"Архитектура жизни ": Дом, который построил Константин Мельников

"Нераскрытые тайны": Дом Мельникова

Константин Мельников - легендарный советский зодчий, автор множества известных проектов зданий, которые и сегодня можно наблюдать по всей Москве. Что случилось с гением строительного искусства? И как из известного всему миру архитектора он превратился в забытого всеми печника? Об этом читайте в документальном расследовании телеканала "Москва Доверие".

Архитектура жизни

"В 1990 году была попытка организовать его выставку где-то в Германии, Голландии, и мы с сотрудниками Третьяковской галереи отбирали проекты, и они, открыв каждый проект, говорили: "Вот что надо было бы строить", - рассказывает Екатерина Каринская.

Почему легендарный зодчий оказался персоной нон-грата в собственной стране? Ответ кроется за дверью дома, ставшего для Константина Мельникова и крепостью и тюрьмой. Сегодня здесь живет его внучка, Екатерина Каринская.

"Я же родилась и все детство провела в этом доме. И вот уже с 1989 года я полностью себя посвятила сохранению этого дома", – утверждает Каринская.

Собственный дом в центре Москвы, а такое в советское время не позволяли себе даже члены правительственной и партийной элиты, и бедность на грани нищеты, мировое признание и путь изгоя. Как эти, казалось бы, несочетаемые вещи переплелись в судьбе одного человека?

Константин Мельников

"Чудное изяществ, излучает великое искусство архитектуры, золотыми ключами открывается дивная тайна его очарования. Цель моей книги – показать архитектуру, но не тех известных рецептов, и не тех несбыточных иллюзий, а тех редкостных ощущений того неведомого, но реального, мира наших чувств", – из книги Константина Мельникова "Архитектура моей жизни".

"Я бы здесь хотела сказать, что он всегда архитектуру называл "моя красавица" и писал с большой буквы всегда", – добавляет Екатерина Каринская.

Автобиографическая монография Константина Мельникова "Архитектура моей жизни" увидела свет в 1985 году, уже после смерти автора. Триста страниц размышлений о природе архитектурного творчества и о судьбе.

"Парадом Архитектуры моей жизни была "Соломенная сторожка" – та самая, в честь которой назывались и станция, и остановка трамвайных линий. Ее самой теперь уже нет, но ее имя еще ароматнее звучит и носится в воздухе Петровского-Разумовского. Глинобитная крепость, созданная из глины и соломы. У нас ее, русскую, в своем отечестве считали иностранной. Что-то, ей родное, стояло на всех путях моих дерзаний, их жгла печать крутой и властной судьбы Архитектуры", – из книги Мельникова "Архитектура моей жизни".

Молодой гений

Константин Мельников родился в 1890 году, в районе пересечения нынешних Тимирязевской и Ивановской улиц, в Соломенной сторожке (так называли барак, в котором жили сторожа, охранявшие владения Петровской земледельческой и лесной академии). Он окончил четыре класса церковно-приходской школы, причем без особых успехов в прилежании.

Зато маленький Костя демонстрировал явные способности к рисованию, родители даже отдали его в иконописную мастерскую в Марьиной роще, но он через неделю оттуда сбежал. Писать светлые лики по строгим канонам как минимум скучно, когда тебе 12 лет и вокруг кипит жизнь.

"Родители держали коров и лошадку, которую звали Мальчик. На этой лошадке он возил в Москву молоко", – вспоминает Екатерина Каринская.

Константин Мельников

Он бы так и возил молоко, если бы не случай. Костю Мельникова вязли посыльным, в торговый дом "Залесский и Чаплин", располагавшийся в этом доме на Большой Дмитровке. Выдающийся русский инженер Владимир Михайлович Чаплин сразу разглядел в мальчике талант.

"Чаплин увидел в нем искру божью и нанял ему учителей, подготовил его для поступления в училище живописи, ваяния и зодчества, куда он и поступил на живописный факультет", – рассказывает Екатерина Каринская.

Осенью 1905 года 15-летний Константин Мельников блестяще сдал вступительные экзамены и был зачислен на общеобразовательное отделение училища. А на московских улицах тем временем бурлила, порождая все более немыслимые водовороты, первая русская революция.

