассказывала Маре, что Дима Гройсман – лох, а она молодец, все знает и во всем модном она понимает, и поэтому надо Гройсмана кидать. В какой-то момент я почувствовал, что взаимопонимания становится меньше и меньше, я сказал: "Хочешь расстаться, занесите денег, которые я потратил". У нас был подписан контракт на десять лет, и ей еще семь лет нужно было работать со мной. Они нашли какого-то инвестора, которого я спросил: "Куда ты вкладываешь деньги? Если они меня кинули, то они и тебя кинут". Но он сказал, что нет, она не такая, "она ждет трамвая". Я не стал сопротивляться, моя совесть была чиста. Забрал деньги и отпустил их на вольные хлеба. С 2005 года идет одиннадцатый год. Хочется спросить: "Ау! Где вы, девушки?!"

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

– А откуда взялась "ГильZа"?

– Мне позвонил Олег Нестеров и сказал о том, что к нему пришла девочка очень хорошая и что явно по моему профилю, просил посмотреть. Девушка пришла с маленьким ребенком, потому что его негде было оставить, и показала песни. И я услышал, что у нее хороший голос, неплохие песни, но она похожа на Земфиру. Так как она приехала из-под какого-то Тайшета, это городок под Иркутском. Разошлась с мужем, бросила все, взяла гитару, шмоток, ребенка и приехала в Москву. Чтобы выживать, она работала в ресторанах. А в ресторанах поют хиты, что-то под Аллегрову, что-то под кого-то еще. Я спросил: "А ты сама как поешь?", а она и не знала.

На тот момент я помочь ей ничем не мог. У меня не было радио, и, самое главное, у нас не было песен, которые должны звучать по-человечески. Потому пока ей нужно было найти свой тембр голоса, иначе она будет востребована только через двадцать лет, когда вырастет поколение, которое не слышало Земфиру. Понимаешь, когда были группа "Браво" и Агузарова, если бы появилась Земфира, она бы никогда в жизни не стала Земфирой. Когда я показал Земфиру Жене Федорову, он сказал: "Но это же Агузарова!" Я говорю: "Да, но только выросло целое поколение, кому двадцать лет, которые даже не знают, кто такая Агузарова". Ну мы и расстались с Лесей на пару лет, а в 2010-м опять пересеклись. На радио уже были нормальные взаимоотношения, сменилось руководство, снова открылись возможности. И мы начали потихонечку записываться, что-то делать, подбирать группу музыкантов. Хотя все тоже было непросто! Песню ставили на пару недель и вынимали из эфира. Программный директор отвечает за эфир, и для него поставить новую группу – риск! Мне всегда было странно: почему мне не доверяют? Я не говорю, что это будет супербомба, но ведь эти песни точно эфир не испортят. "ГильZа" для меня – доказательство себе самому того, что я еще могу!

Видео: [URLEXTERNAL=https://www.youtube.com/watch?v=IfTUkJDSchk]YouTube[/URLEXTERNAL]/ Пользователь: ГИЛЬZА

– Сейчас все стало сложнее, чем во времена "Бригады С" и "Чайфа". Музыки стало очень много. Чаще всего в ущерб качеству. Эфиры стали конвейером по зарабатыванию денег на "поющих трусах" и попсовых клонах. В чем ты видишь главные препоны на пути настоящей, качественной музыки?

– Конечно, ситуация на сегодняшний день сильно изменилась. Еще до 2005 года, даже до 2007-го, было ясно, что тебе нужно выбрать песню, хорошо ее записать, договориться на радиостанциях, чтобы она пошла. Лучше, чтобы станций было бы две-три. Потом радиостанции стали делиться на форматы. Они стали все более узкими, каждая радиостанция пыталась найти свой сегмент и оторвать его себе. У поп-музыкантов было "Русское радио", "Хит FM", "Авторадио", "Европа плюс" – для определенной попсы. Для рок-музыкантов оставалось "Наше радио", "Максимум" и редкая возможность поставить хит на "Европе плюс" и на "Русском радио". Грубо говоря, практически у каждого артиста оказалось не больше одной-двух станций.

Правда, был телевизор. Ты снимал клип, а дальше в силу своих финансовых или личных взаимоотношений и возможностей ты запихивал его везде, где можно. То есть человек утром просыпался, включал утренний эфир канал, а там шли клипы. Независимо от того, интересуется человек музыкой или нет, артист все равно входил в круг его внимания, даже против его воли. Были музыкальные телеканалы MTV и "МузТВ", но самое важное – на каждом канале: на Первом, на втором, на НТВ, на ТВ-6 было много музыки. Было где о себе рассказать. А потом все это начало исчезать. На сегодняшний день у нас нет оригинальной музыки как таковой. Есть шоу "Голос", на котором перепеваются какие-то хиты и ищутся люди с вокальными данными. Есть программа "Один в один", но новых лиц нет. Все, что есть,– это результаты "Фабрик", но тут закончился эфир – закончился артист. Я думаю, что если в Гнесинку зайти, там много людей с хорошими голосами, но если нет собственной харизмы, то не получится ничего. А даже если она есть, куда дальше, если тебя никто не поддерживает?

