Николай Полисский: "Архстояние" – это не фестиваль. Это способ экспонирования"

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Накануне десятого фестиваля лэнд-арта "Архстояние" корреспондент m24.ru встретился с его основателем художником Николаем Полисским и поговорил о том, почему такой проект невозможен больше нигде в мире.

В Никола-Ленивце полуденное марево. Бескрайнее поле с "Ротондой" Александра Бродского на горизонте у опушки леса. Песчаную дорогу развезло от ливней, которые шли всю неделю. Безжалостно кусают слепни. За неделю до крупнейшего и, по сути, единственного фестиваля лэнд-арта в России здесь тихо, совершенно безлюдно, и, кажется, так должно быть всегда. Потому что эта самая ротонда похожа на античный храм, величие которого не должно быть нарушено никем. Вокруг могут быть лишь деревни, где все друг друга знают, с покосившимися домами, безработицей, продуктовым магазином, одним на всю деревню, бродячими собаками и ржавой автобусной остановкой, ставшей памятником минувшей эпохе.

При этом здесь не чувствуется фатальной безысходности. Наоборот, есть могучая живая сила, которая дремлет. Заброшенная церковь на высоком берегу Угры, извилистым руслом уходящей за горизонт. Николай Владимирович Полисский встречает нас на веранде строящегося дома, который не похож ни на один другой вокруг. Деревянный асимметричный сруб с портиком из вековых неотесанных бревен вместо колонн. Сам он в этом антураже похож на лесного царя с небесно-голубыми глазами, глубокими морщинами и мужицкими руками, оберегающими дух здешних мест. При этом, кажется, нет тем, на которые он не мог бы поддержать разговор.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– В этом году фестивалю исполняется 10 лет. Все 10 лет он проводится здесь, в Никола-Ленивце. Как вы нашли это место для себя? Почему именно тут?

– Не совсем верно. То, что делаю я и фестиваль – это разные вещи. И я не всегда доволен, тем, что делается в рамках фестиваля. "Архстояние" и Никола-Ленивец – это два самостоятельных проекта, которые во многом пересекаются, но не тождественны друг другу.

– То есть он живет самостоятельной жизнью?

– Пытаюсь его придушивать, конечно, но он все время хочет самостоятельно жить, что мне очень не нравится. (Смеется). Началось все в 2000 году. Я придумал проект, когда мы с большой группой современных художников ехали в Нижний Новгород. Было много снега, и пришла идея сделать снеговиков. Встал вопрос, где делать. Я поехал сюда, а здесь я прожил с 1989 года и работал тут живописцем, мы слепили с друзьями несколько снеговиков, но когда наступил мороз и лепить стало тяжело, я сказал одному дядьке, чтоб тот собрал местных мужиков. Обещал по 10 рублей за снеговика. Через две недели он мне позвонил, сказал, чтоб приезжал – все было готово.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Это было чудо, которое потрясло меня. Я показал место, объяснил, что нужно, но не ожидал увидеть, что получилось в конечном счете. И с этого момента в 42 года я заново родился как художник. Другой. Я понял, что в моих руках необычайный ресурс, которого нет ни у кого в мире. Есть богатейшее по фактуре пространство, которое никому не принадлежит, и люди, которые с большим удовольствием готовы мне помогать, потому что у них нет никакой работы. Советская власть отсюда ушла, колхозы ушли, а новых хозяев не появилось. Можно было, ни у кого не спрашивая, делать все, что я хочу. Нигде в мире это невозможно. Но тогда никто меня в этом не поддерживал.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Марат Гельман сказал, что все это надо делать на компьютере. Но я со всей убежденность и решительностью начал так, как задумал. И каждые полгода у нас возникал проект. После снеговиков появилась "Сенная башня" и дальше – "Дровник", "Маяк", "Акведук"… Первые проекты были очень легкие – из снега и сена. Мы совершенно не задумывались о вечности. Главной становилась идея и ее визуальная реализация, которая производила убойное впечатление, в первую очередь, своими масштабами. И со второго – третьего проекта нас стали приглашать, появилась известность. Раньше все в документации показывалось – снеговиков вживую вообще никто не видел. Потом мы начали делать их в разных местах, например, в Москве вместе с Полуниным.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Мои ребята проехали уже пол-Европы. И в 2005 году я попросил Юлю Бычкову помочь мне делать этот фестиваль. С 2006 года огн существует, иногда делает правильные вещи, иногда выходит из-под контроля, что мне очень не нравится, потому что для меня как для художника, главное – цельность. Когда приходят люди с деньгами и все к ним обращаются, начинается полная самодеятельность.

