Собянин рассказал о прошедшей в Москве ежегодной акции "Ночь искусств"
Фото: m24.ru/Евгения Смолянская
В рамках фестиваля современного искусства "Территория" 3 и 4 октября в Гоголь-центре пройдут показы премьеры спектакля Кирилла Серебренникова "Кому на Руси жить хорошо" по поэме Некрасова. Столица ждала эту работу с замиранием сердца. Впрочем, все, что делает Серебренников, имеет резонанс, поэтому пристальные взгляды в эти дни направлены не на единичные открытия сезонов в театрах, а на первые новинки. Серебренников умеет выбирать себе соавторов, практически не ошибается, привлекая в свои проекты дерзких тридцатилетних.
После премьеры балета "Герой нашего времени" в Большом театре заинтригованная общественность обратила свои взоры на 32-летнего композитора Илью Демуцкого, привлеченного Серебренниковым для постановки и молниеносно ворвавшегося в высший эшелон театральной сферы. Чтобы лучше узнать о его личности, понадобилось несколько встреч, условно объединенных в долгую прогулку по Москве, разделенную на два дня.
ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ
"Обычно я просыпаюсь утром и отсматриваю то, что было написано накануне. Могу это запросто уничтожить – такое случается, и довольно часто. Пока я сам не буду удовлетворен результатом труда, я, как правило, не дарю свету произведение. Пока меня не устроит, желательно на все сто, результат, я не двигаюсь дальше. Я не пытаюсь на кого-то равняться. Я могу восхищаться чужим творчеством, и оно может быть для меня ориентиром, на который я иду. Оно вдохновляет меня. Таких произведений много, и таких авторов тоже много, и все они совершенно разные".
Фото: m24.ru/ Евгения Смолянская
Композитор Илья Демуцкий первым откликнулся на наше предложение стать героем материала такого необычного формата. Мы растянули наше общение не только во времени, но и в пространстве – от Гоголь-центра, где познакомились, до станции метро "Октябрьская". Между этими конечными точками нашего московского маршрута прошло несколько дней. Встреч было несколько. Обстоятельства, сопутствующие им, тоже менялись и вносили свои, подчас совершенно непредсказуемые коррективы в исходный сценарий. В результате у редакции на руках оказался материал, в котором запечатлены фрагменты из повседневной жизни молодого композитора, его характер, его эмоциональный портрет, более целостный и точный, чем может дать обычное интервью.
Сам Илья абсолютно честно сказал, что если бы дело было в Питере, его родном городе, то маршрут сократился бы в несколько десятков раз, потому что свой обычный рабочий день Демуцкий проводит, как правило, у инструмента: фортепиано-постель, постель-фортепиано, без существенных передвижений. В Москве у Ильи график более разнообразный – две недели он работал над премьерой спектакля Кирилла Серебренникова "Кому на Руси жить хорошо". Илье в пространстве драмтеатра интересно. Внешне спокойный, чуть флегматичный, отстраненный, он деликатно дает указание музыкантам и сымпровизированному женскому хору, вместе со старшими коллегами сочиняя сложное полотно спектакля. Для новой работы Серебренникова он написал несколько номеров, зонгов для одной из частей поэмы Некрасова.
Первая наша беседа состоялась днем, после одной из репетиций части "Пьяная ночь".
Социальные сети и "Большие" проекты
Место: АРМА, в перерыве между репетициями в Гоголь-центре
"Я осознаю, что далеко не каждый молодой композитор в моем возрасте может похвастаться бурной деятельностью и позволять себе выбирать с чем работать. Лет пять назад я брался за все подряд. Сейчас уже могу позволить сосредоточиться на проектах, которые мне интересно делать. Не переоцениваю себя, понимаю, что это и везение, и результат труда… Стечение обстоятельств.Театр сейчас – основная институция, которая позволяет современным композиторам жить. Причем я подчеркну, что говорю именно о драматическом театре. В последнее время и музыкальный театр начинает подтягиваться благодаря инициативным людям. Большой театр – не исключение, хотя понятно, что для них это была рискованная ставка. В Пермском оперном это уже хорошая традиция. Надеюсь, что эта тенденция продолжится, и композиторам будут заказывать музыку. Она может отличаться в зависимости от концепции режиссера, но это все-таки, не концертная музыка, где композиторское слово, по сути, первично. В "Кому на Руси жить хорошо" у нас тандем с режиссером и хореографом. Результат рождается в обсуждениях.