"Это время революционное, оно катализирует творческую энергию, это так. И русский авангард, советский авангард вообще, вырос на вот той эйфории революционной. Это как котел, в котором варились идеи, их можно было осуществлять, открыли клапан – и они все выплеснулись", – считает заместитель директора Государственного музея архитектуры имени А.В. Щусева Ирина Чепкунова.

Клапан открыли в 1917-м. К этому времени Мельников провел в училище 12 лет: сначала получил общее образование, потом поступил на отделение живописи, затем – на отделение архитектуры. Это было удивительное время, когда казалось, что возможно буквально все, особенно если чувствуешь в себе силы перевернуть мир.

"Во взрослом состоянии он совершенно понимал, что он гений, то есть это было осознание, это абсолютно однозначно было", – утверждает Екатерина Каринская.

А значит нет ни преград, ни барьеров, только свобода и вера в себя, и вдохновение, которое тогда не покидало Мельникова ни в чем: он ясно видел цель и шел к ней, не выбирая дороги. Скорее всего, именно эта решительность позволила ему, не имея ни гроша за душой, жениться на девушке из весьма состоятельной купеческой семьи. Его избранницей стала красавица Анна Гавриловна Яблокова.

"Бабушкины родители в Петровском-Разумовском снимали дачу лето, и там вот они познакомились", – объясняет Каринская.

Свадьбу сыграли весной 1912 года, когда 22-летний Мельников был еще студентом. В 1913 году родилась дочь Людмила, годом позже – сын Виктор. В первое время молодые жили в доме родителей жены, потом – в коммунальной квартире. Именно тогда Мельников пообещал супруге, что когда-нибудь, у них будет собственный дом, особый, ни на что не похожий. Однако прежде надо было работать, много и вдохновенно.

"Он попал в какую-то общую струю, он был на вершине того, что хотелось. Он вот эти идеи, которые в воздухе витали, воплотил", – рассказывает Ирина Чепкунова.

На вершине успеха

Славу Константину Мельникову приносит участие в 1923 году в Сельскохозяйственной кустарно-промышленной выставке. Мельникову достается проект по созданию выставочного павильона "Махорка" где-то на задворках территории. Но для молодого архитектора точка приложения творческих сил особого значения не имеет. Он строит здание невиданных прежде форм и украшает его щитами с графикой, нарисованной им самим.

"Это 1923 год, только что закончилась гражданская война, и строительство в принципе не велось. Поэтому вот эта выставка была первой возможностью для советских архитекторов себя показать", – считает Чепкунова.

Выставочный павильон "Махорка"

"Свои формы я начал строить тогда, когда не из чего было строить, да и не на что было строить. И теперь всех поражает секрет, что напряжение в скудности гораздо богаче обилия средств, которые сейчас в руках архитекторов", – из книги "Архитектура моей жизни" Константина Мельникова.

Проект отнюдь не самого главного выставочного павильона стал его первым триумфом. Мельникова заметили и решительно включили в обойму лучших зодчих страны. Спустя год после триумфа "Махорки" молодого архитектора приглашают принять участие в мероприятии государственной важности – в конкурсе на проектирование саркофага для мавзолея Ленина. Вскоре правительственная комиссия под председательством Феликса Дзержинского признает его проект лучшим. Этой работой Мельников выпишет себе пожизненную охранную грамоту.

"Благодаря участию в строительстве мавзолея он получил возможность построить собственный дом", – объясняет Ирина Чепкунова.

Этот замысел Мельников выносил долго и тщательно, а жизнь на месте не стояла. Следующий звездный проект – павильон СССР на Всемирной выставке 1925 года в Париже. Так 35-летний советский архитектор становится величиной, без преувеличения, мирового масштаба.

"Мы привезли нечто такое революционное, и все сделали из дерева, возвели очень быстро его, и выкрасили только в яркие три цвета – белый, серый и красный. Причем он был рассчитан на то, что его нужно было обойти. И самое замечательное там еще было, что сама архитектура как бы предлагала зайти. И Мельников получил гран-при", – рассказывает Чепкунова.

Организаторы выставки закатили в честь триумфатора грандиозный бал, причем пригласительные билеты рисовал сам Пабло Пикассо.

"У Архитектуры, был просвет на весь свет, и был он только он у нас – в кровяных лужах, выпавшей из гнезда России зарождалось обновление. После многовековой литургии она очнулась. Явилось счастье для нас, архитекторов, создать свой яркий стиль новой жизни".