– Никола-Ленивец – это имя. Поэтому все хотят быть, что называется, под брендом.

– Люди с деньгами становятся фактическими владельцами этой земли, чего раньше не было, и начинают строить что-то свое на болоте, называя все это Никола-Ленивцем. Я даже не хожу это смотреть. И, собственно говоря, это все баланс правды и неправды. Наш проект развивается самостоятельно в содружестве с фестивалем, бывает больше, бывает меньше, но он всегда остается его цементом и фундаментом всего, что здесь происходит. Мне бы хотелось, чтобы это место было все-таки знаменито участием местных художников, которые делают качественные проекты. Именно их приглашают во Францию и Англию. Мусора не должно быть, а в последнее время стало очень много. Но я постепенно его убираю.

– А местные художники как на эту оккупацию реагируют?

– Народ очень забитый. Он мало чего понимает, и мотивации маловато тоже. Я давно хотел сделать что-то в столице этой местности– в Звизжах. Собственно, оттуда все трудовые ресурсы. Надо, чтобы именно местные стали настоящими хозяевами фестиваля, а не наглые москвичи, которые паразитируют на проекте. А то, кроме Александра Бродского и Бориса Бернаскони, и сказать практически не о ком. Но эти ребята и без нас жили и будут жить – они своим приездом лишь увеличивают значение.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

В этом году в Звизжах мы делаем проект "Сельпо": превращаем руину магазина в скульптуру. В течение 25 лет здание, которое стоит прямо при въезде в деревню, разрушалось. Страшная индустриальная разруха, остатки эпохи. Некое возвращение деревни в природу. И у меня нет ни желания, ни возможности делать из этого ресторан или магазин. В этом году мы (прим. ред.: Николай Полисский, Алексей Козырь, Сергей Чобан) делаем к фестивалю всего три вещи – это немного. Поэтому фестиваль в этом году мне нравится. Он получается цельный. Будет стоять огромный стол через всю деревню, и каждый из жителей может вынести, что пожелает. Еду или какие-то поделки. Искусство не ради искусства, а искусство ради жизни. Искусство, которое провоцирует зарождение жизни. Художник обязан влиять на социальные и политические процессы. Во всяком случае все лучшее искусство, что делается сейчас в России, политическое. Я в это не лезу, но пытаюсь по-своему влиять на жизнь. Искусство ради искусства сегодня никому не нужно.

– У вас уже сложившаяся команда тех, кто вам помогает?

– Да, 20 человек уже. Есть, конечно, те, кто уже более продвинутые художники. Но я не выбираю никого, беру всех, кто хочет участвовать.

– Они прям "от сохи"?

– Абсолютно. Даже очень многие из них из интернатов. Самые низы. И все достойно работают. Каждый делает то, что может.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Они осознают, что сами являются арт-объектом?

– Нет, конечно. Но вообще все немного не так. Они были арт-объектом в первых начинаниях. Я их снимал, и фотографии всегда включал в документацию проекта. Это было первое поколение. Сейчас они уже скорее субъекты. Художники. Сами по себе они не так артистичны и колоритны. Ушло поколение советских стариков, с которыми можно было поговорить, они много знали. Эти вообще ничего не знают – их ничему не учат. Они не знают ни Муму, ни Мазая с зайцами. Ни-че-го. Ни русской литературы, ни тем более зарубежной. Катастрофа. Абсолютно провальное поколение 30-летних, лишенное культуры. Это чудовищно. Они ничего не знают.