Моя работа над этим спектаклем заключалась в том, что я предложил костяк – основу, заранее написанные песни, которые мы учили с хором, инструменталистами. На этот материал мы, в зависимости от происходящего на сцене, нанизываем как бусинки те или иные элементы. Какой-то нюанс нужно добавить, тембр, изменить темп, инструментовку, переставить элементы местами. Этими процессами и наполнены репетиции".
С Серебренниковым Демуцкий работает не первый раз. Боевое крещение принял на спектакле "(М)ученик", потом в Большом театре, где худрук Гоголь-центра осуществил балет "Герой нашего времени" (премьера прошедшего сезона). Но началось сотрудничество именно с крупной формы. Интересен тот факт, что режиссер нашел своего соавтора через facebook. Сказочное везение или закономерное развитие событий – кажется, с характеристикой Демуцкий сам не определился.
"Кирилл просто написал, что слушал мои сочинения, выложенные в интернете, и предложил сделать вместе балет. Обычно люди не верят в эту историю, но все действительно было именно так. Я погрузился в драматический театр, с которым не особо контактировал. Конечно, ходил на спектакли в Питере, реже в Москве. Меня всегда больше интересовал музыкальный театр, но здесь я многое для себя открыл, в современном театре особенно.
Фрагмент, за который я отвечаю в "Кому на Руси жить хорошо" – 30-40 минут действия. Кирилл предложил мне тот текст, который хотел бы получить как музыкальные номера. Безусловно, мы обсуждали музыкальный язык. Он не настаивал, давал свободу и возможность отталкиваться от своих внутренних ощущений материала. Частично наша концепция поменялась в процессе работы, и этому поспособствовал хореограф Антон Адасинский.
Все, что мы делаем втроем в Гоголь-центре – для меня эксперимент. Девочки в хоре большую часть материала поют наизусть, причем исполнители в большинстве своем – непрофессиональные музыканты. Это актеры театра, из которых мы сделали прекрасный хоровой коллектив. Они – не хоровики, и в этой сложности – часть задачи. Им должно быть понятно, как и когда вступить. Вы видели, я выхожу на сцену и дирижирую, но во время спектакля они этих знаков не увидят. То же самое и с музыкантами. Но мне нравится, как происходит наш диалог. Если какие-то вещи, возникшие в процессе репетиций, сработали несколько раз, берем их на вооружение.
Театральную музыку я ставлю особняком. В таком объеме работаю впервые, и взялся за дело с удовольствием. Здесь огромное пространство для экспериментов — присутствуют и имитации, вплоть до чуть ли не блатной песни, и абсолютно блюзовые вещи.
Для "(М)ученика" я написал 4 минуты для фортепиано для одного-двух исполнителей. В этот раз задача была глобальнее – семь номеров, перетекающих друг в друга и образующих целые фрагменты. Понятно, что какие-то вещи всегда рождаются в обсуждении, но мне повезло: чувствую себя на одной волне с Серебренниковым. Я, наверное, совался не в свое дело, но со своей точки зрения мог предложить какие-то вещи. И он очень был к этому открыт. Поэтому у нас и сложился очень творчески богатый тандем, в котором просто интересно. Это немаловажно – понимать, что ты – соавтор спектакля. В таких отношениях исключен конфликт интересов".
На этом первая встреча завершилась из-за ливня. Илья вернулся в театр и пробыл на репетиции до позднего вечера.