– Может быть, музыка в целом просто перестала играть ту же роль, что она играла для других поколений?

– Да нет, просто-напросто молодые находят музыку в интернете. Они закачивают ее и ходят в плеере. Нафиг им это радио и телевизор, где нет того, что им интересно? Работает сарафанное радио, и это нормально. Вот каким образом в него встрять? Наступила эпоха социальных сетей, интернета и сетевого радио. Вот каким образом в Сети себя пропагандировать, я только учусь. Это сложнее, но я стараюсь, и до тех пор я живой. Будет неинтересно, наверное, будет пора помирать. Группа "ГильZа" не дает мне помирать. Мне хочется все-таки доказать и увидеть плоды своего труда в виде забитого на их концерте стадиона. Более того, я тебе могу сказать: я радуюсь каждому добавившемуся человеку к ней в социальных сетях. Вот я вижу, что зашло восемь человек – я радуюсь, зашел один человек – тоже радуюсь и слежу за этим каждый день. Сарафанное радио модернизировалось. Раньше мы с тобой Высоцкого переписывали с кассеты на кассету. Для этого нужно было прийти к товарищу со вторым магнитофоном и с чистой кассетой, сесть, выпить чайку или чего покрепче, пока переписывается. На сегодняшний момент, если мне что-то понравилось, я пишу в социальных сетях и делюсь этим с огромной аудиторией. Даже наши беседы кто-то лайкает уже через 20 секунд, после того, как я их подвесил в Facebook. Я понимаю, что человек просто физически не успел прочесть, но вот лайкнул. А есть и те, кто пишет отзывы, – дескать, как все это интересно. Мне приятно, когда нашу беседу репостят мои друзья, и радует, что это делают те, кого я даже не знаю. Наверное, и с музыкой все должно быть так.

– Ты в любом случае следишь за тем, что происходит, скажем так, на эстраде. Кого ты выделил бы из новых групп и исполнителей, обделенных тем уровнем внимания, которого они заслуживают?

– Мне нравится "Анимация", я обратил на них внимание на "Нашем радио". Не знаю, почему оно же почти не берет в эфир песни группы "Муха", которая недавно записала просто фантастический с точки зрения как музыки, так и общей энергетики альбом "У меня в голове". Мне кажется, что сейчас главная проблема радиобизнеса в том, что из него пропали новаторы. Все подчинено рейтингу, а любое новаторство – это риск, на который никто не хочет идти. Нет тех, кто хотел бы изменить мир, революционеров в хорошем смысле слова. Среди музыкантов бриллиантов тоже не так много. Я отслушиваю и отслушиваю. Вот еще группа IOWA. О чем она поет, я понять не могу, но она это делает круто! Поначалу я думал, что она поет на английском, потом я вдруг услышал одно слово, другое… Мне важен текст, поэтому я для себя выделяю "ГильZу". Сейчас мы посмотрим, готовим дуэт вместе с Лусинэ, группа LOUNA. Мне кажется, что это будет событием. Вот, доделаем и посмотрим.

Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана

– Ты застал самые разные времена, разные бизнес-модели, говоря уж о удивительных взаимоотношениях и ситуациях в которые попадал. Ты плоть от плоти от этого самого российского шоу-бизнеса. Скажи, что сейчас тебя в этих отношениях, положениях и повседневных делах радует, а что – совсем наоборот?

–Меня радует, что у меня есть группа "Чайф", я сотрудничаю с группой "Пилот", раскручиваю группу "ГильZа". Мне нравится, что есть фестиваль "Нашествие", который я очень люблю. Мы его придумали много-много лет назад, и расставание с ним я себе даже не представляю. Меня радует, что у меня семья, внук, друзья. А расстраивает меня только одна вещь – это политика. Хочется от нее держаться как можно дальше, но почему-то она заходит в каждый дом. Расстраивает то, что почему-то люди начинают делиться на каких-то непонятных своих и чужих. Вроде бы ты прожил с этими людьми большой отрезок жизни, а выясняется, что каждый в голове что-то видит по-другому. При этом очень не хочется ни с кем ссориться из-за политики. Я убежден, что в наше непростое время у каждого может быть своя точка зрения, и за это как раз мы и боролись. Что такое демократия? Это когда у каждого есть своя точка зрения, и ты можешь быть с ней не согласен, но должен ее уважать. Вот я так и стараюсь жить.