"Архитектор сделал лучший проект, среди лучших архитекторов своего времени – это не везунчик, это талант", – считает Ирина Чепкунова.

Возвращение домой

Два последующих года Мельников с супругой и детьми проводит во Франции – по заказу мэрии Парижа занимается проектами гаражей. Он знаменит, не беден и счастлив. Всей семьей загорают на пляжах Бискайского залива, проекты новых, невиданных прежде сооружений, беззаботно чертит на песке, в том числе и эскизы долгожданного собственного дома. Конечно же, он должен появиться не здесь, на чужбине – пора домой, в Москву.

"Он здесь родился, он русский, он вернулся – а что в этом, в общем, странного? Включился в работу, у него и здесь были заказы, он стал проектировать гаражи", – говорит Чепкунова.

В 1927 году по проекту Константина Мельникова возводится один из первых гаражей для автобусов, которые тогда только-только появлялись в столице. Его тут же стали называть Бахметьевским, по названию улицы, на которой он расположился. Сегодня в этом здании нашел пристанище Еврейский музей.

"Периодически я вспоминаю, что "о боже, я работаю в мельниковском гараже! О боже, это мельниковский гараж, и в нем я делаю выставки!", – делится своими впечатлениями куратор временных выставок Еврейского музея Мария Насимова.

Бахметьевский гараж, 1929 год. Фото: um.mos.ru

Бывший автобусный гараж оказался почти идеальной площадкой для современного музея. Идея и дизайн проекта принадлежат архитектору с мировым именем Ральфу Аппельбауму. Он поделил музейное пространство на 12 интерактивных павильонов, освещающих различные периоды истории древнего народа.

"Еврейский музей организован так, что здесь каждый может найти свой уголок, здесь нет определенной концепции поведения зрителя, то есть он может идти так, как ему надо", – объясняет Мария Насимова.

За столиком в одесском кафе можно узнать о проблемах, волновавших евреев в XIX веке. Столешница представляет собой огромный тачскрин. Такие сенсорные панели повсюду. Переходя из одного павильона в другой, посетитель совершает удивительное путешествие во времени. Хотя очутиться в эпохе, когда сюда приезжали ночевать автобусы, сложнее всего: от былого Бахметьевского гаража сегодня сохранились лишь окна, стены и две винтовых лестницы.

"Я знала еще до того, как пришла сюда работать, что по ней можно подняться, пройтись под потолком и спуститься в другой части здания. И когда я пришла, то попросила руководство разрешить мне это сделать. И в мой день рождения они мне сделали такой подарок, поднялись со мной до конца и прошлись под потолком, пытаясь как-то меня контролировать, чтобы не было страшно", – вспоминает Насимова.

По соседству с музеем расположился Центр, посвященный уникальной культуре русского авангарда.

"Я по образованию архитектор, и архитектору работать в памятнике архитектуры, конечно, приятно. Тем более, если это шедевр Константина Степановича Мельникова, наверное, самого известно архитектора советского авангарда", – рассказывает директор Центра авангарда Еврейского музея Александра Селиванова.

Металлические конструкции Бахметьевского гаража – одна из последних фундаментальных работ еще одного выдающегося русского архитектора и инженера Владимира Григорьевича Шухова.

"Вот это была какая-то явно очень яркая встреча, и это был удачный творческий союз, когда Шухову удалось ответить на довольно непростую задачу, которую поставил перед ним Мельников как архитектор", – утверждает Селиванова.

Спустя два года после постройки Бахметьевского, их творческий тандем подарил городу еще один автобусный гараж – на Новорязанской улице, он до сих пор используется по прямому назначению.

"В гаражах он всегда выражает какую-то сильную идею – не высокую специально материю, а именно какой-то сильный художественный ход, какое-то яркое окно, изображающее колесо, обработанные торцы стеклянные, которые буквально символизируют собой вход, выход, выезд", – считает профессор Московского архитектурного института Владимир Седов.

Одновременно с проектированием гаражей Мельников решает еще одну задачу городского масштаба, и снова политическую. В 20-30-е годы прошлого века в СССР начинают строить клубы, как правило при фабриках и заводах. Из десяти реализованных в Москве и области проектов рабочих домов культуры, шесть принадлежат Мельникову, и каждый – шедевр формы и функциональности.

"Начиная с 1927-го, мой авторитет вырос в монопольный захват… Вот так поступит любовь и с вами, если она вас полюбит. У меня было мало заказов, но есть много произведений. Почему так? А потому что я каждый заказ превращал в произведение, часто вызывавшие целые сенсации", – из записи речи Константина Мельникова.

Путь к мечте

В 1996 году, одну из самых провокационных построек Мельникова, Дом культуры имени Русакова, передали самому провокационному режиссеру Русского театра Роману Виктюку. Здание уже почти 20 лет пребывает в состоянии перманентной реконструкции, так что до сих пор ни одной постановки на этой сцене сыграно не было. Зато репетиции мэтр проводил здесь и только здесь.

Фото: мосреставрация.рф

"И я в один прекрасный день, стоя в середине этого зала (а это магическая точка Мельникова, в этой точке есть такой световой поток, который пронизывает человека, и врать нельзя), я себе сказал: "Когда-нибудь я буду здесь стоять, и мы сыграем какой-нибудь мой любимый спектакль", – вспоминает Роман Виктюк.

Дворец культуры имени Русакова – первое в мире здание, где балконы зрительного зала, вынесены наружу и находятся в трех зубцах-выступах. Железобетонный каркас объединяет шесть помещений-трансформеров, которые при желании можно довольно быстро превратить в один большой зал.

"Мы 12 лет согревали это помещение собственной энергией во время репетиций. И первое, что мы сняли – все эти щиты, которые закрывали окна. И когда сейчас я вхожу, я попадаю в этот удивительный, пронизывающий тебя свет", – утверждает Виктюк.

Одновременно с ДК имени Русакова Мельников возводит Дом культуры при заводе "Каучук" и клуб фабрики "Буревестник". Он продолжал экспериментировать с объемами, башнями и цилиндрами, опоясанными дугами лестниц.

"Величие искусства Архитектуры не в высоте сооружений и не в ширине, и вообще не в каких-либо размерах, претворять нежные грезы в мощную действительность – это и есть профессия архитектора", – из записи речи Константина Мельникова.

Дом, милый дом

Самые заветные мечтания, нежные грезы самого архитектора были посвящены постройке собственного дома. И необычные гаражи, и рабочие клубы были всего лишь набросками главного проекта его жизни.

Стройка началась в 1927 году, денег было в обрез, зато бригадой рабочих известного архитектора обеспечивало государство. Мельникову удалось доказать, что его затея – не просто строительство частного коттеджа в центре Москвы, а амбициозный эксперимент новой организации быта граждан Страны Советов. Если он увенчается успехом, домами подобного типа можно застроить и другие районы Москвы.

Дом Мельникова. Фото: um.mos.ru

К 1929 году на крохотном участке, всего 18 на 32 метра, вырос дом общей площадью почти в триста квадратов. Здание, кажущееся со стороны просто круглым, представляет собой два цилиндра, врезанных друг в друга на треть радиуса.

"Здесь Мельников выбирает криволинейные формы и добивается уникального эффекта, с психологической точки зрения. Потому что цилиндр – это пространство, равновеликое по всем направлениям, то есть оно центрично изначально в своей сути, это, в принципе, сакральный символ. И поэтому внутри жилого пространства возникает вот эта идея космогонии мира и соединения двух миров. Сдвигая одно в другое, он добивается вот этого эффекта соединения земного и небесного, реального и мистики", – объясняет заместитель заведующего отделом Государственного музея архитектуры имени А.В. Щусева Алексей Карпун.

На возведение дома ушло два года. За это время стройка породила массу мнений и слухов. Одни считали, что это водонапорная башня, другие уверяли: "Нет, вблизи Арбата показались трубы секретного подземного завода".

"Он здесь занимается еще и архитектурным волшебством. Это, в общем, совсем непростая вещь, и ее трудно сразу понять, да. Абсолютно простой и одновременно гениальный ход вот этого вхождения двух цилиндров. А дальше начинается чудо, потому что человек считает, Мельников считает, что архитектура должна со зрителем, с тем, кто там находится, в этой архитектуре или рядом с ней, что должна с ним что-то делать", – утверждает Владимир Седов.