Фотогалерея
ВСТРЕЧА ВТОРАЯ
Путь от Питера до Сан-Франциско
Место: Пекарня "Волконский" напротив Мультимедиа-арт музея, Москва
Илья завтракает. По плану у него прогулка с нами, а потом фестиваль кино на Воробьевых горах. Пойти на выставку в Дом фотографии на Кропоткинской – его предложение. Экспозиция, которой заинтересовался Илья, посвящена Антарктиде и созданию комфортных условий для исследовательской работы в зашкаливающие минусовые температуры. Проектные модели, разработанные для научных целей, напоминают ему космические станции.
"Люблю ходить за новыми впечатлениями. Не скажу, что все вызывает во мне отклик, но, тем не менее, стараюсь разнообразить культурную программу, тем более что я из Питера, и в Москве у меня, помимо репетиций и деловых встреч, особенно ничего нет. Возможности писать музыку я тоже лишен – живу в гостинице, где, конечно, нет инструмента. Да, можно делать наброски, но от привычки никуда не деться".
Фото: m24.ru/Евгения Смолянская
Место: Мультимедиа арт-музей Москва
Демуцкий – выпускник хорового училища имени Глинки и Ленинградской консерватории по специальности хоровое дирижирование. В его семье не было музыкантов, но правильный вектор в выборе рода занятий помогла найти мама. Илья рассказывает о детстве эмоционально, увлеченно и явно с удовольствием, попутно рассматривая фотовыставку. У снимка, на котором запечатлен Гагарин в своей квартире, притормаживаем.
Фотогалерея
"Мои родители – не музыканты. У мамы было устремление – дать хорошее образование своим детям (я рос в многодетной семье, нас было пятеро). Так или иначе, мы все занимались на музыкальных инструментах – сестры играли на пианино, брат – на виолончели (сейчас он профессиональный спортсмен, занимается единоборствами). Я пытался сладить со скрипкой, но у меня ничего не вышло, бросил, хотя в профессии остался. Бывает, что чувствуешь – не твой инструмент, не лежит к нему душа, не складывается. Нужно отдать должное родителям – они никогда насилием не занимались, а сами отчасти мучились, когда ребенок пиликал на скрипке этюды.
У нас было два пианино – лакированный темно-коричневый "Красный Октябрь" и "Рондо" из светлого дерева, стояли в разных комнатах. Иногда на них занимались одновременно.
Композиция в моей жизни появилась в шесть лет, моим педагогом был Игорь Ефимович Рогалев. Первые музыкальные занятия заключались в том, что мы сочиняли маленькие песенки, крошечные фразы. В ту интересную пору я познакомился с Иваном Кушниром, который сейчас много пишет для спектаклей, а в те годы мы вместе участвовали в конкурсе юных композиторов в Петербурге и играли в четыре руки.
Я хорошо помню одно из первых исполненных собственных сочинений – за него получил вторую премию. Называлось оно "Пешеходы под дождем". Были фортепианные, вокальные произведения. Сейчас не стал бы искать то, что писал много лет назад, но иногда, заглядывая в каракули с жутким почерком (кстати, он ничуть не изменился), удивляюсь своему мышлению в том возрасте. Некоторые музыкальные идеи, тогда найденные мной, я бы развил…
Мне очень повезло с преподавателями – это касается и Игоря Рогалева, и Дэвида Конте (один из последних студентов Нади Буланже) в Штатах. Они старались максимально сберечь тот естественный язык, который у меня складывался, ни в коем случае не пытались меня сломать уговорами – мол, займись экспериментами, делай другие вещи.
Почему я не стал поступать в Питерскую консерваторию… Порой голоса молодых композиторов направляют в чуждое им русло: человек выходит после окончания вуза или обезличенный, или потерянный. Я слушал многие дипломные концерты. У меня сложилось впечатление, что из пяти студентов, выпускающихся у одного преподавателя, все пятеро звучат одинаково – как сам преподаватель. Зачем заниматься клонированием? Задача наставника – сохранить и полить зернышко, чтобы из него выросло уникальное растение, а не срубить на корню или подстригать кусты под одну и ту же форму.