– И не стремятся?

– Их мозги заполнены покемонами или еще чем-то.

– То есть покемоны все-таки сюда дошли…

– Конечно. Один электрический мусор.

– А как вы им тогда прививаете эту эстетику?

– А они сами как-то прививаются. Просто работают.

– Воспринимают как обычную работу, а не как сакральный творческий акт?

– Творчества они все-таки не понимают. Есть среди них те, кто постепенно приближается к этому пониманию, начинает предлагать какие-то идеи, они и меня мотивируют к труду. Я создаю своего рода бренд, который помогает им, и не требую лишнего.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Они осознают, что работают на "бренд"?

– Конечно. Сюда приезжают тысячи людей, их показывают по телевизору. Многие из них ездят за границу, их там встречают как художников. Когда разговариваешь с людьми моего возраста, понимаешь, что культурные коды те же. Они также воспитывались, хотя и жили в деревне. Они могут продолжить какое-то стихотворение. Ты начинаешь – они подхватывают. Советская культура и образование. А молодые ребята... Нет, возможно, у них и есть какие-то свои культурные коды. Но у них нет базовой культуры, и они не виноваты в этом. Но, во всяком случае, они уже ничему не удивляются, никакой работе, которую я им предлагаю.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Про "Ночь новых медиа". Сложилось впечатление, что в прошлом году здесь было какое-то нереальное количество людей, приехавших сюда на тусовку, а не ради архитектуры. Вам не казалось, что вы не для подобного все затевали?

– Нет. "Ночь новых медиа" прошла очень хорошо. Там было всего около двух тысяч человек. Меня намного больше пугает "Архстояние". Люди приезжают просто отдыхать. На следующий год я, наверное, попытаюсь заменить "Архстояние" на "Ночь новых медиа". Потому что сколько можно строить эти бессмысленные некачественные статуи? Западные художники очень дорогие, а у нас придется повторять. Опять Бродского звать. Скульптура скульптуре рознь: даже когда мы делаем что-то на западе, мы тактично вписываем объект в общий контекст парка, не перекрывая общих видов и панорам. Получается современно. А в основном все, что делают сегодня художники – это модернистская скульптура. И это уже неактуально. Сегодняшний модернизм хуже всех академий. Скучный и бездумный. Художники просто паразитируют на старой форме, а новой не рождается. А ведь можно, даже взяв старую форму, сделать новый продукт.

–Новое искусство рождает визуальное. Поэтому и появляется проект "Ночь новых медиа"… А вы изначально ставили перед собой задачи репрезентации русской природы или каких-то русских архетипов?

– Я куда приезжаю, везде нахожу архетипические материалы. Ведь было бы глупо сидеть здесь и делать все из стволов баобаба. Ты должен быть адекватен тому, что у тебя есть. Поэтому здесь у меня все русское, а во Франции – все французское. Там мы делали проект "Охотничьи трофеи" с Филиппом Старком (прим. ред.: дизайнером, который реконструировал гостиницу в самом центре Парижа, где главной идеей было раскрыть любовь французов к искусству, балам, охоте, высокой кухне и т.д.). По всей Франции висят такие чучела, но мы сделали их из дерева. Получилась вполне французская вещь. Здесь есть тонкая грань: ты должен слиться с контекстом и не испортить природу места.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Получается, это игра культурных кодов?

– Конечно. Это постмодернизм. И мне это нравится. Я беру любую форму и адаптирую ее, нахожу ей место в контексте.

–Раньше было народное творчество, работавшее с материалами, с которыми теперь работаете вы. Но были другие формы и смыслы.

– Народное искусство коммерциализировалось и умерло. Как и все другое искусство, которое умирает, превращаясь в товар.

–Можно ли сказать, что то, что вы делаете – это новое народное искусство?