Арбатский дом-мастерская стал не просто памятником архитектуры. Это манифест Мельникова. По фасаду трехэтажного цилиндра расположено 56 шестиугольных окон. На самом деле, из гораздо больше – целых 200 штук. Большинство из них замурованы, это своеобразный задел на будущее: семья росла, могла возникнуть потребность по-новому перегородить помещения и буквально открыть в них окна.

"Вообще, вот все это сделано так, чтобы эта семья жила вечно, и чтобы она всегда была счастлива и всегда была на подъеме. Это, конечно, храм, то есть это буквально почти сакральное помещение, которое посвящено своей собственной личности. Тут есть и эгоцентризм, и необыкновенная уверенность", – рассказывает Седов.

За бортом жизни

Дом – это размышление Мельникова о смысле бытия и соответствующей ему организации жизненного пространства. Основу жизни человека составляет самый низменный уровень потребности. Это подвал, где размещается печь – сердце уникальной системы отопления, и первый этаж с кухней и столовой. Второй этаж: личное пространство для сна и работы, поэтому здесь Мельников расположил спальню и кабинет. Третий этаж: следующий уровень потребности человека – место для творчества, поэтому здесь находится мастерская. И выход на новый уровень, высший (в прямом и переносном смысле слова), – это подъем на четвертый этаж, террасу, символизирующую встречу человека с вечностью.

"Творчество – тайна, и как бы красноречиво мы ее ни объясняли, она не объяснится и навсегда останется тайной, к нашему счастью. Я буду строить тебе одни храмы, поклоняться тебе, клянусь тебе, что твои украшения я не одену на мертвые камни, ты не поломойка, чтобы служить человеческому телу! Ты величественна, ты беспредельна, ты больше скажешь сердцу, чем уму! Твое дыхание колеблет мои чувства, когда я сплю, мне явь мешает грезить", – из автобиографии Константина Мельникова.

"Человек так уверен в себе, так уверен в своем будущем, в своей вечности, что он делает дом в Арбатском переулке, вкладывает туда свои средства, вкладывает туда душу, пытаясь создать жилье для себя, таким образом ставя себя, в общем, в центр мироздания. Я здесь живу, это мой дом, это мое высказывание, вот так должна быть устроена семья. Это, в общем, очень серьезно, и это иногда даже пугает, потому что человек, который так уверен в своей гениальности, или в исключительности, это, в общем, белая ворона", – считает Владимир Седов.

Строительство дома в Кривоарбатском переулке

Собственный дом в самом центре Москвы, неслыханное по тем временам сооружение, становится сенсацией, вершиной творчества и началом конца. Белые вороны, которым была позволена некоторая свобода полета в романтических 20-х, к началу свинцовых 30-х становятся изгоями.

"В 1932 году стали образовываться союзы, творческие союзы, в том числе и Союз архитекторов. А Мельников не захотел вступать в союз, он считал, что он гениальный архитектор, что, в общем, правильно, и что он в состоянии будет иметь заказы и работы, как и прежде, с профсоюзами, которые давали им эти заказы, с заказчиками во Франции. И на его беду этого не произошло. И это была, конечно, ошибка, но это была его принципиальная позиция", – говорит Ирина Чепкунова.

"Это противоречит даже социализму. Как только вот эта эпоха сменится, так сразу дом окажется каким-то островком сопротивления, жалостным, несчастным, где-то там в Арбатских переулках. То есть сменится эпоха, и пойдет все совсем в другую сторону", – считает Владимир Седов.

Мельников оказывается за бортом, но не просится обратно. Наступают тяжелые времена невостребованности и безденежья.

"С 1935 года практически уже жили без денег, без заработка его, и износилась вся одежда, и он ходил в ту пору, кто-то ему отдал военную шинель, у него такой был шарфик, который ему бабушка связала, и какие-то такие обрезанные валенки, которые он обувал на ноги. Вот в этом он ходил на улицу. Ну, естественно, от прежней роскоши, остался каракулевый "пирожок", такой потертый, и в таком виде, мы с ним ходили гулять. Только в старости, уже совсем под конец жизни, мы как-то сидели, пили чай, и он говорит: "А знаешь, внученок, как же я замерзал, когда ходил с тобой гулять", – рассказывает Екатерина Каринская.