Для себя я нашел идеальный вариант – получил сильную теоретическую базу здесь, а в Штатах – практический опыт. Там, на западе, у композитора есть возможность работать с живым оркестром, с профессиональными исполнителями, слышать свои произведения, изучать любую литературу в библиотеке. Не спорю, в Ленинградской консерватории прекрасный фонд. Но в Сан-Франциско я могу получить любую интересующую меня музыку – просто заказать и получить через неделю напрямую из издательства. Возможно, теоретические дисциплины на Западе не столь сильны, как у нас. Но надо искать баланс.
В плане карьеры – что уж говорить – для композиторов легче реализовывать себя в финансовом плане за рубежом, где институты заказов более развиты".
Джон Адамс и Бьорк
Место: Крымский мост, по направлению от парка Горького
"Когда я учился на 2-3 курсе, пришло осознание, что ничего другого, как сочинять музыку, я не умею. Это переломные годы, когда впервые всерьез задумываешься – а что дальше? Не скажу, что пришлось долго мучиться: я мог пойти на дирижера-хоровика или вокалиста (у меня неплохой голос). Так как у нас тогда была система квот, я выбрал дирижерский факультет. Дальше было сложнее.
Я присматривался, к кому поступать на композиторский, но не очень проникся увиденным. Как-то на глаза попалось объявление, что стипендия Fulbright дает возможность обучения по любой специальности. Такой шанс нельзя было упустить.
Отечественная образовательная система практически не предполагает работы композитора с оркестрами. Встреча с живым исполнением происходит только когда речь идет о дипломе (если не ошибаюсь, нужно представить сочинение на 20 минут), но это в последний год, и об уровне исполнения говорить не приходится. Это ничего не дает. Я знаю, что выпускались композиторы, которые не знали, как писать для арфы. Есть какие-то вещи, очевидные мелочи, элементарная безграмотность. Более того, такие композиторы встречаются в Союзе композиторов. А в Америке – первый урок – оркестровка. Раз в месяц мы делали упражнения — оркестровали фортепианные произведения классиков, тут же проигрывали, причем мы сами готовили партии для оркестра – это тоже часть работы. Весь класс мог получить задание оркестровать одну и ту же пьесу, причем все делали это по-разному, что способствовало взаимному профессиональному обогащению".
Фотогалерея
Место: кофейня "Шоколадница" на санции метро "Октябрьская"
Подходя к метро, выясняем, что фотограф нас покидает. На прощание дает Илье оценить вес своего рюкзака. Он тут же вспоминает, что примерно такой груз ему приходилось носить за спиной в годы учебы, только вместо техники лежали мотеты Баха. Рядом нет никаких "мест силы" вроде "Детей райка", поэтому останавливаемся в ближайшей "Шоколаднице".
"Композитор Джон Адамс – из консерватории Сан-Франциско. Я у него не учился, но участвовал в мастер-классах. Он живет где-то в Беркли. В тот год, к его юбилею были приурочены лекции, концерты и мастер-классы. Все это выпало на первый месяц моего обучения, и я представил ему произведение, написанное в России – исполненное студенческим хором на госэкзаменах, которое, наверно, оказалось близким по стилистике к Адамсу (там есть минималистичные элементы). Он послушал и сказал, что не понял смысл (пели на русском), но было красиво.
