08 октября 2015, 12:09

Главная музейная сенсация осени: Третьяковская галерея показывает Серова

Фото: cult.mos.ru/ Андрей Гордеев

Главный музейный блокбастер этой осени открылся в Третьяковской галерее на Крымском Валу — к 150-летию Валентина Серова выставили его живопись и графику из тридцати с лишним музейных и частных собраний.

Открывшуюся ретроспективу сравнивают с большой выставкой Валентина Серова, проходившей 101 год назад, в 1914-м, сперва в Петербурге в Императорской Академии художеств, а затем в Москве, в Художественном салоне Клавдии Михайловой на Большой Дмитровке. Тогда, через три года после смерти художника, инициатором экспозиции выступил выдающийся историк искусства Игорь Грабарь, задумавший, во-первых, показать публике всю серовскую мощь (знаменитостью он, как ни странно, не был, заказчики портретов его ценили, а вот широкая публика не очень-то и знала), а во-вторых, помочь семье в продаже части наследия, чтобы банально выжить – сейчас, когда работы Серова стоят миллионы ("Портрет Марии Цетлин", проданный в Лондоне с аукциона в ноябре 2014 года, установил новый рекорд для русского искусства – 9,26 млн фунтов стерлингов), сложно представить, что состоятельным человеком он не был. Затея Грабаря удалась – Серов прочно занял одно из главных мест на отечественном живописном Олимпе. У нынешней экспозиции задача, разумеется, иная – показать многообразие и уникальность уже признанного гения.

От "Девочки с персиками" до "Иды Рубинштейн" – между этими вершинами всего двадцать три года и сотни картин, рисунков, тем и идей. Кураторы третьяковской выставки намеренно отказались от хронологического показа. Два главных блока – живопись и графика, внутри них – порядка двадцати разделов, раскрывающих все грани творчества и своеобразие таланта.

Фото: cult.mos.ru/ Андрей Гордеев

О Серове скучно говорить в рамках шаблона: родился, учился, женился, выставлялся, хотя по каждому пункту анкеты есть что рассказать. И об отце-композиторе, чью оперу "Юдифь" блестяще оформит сын (на выставке представлены эскизы к постановке Мариинского театра, в которой блистал Шаляпин). И о домашних уроках Репина, которые тот давал 9-летнему мальчику в Париже. И о последующем парижском же и лондонском триумфе "Шехеразады" в рамках дягилевских Русских сезонов – выполненный Серовым занавес в духе персидских миниатюр нередко удостаивался отдельных оваций. И о том, как нагрубил однажды императрице Александре Федоровне, протянув ей палитру и кисти в ответ на предложение подправить портрет мужа (изображение Николая II в тужурке лейб-гвардии Преображенского полка писалось в подарок императрице, и сеансы специально проходили в тайне от нее, портрет был уничтожен при штурме Зимнего в 1917 году, на выставке же представлен авторский повтор). И о дружеских розыгрышах с Коровиным в Абрамцеве, где Серова называли Антоном (свое имя – Валентин – он не любил, а домашнее Тоня, Тоша со временем преобразовалось в Антона), а двух друзей хозяин усадьбы прозвал Коровым и Серовиным.

Фото: cult.mos.ru/ Андрей Гордеев

Центральная линия главного зала экспозиции отдана большим парадным портретам – ранним жизнерадостным (в письме невесте из Италии Серов сетует, что сейчас все (читай: передвижники) пишут грустно и "все тяжелое", он же хочет писать беззаботно и "только отрадное"); зрелым, передающим внутренний мир героя (о портрете Морозова современники скажут, что по нему можно писать биографию мецената); поздним, где ни одна линия не случайна, а игра рук – будь то аристократичный изгиб кистей Гиршман или исповедальный, страстный жест Горького – передает характер.

Фото: cult.mos.ru/ Андрей Гордеев

На выставке, собравшей едва ли не все лучшие работы из разных мировых коллекций, частных и государственных, помимо обширной серии монархических портретов, всех вариантов "Похищения Европы", включая бронзовый, много неожиданного. Например, иллюстрации к басням Крылова или дружеские шаржи, где блестящий рисовальщик предстает еще и остроумным шутником. Словом, выставка оправдывает ожидания и даже превосходит их – редкий случай для искушенной столицы.