"30 лет назад, мне так казалось, весь мир лежит у моих ног, заказы в Париже, заказы в Москве… и вдруг все это рассеялось, как дым. Свержение, отлучение, забвение, но может все это и было дымом, ничего не значащим и совсем ненужным…", – из книги Константина Мельникова "Архитектура моей жизни"

"Когда он остался без работы, и у него были попытки заработать живописью на жизнь, он нарисовал несколько картин на исторические темы, но эти работы у него не приняли. И зарабатывал он тем, что складывал по людям печки. Он был очень хорошим печником, и весь этот сложный период, когда в Москве еще почти все дома старые отапливались, было печное отопление, он людям складывал, перекладывал печки", – говорит Каринская.

Смирение и фатализм

Спасение Мельников находит в преподавании. В 1951-м его принимают на работу в Московский инженерно-строительный институт имени Куйбышева. Ректор МИСИ Борис Ухов делал, казалось бы, невозможное: собирал под одной крышей талантливых, но, по тем или иным причинам, неугодных режиму людей.

"Когда Мельников появился в нашем институте, у него за плечами уже была мировая слава, о которой, конечно, он знал и понимал это, и, наверное, даже больше, чем правительство, чем коллеги. Я не видела лично Мельникова, хотя я училась в институте в этот период, когда он здесь работал. Может быть, я его и видела, но я не знала, что это Мельников и надо на него смотреть", – рассказывает сотрудник музея Московского государственного строительного университета Наталья Казановская.

Одним из учеников профессора Мельникова был студент факультета градостроения Александр Митта, будущий известный кинорежиссер. Удивление и восторг от общения с учителем до сих пор остаются одним из главных и самых сильных его воспоминаний.

Клуб Дорогомиловского завода имени Фрунзе

"Сказать по правде, наверное, он был единственный педагог, который что-то прибавил к моему пониманию архитектуры. Он давал совершенно неожиданные ответы на простые вопросы. Это такой склад таланта, такой склад дарования", – считает Александр Митта.

Однажды Мельников пригласил студентов к себе домой, среди избранных был и Александр Митта. Это было настоящее путешествие в другой мир.

"Мы знали человеческий минимум – 14 метров квадратных на человека, вот должны быть просто кровать, тумбочка и столик такой, так сказать. В основе всего лежала такая простая тюремная логика, которая была тогда повсеместно: вот твое место в жизни – это место в той же тюрьме, но немножко посвободнее. А тут было ощущение, что ты в мире, это твой мир. Хотя он вроде бы небольшой, но там ответы на все жизненные вопросы".

Даже те немногие сотрудники МИСИ, которые понимали, что им посчастливилось работать рука об руку с гением, вряд ли догадывались о том, что он уже много лет борется с тяжелым недугом.

"У него на протяжении нескольких десятков лет была вялотекущая лейкемия. Каждую весну он лежал в больнице, где его как-то приводили в состояние, что можно было дальше жить", – утверждает Наталья Казановская.

Опережая время

Кто знает, возможно, если бы Мельников смог переступить через себя и пойти на сделку с системой, начав строить то, что от него ждут, он мог бы рассчитывать на помощь лучших врачей, но он ни на секунду не сомневался – собственная жизнь не стоит предательства, выверенных и выстраданных, глубоко личных принципов.

"Главное у меня осталось – моя семья, моя Архитектура, и ты – лучшее мое творение, ты, кто укрывает меня все эти годы от ненужного дыма внешнего мира", – из книги "Архитектура моей жизни".

Гараж для грузовиков Моссовета. Фото: um.mos.ru

"Дом выдержал испытание это, что он, оказывается, способен существовать в автономном режиме, со сложенными печками, во время войны, еще что-то, он держит тепло. Знаете как, всегда у нас думают о том, что эксперимент – это такая вещь корявая, что-нибудь там не туда, а здесь вот наоборот – это эксперимент, который удался везде", – считает Владимир Седов.

В 1958 году Мельников перешел во Всесоюзный заочный инженерно-строительный институт, где проработал до последних дней, преподавая архитектурное проектирование, начертательную геометрию и графику.

"Он мог согласиться строить современные дома, и делать то, что приказывают, но он этого не мог сделать, он не мог через себя перешагнуть и творить то, что ему было не свойственно. К нему приезжала когда в больницу прощаться, понятно было, что он уходит, и что он это понимает. Но озлобленности у него никогда не было совершенно – это было принятие своей судьбы, что ли. Хотя сожаление о том, что он очень многого не сделал, оно было", – рассказывает Екатерина Каринская.

Мельников умер в 1974 году, и до последнего дня продолжал творить. Проекты ложились в стол, теперь они хранятся в Музее архитектуры имени Щусева. Собрав их воедино, можно увидеть совсем другую столицу, Москву Мельникова. Это мельниковский план застройки Москвы. Великий архитектор предлагал обустраивать великий город, исходя из того, что однажды в нем появится еще одно кольцо и хорды, соединяющие разные его участки.

"Москва должна жить на вырост, поэтому не только кольцевая часть должна быть усовершенствована, но предлагается система хорд и внутренних проездов, например, сообщений с разными сооружениями, находящимися на территории Подмосковья", – утверждает научный сотрудник отдела научного фотокаталога Государственного музея архитектуры имени А.В. Щусева Лев Рассадников.

Страна, испугавшаяся вдохновения и отчаянной смелости гения, казалось бы, победившая и поставившая его на колени, на самом деле проиграла.

"То, что он очень мало построил, невероятное упущение для всей культуры России. И для меня он был пример, вы знаете, такого невероятного человеческого достоинства. Вот он занимал место просто преподавателя архитектуры, и, тем не менее, было ясно, что он понимал, кто он такой, без важности или без чего-то. В общем, большая глупость была в том, что он не смог реализовать свой совершенно уникальный, безграничный, невероятный талант", – говорит Александр Митта.

Наследие великого зодчего

Сегодня Константин Мельников – признанный классик, его проекты вошли в учебники архитектуры всех университетов планеты.

"Дом, коллекция, вещи, которые есть, в общем, вот эта атмосфера – все достойно, конечно, отдельного музея, яркого. И это все, безусловно, вот прямо буквально готово к музеефикации, к тому, чтобы это был какой-то замкнутый комплекс, рассказывающий вот эту всю историю, которую мы с вами обсуждаем", – считает Владимир Седов.

Константин Мельников

"Если бы реализовать все, задуманное тогда, чего нельзя было, к счастью, мы обездолили бы искусством несколько поколений. Стихийная сила судьбы ставила каждого из нас на подобающее ему место, и история должна честно это помнить", – из книги "Архитектура моей жизни".

Однако конфликт государства и творца, продолжается и по сей день. Внучка архитектора, живущая в мельниковском доме, категорически отказывается его покидать, требуя соблюдения всех условий завещания.

"Я ничего не оспариваю, я исполняю завещание. Это учреждение Государственного музея Константина и Виктора Мельниковых, в соответствии с завещанием, с условиями завещания моего отца. Для их исполнения необходимы дополнительные помещения, которые будут принадлежать, ну, находиться в оперативном управлении вновь созданного музея. На данном этапе все находится в подвешенном состоянии", – объясняет Екатерина Каринская.

Музей архитектуры имени Щусева видит эту ситуацию иначе.

"Вот так сложилась ситуация, что половина прав собственности на дом передана Государственному музею архитектуры имени Щусева, а другая половина уже больше семи лет является предметом судебного разбирательства родственников между собой. Если ситуация не разрешится, то мы просто потеряем этот памятник. А государство не может начать его финансировать и им заниматься, пока не решены судебные конфликты и не определен статус этого дома", – говорит директор Государственного музея архитектуры имени А.В. Щусева Ирина Коробьина.

"Дом вообще помогает, потому что у меня уже сложилось твердое убеждение, что я храню дом, а дом хранит меня. Кажется, что я уже не справляюсь с ситуацией, и все равно в какой-то момент дом ставит точку, и эта ситуация рассасывается", – утверждает Каринская

Кажется, ситуация патовая, хотя на самом деле разрешение конфликта подсказано самим архитектором в его монографии – сила искусства способна примирить даже самых непримиримых врагов.

"Архитектура любезна людям тем, что она не замуровалась как другие искусства – литература, живопись, скульптура, в толстенных стенах музеев и библиотек. Она одна в грозной обнаженности, на глазах тысячелетий властно звучит каменным языком гения. Вы думаете, что я считаю себя гениальным? Нет, я – архитектор, и это то же самое. Честь архитектора – блюсти вековые традиции государств, хранить в архитектуре своих столиц свое столичное я", – из книги "Архитектура моей жизни".