Я не могу сочинять музыку на компьютере. Что-то доделывать – да, но уже когда в партитуру все внесено, оркестровано. Мне неважно слышать, важно щупать, ощущать. Это отчасти неправильно – такой прокофьевский вариант, что я все пишу с фортепианным мышлением. Без инструмента очень сложно, хотя у меня сейчас стадия такого интенсивного поиска: нужно найти тематику на предстоящие заказы, в том числе и сюжет для оперы. Поэтому читаю самую разную литературу, интересные статьи, и, в том числе, обогащаю свою духовную жизнь – посещаю выставки, музеи, в которые до сих пор еще не удавалось попасть. Все это откладывается в голове и, наверное, потом в творчестве тоже. Многие рассматривают современную музыку как перфомативную, а одна из составляющих перфоманса – визуальная часть. Соответственно, в том числе и художественное искусство связано, на мой взгляд, неразрывно с музыкой. Но я в этом плане консервативный человек, и, честно скажу, не очень люблю перфоманс как внешнее явление и как профессиональное занятие.
Для меня важна именно аудиальная составляющая, чтобы можно было услышать произведение, закрыв глаза. То есть, чтобы я его мог понять, исключительно слушая. Я не люблю смотреть на исполнителя. Часть музыки сейчас, к сожалению, не понять, не видя, что происходит на сцене. Потому что сейчас много всего пишется именно с мышлением перфоманса. Не стану отрицать, что это оригинальный и привлекательный вид искусства, но мне он, честно говоря, неинтересен. Даже когда создавалась музыка для балета "Герой нашего времени", я старался писать так, чтобы он воспринимался и без хореографии. Возьмите, к примеру, Стравинского, балеты которого мы с удовольствием слушаем исключительно как концертные номера, потому что такая музыка сама по себе самодостаточная.
В моей жизни присутствует музыка самых разных стилей. Мне близок Бах, его кантатно-ораториальные вещи, камерные произведения, симфонизм ХХ и даже XXI века. Тот же Джон Адамс мне очень симпатичен – не все произведения, но многие.
Не знаю, как реагировали мои соседи в гостинице, но в последние дни из моего номера постоянно доносился Вагнер. Просто включаю на YouTubе оперы, фрагменты произведений Вагнера, Малера. На днях слушал Восьмую симфонию и экспериментальные балеты.
Люблю Бьорк. Она – фантастический человек, существо с другой планеты. Недавно вышло ее видео, где изображение в 3D можно вертеть, смотреть с разных точек.
Мне нравится гулять по центральным улицам Москвы, блуждая по переулкам. На днях шел и слушал "Колокола" Рахманинова. Недавно вдруг я понял, что хочу сейчас же услышать Gurre-Lieder Шенберга, финал, где поют Seht die Sonne. Бывает и такое, что пока не попаду на живое исполнение, музыка будет преследовать меня. В этом есть что-то наркотическое".
Место: кофейня "Шоколадница". За чашкой кофе.
Илья, внешне сдержанный, при ближайшем рассмотрении оказывается человеком, легко поддающимся эмоциям. Черты романтика медленно проступают сквозь броню внешней невозмутимости.
"Я умею отключиться от всех профессиональных "фишек", абстрагироваться и воспринять картинку со стороны, потому что все-таки композитор хочет, чтобы слушатель воспринимал его произведение как цельное, не раскладывая на детали. Безусловно, многие мои коллеги задаются такой целью — препарировать произведения. Но есть и те, которые предпочитают, чтобы произведение выглядело неким комплексом, как какой-то продукт питания – то же пирожное, чизкейк. Мы же наслаждаемся вкусом и понимаем, что люди, которые готовят чизкейки, могут выступить с критикой: творога не хватает, яйца мало или сахара. Кулинария и композиторское дело – близкие вещи. Мой американский преподаватель по оркестровке поощрял сравнения с кулинарным искусством. Он замечательно готовил и всегда проводит такие аналогии: "А давайте добавим перчику, немножко соли, корицы", "Тут не хватает того-то. Как ты не слышишь? Чего здесь не хватает?" и так далее. Мы действительно готовили "вкусные" вещи, они не были постными, но их надо было еще и украсить всякими специями.
У меня есть предложения от театров – по операм. Одна работа камерная, другая – крупной формы. Мне интересен этот жанр. Хочу именно в нем себя реализовать".