– Я именно этого хочу и очень на это надеюсь. Надеюсь, ребята дальше смогут работать сами. Это сверхзадача, чтобы заново все родилось. Нет смысла продолжать дымковскую игрушку. Бренд возникнет только тогда, когда возникнет очередь за ним. Но в этом я не специалист. Я не знаю, как сделать так, чтобы это покупали.

–Значит, коммерция и его убьет?

– Убьет. Через поколение. Но ребята успеют что-то сделать. И это нормальный ход жизни и смены поколений. Хотя, конечно, природа – материал, с которым всегда можно работать. Она неисчерпаема.

– Вдоль дороги есть указатели "Частная территория. Не входить". И утверждение, и обозначение пространства как частной зоны само по себе производит арт-объект. То есть, как в зоопарке, есть указатели, куда нужно свернуть, чтобы посмотреть на каких-то животных, так и здесь – указатель, куда нужно свернуть, чтобы посмотреть на людей. Какой-то этнографический комплекс получается.

– Ну, по-человечески, конечно, это немножко достает. Быть вечно на глазах тяжело. Это все-таки вопрос другой плоскости. Деревня должна оставаться деревней. Все должно быть органично. А если исчезнет фактура, то сюда уже незачем будет приезжать.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

–Прямо у вашего дома стоит разрушенная церковь. Не было идей что-то с ней сделать и включить в проект?

– Она ждет следующих поколений. Она не разрушается. А что можно сделать? Если раскрасить, как было, я сам туда заходить не буду. Предлагал проецировать на стены иконографические изображения, но все меня начали осуждать. Этой идее уже 15 лет. Уже на Храм Христа Спасителя Троицу проецировали, и все к этому привыкли. Появилась другая идея – сделать оранжерею. Гефсиманский сад. Все богомольцы буду приходить зимой и видеть чудо. Но и это не подошло.

– В церкви есть места с сохранившейся краской. Невозможно различить рисунок, но хочется прикоснуться к ним. И это уже тактильное ощущение.

– Это духовность древних. Если не видишь – хочешь прикоснуться. В этом и есть настоящее. А тут в принципе религиозных людей немного. В 1924 году церковь закрыли, и советские годы все жили без Бога.

– Какие объекты "Архстояния" для вас лично наиболее значимы?

– Первый фестиваль был сделан на энтузиазме. Остался от него "Сарай" Григоряна и "Ротонда" Бродского. Но это уже повторение. Первая ротонда была в Перми. А тут окна немного пустые, ракурсы очень выразительные. Арка Бернаскони. То немного не мое, но она сделана очень архитектурно и качественно. И у меня есть свои маркированные места. "Маяк", "Вселенский разум", "Бобур" и теперь "Сельпо" в Звизжах. Такими точками я обозначаю пространство. Еще к "Ночи новых медиа" Электробутик делал "Воздушный порт" – табло прилета и вылета, как в аэропорту. Я мечтаю сделать более камерную, музейную ситуацию, чтобы объекты не соприкасались. Не обязательно все должны стоять так пафосно, как "Ротонда" Бродского или "Бобур". А чтоб было так – гуляешь, гуляешь и натыкаешься на какое-то чудо.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

На самом деле даже "Ротонде" Бродского не нужно такого пафоса. По сути, это маленький павильон. Ей не нужно гигантского простора, она своим смыслом не может его заполнить. В ней должны быть личные чувства и мудрость. Так, чтобы постоять и подумать. Такая идея есть, а реализовать пока не получается. Значит, пока что к этому нет готовности. Мне, конечно, не нравится во многих случаях, как все расставлено на фестивале. И не нравится, что это все очень архитектурно и как-то холодновато... Я долго думал, что же такое "Архстояние". Это не фестиваль лэнд-арта, потому что лэнд-арту никогда не нужен был зритель. Это способ экспонирования. Здесь же надо показывать только то, что не может быть показано больше нигде.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий