Режиссер Алексей Герман: "Довлатов – большая личность и большой вызов"

Фото: ТАСС/Павел Головкин

Алексей Герман-младший приступил к работе над фильмом "Довлатов". Парадоксально, но один из самых выдающихся российских прозаиков, по большому счету, оказался обделен режиссерским вниманием. О трудностях перевода с языка Довлатова на кинематографический режиссер рассказал обозревателю m24.ru Алексею Певчеву.

– Вы помните ваше первое знакомство с прозой Довлатова и что вас в ней зацепило?

– В общем, да. Я не знаю, что меня зацепило конкретно, наверное, все сразу. Я поразился, насколько у него все точно, умно, выразительно, и понял, что за этим стоит какая-то большая внутренняя жизнь, какая-то внутренняя тяжелая работа. Хотя и подано все в легкой форме. Не берусь назвать, что именно это было за произведение. Какие-то моменты из "Зоны" я сразу запомнил, какие-то из "Компромисса" мне показались очень точными. Довлатов, по большому счету – одна большая книга и большая литература.

– Наши кинематографисты долго не брались за экранизации Довлатова. В 1992-м вышла "Комедия строгого режима", которую условно можно обозначить "По мотивам "Зоны", хотя нигде имя Довлатова не упоминается. Не так давно вышел "Конец прекрасной эпохи" Говорухина, вы снимаете свой фильм. Почему к Довлатову обратились лишь сейчас?

Фото: sergeidovlatov.com

– Собственно говоря, я не снимаю экранизацию. Мне кажется, прозу Довлатова вообще достаточно сложно экранизировать. Как ни старайся, все равно – все немножко станет "Ералашем". Многие его вещи прозаические, почти не передать языком кино. Это та же история, что с "Героем нашего времени", много экранизаций, но удачных очень мало. Потому что есть какие-то произведения абсолютно литературные, обладающие именно литературной интонацией. Почему не брались? Я не знаю, но думаю, это достаточно сложная история. Всегда велик риск того, что что-то не получится. Довлатов – очень уж тут большая личность, большая литература и большой вызов!

– Ваш отец, Алексей Юрьевич Герман, был знаком с Довлатовым. Он вам что-то рассказывал?

– Рассказывал, но совсем немного. Они не то что были близкими друзьями. Просто были знакомы.

– Режиссер Говорухин в "Конце прекрасной эпохи" отталкивался от "Компромисса" – таллиннского периода Довлатова. В вашем фильме вы намеренно отказываетесь от экранизации какого-то произведения и работаете в своем жанре.

– Вы знаете, в данном случае у нас есть свой взгляд, который имеет очень небольшое отношение к прозе Довлатова. Это выдуманная история о том, чего не было, но вполне могло бы быть. И в данном случае мы фантазируем для себя: своего Довлатова, свою эпоху, своих людей, своих друзей, свои проблемы. Сравнения здесь некорректны, потому что подходы совсем разные. Если там в какой-то степени экранизация, то наш фильм к экранизации фактически не имеет никакого отношения.

– Я слышал, что вы в Питере обратились к горожанам с просьбой предоставить для съемок вещи 1970-х годов. Что-то уже удалось найти?

– Этих вещей у людей сохранилось очень мало. Собственно говоря, как вы знаете, мы с Леной Окоповой действительно пытаемся искать какие-то настоящие вещи, а не перешивать что-то из новых. Потому что ткани уже не те, цвета не те, и получается немножко выдумано. Художники очень тяжело работают, выискивают эти вещи буквально по единицам. Пока мы, к сожалению, нашли гораздо меньше, чем думали.

– Зато многие из современников Довлатова живы – Евгений Рейн, Анатолий Найман, Андрей Арьев. Наверняка открыты для общения жена Елена и дочь Екатерина. Они вам помогают в работе?

– Мы изначально решили, что делаем фильм, ничего не скрывая от семьи. Семья читала сценарий, они недавно приезжали в Питер, мы много общались, и они, конечно же, в курсе проекта. Мы встречались с некоторыми друзьями Довлатова, безусловно, не со всеми, просто потому что это невозможно. Когда задействовано много консультантов, все начинает распадаться. Поэтому мы себе наметили некий круг и ориентировались на мнение этих людей. Я считаю, что если ты затрагиваешь такие чувствительные вещи, как чьи-то судьбы, то, на мой взгляд, самое стыдное, что может получиться, – спекуляция. Если уж ты вторгаешься в чье-то личное пространство, то это надо делать очень корректно.

Фото предоставлено пресс-службой компании "Сага фильм"

– В случае с Довлатовым друзей и знакомых, наверное, было не меньше, чем тех, кто нес бревно с Лениным на картине Иванова, летал на всех самолетах, ездил на всех поездах и пил во всех ресторанах СССР с Высоцким?

– Естественно, людей невероятное количество. Мы аккуратно к этому общению подходим. Есть еще одна проблема – Довлатова все равно воспринимают не таким, каким он был, а таким, каким он, собственно говоря, отразил себя в прозе. Поэтому вот это сравнение – с настоящим, с тем, каким он описал себя сам, и тем, что у нас получится, будет всегда. Абсолютно очевидно, все это вызовет достаточно много критики, но мы не можем понравиться всем и тем более – вложить истории всех замечательных, чудных, гениальных людей в один фильм. Важно найти одну точку зрения, потому что 25 разных быть не может. Мы выдумываем свою линию и пытаемся ее придерживаться. Действительно, круг общения Довлатова был очень широк, но опять же поговорить со всеми мы физически не сможем.

Фото предоставлено пресс-службой компании "Сага фильм"

– Упомянув Высоцкого, не могу не вспомнить о фильме "Спасибо, что живой", вызвавшем недоумение у шестидесятников, активную неприязнь у почитателей Высоцкого и поп-корновый интерес у массовой публики. Какая самая большая сложность в обращении к Довлатову и его эпохе, за исключением разве что воссоздания фактуры Ленинграда 1970-х?

– Я бы сказал, что вообще все здесь сложно и тяжело. Вы правильно заметили: фактура города, изменившееся время – это ушло навсегда, но дело не только в этом. Изменился язык, изменилась манера речи, изменилась проблематика, изменилось восприятие того, что важно в жизни, а что наоборот. Допустим, поколение 1970-х во многом было литературоцентричным, и то, что сейчас кажется кому-то литературностями, на самом деле составляло часть их жизни. Надо понимать, это была невероятно сложная эпоха, интересная со всех сторон. Мы постоянно открываем каких-то новых прекрасных художников той поры, о которых известно не так много, как хотелось бы. Эпоха все время расширяется и начинает тебя засасывать, и тебе все время кажется, что ты знаешь про нее мало, очень мало. Ты заходишь за угол, поворачиваешься – и вдруг что-то новое узнаешь. Потом заходишь за другой – узнаешь что-то еще, и в этом большая сложность. Ну и еще одна проблема – лица! Потому что они были совсем другие.

Противоречие времени, которое было очень разным, проблема не меньшая. Мы не хотим делать агитку ни с какой стороны. Ну а самая большая проблема, что если мы на начальном этапе думали, что будем вводить большее количество персонажей, то сейчас от этого отказываемся. Потому что если мы берем конкретных ярких известных людей, которыми та эпоха была очень богата, то не можем дать им мало экранного времени. Получится какая-то аппликация. Поэтому стараемся находить собирательные образы. Я вырос в Питере и немного помню то время – какие-то большие столы, компании. Мне казалось, это поможет, но на самом деле ничего подобного. Невозможно для изображения времени просто одеть артиста. Для того чтобы сыграть настоящих личностей, редких людей – а это было время редких людей – нужно находить редких артистов. Вот мы их и ищем по всей стране.

– Мы с вами из поколения, заставшего Питер времен другого "Сайгона", ленинградского рок-клуба, Митьков, Пушкинской 10, первых рейвов ярких фриков. Насколько, на ваш взгляд, бедная литературно-художественная богема 1960-1970-х схожа с тусовкой 1980-х?

– Это сложный вопрос. Люди из поколения 1970-х, они же не нищие. На самом деле они были очень стильные, подтверждение чему – замечательные фотографии тех лет. Не было пальто, перешивали из старого, вышедшего из моды. Мне кажется, в 1980-х энергии было уже поменьше. В 1970-х люди просто хотели писать стихи, книжки, картины, но к концу десятилетия многое закончилось: кто-то уехал, кто-то не потерял возможность выставляться и так далее. Поэтому мне кажется, что 1980-е – это время энергетически менее плотное, время разряженности. Ну а потом, в 1989-90-х из Питера уже врачи поехали.

– Чего в вашем фильме будет больше: беспросветности совка, заставившего одного из самых ярких российских литераторов в конце концов оказаться в Нью-Йорке, или все-таки той самой иронии, где грустного и смешного ровно поровну?

– Я не знаю. Хотелось, чтобы поровну и того, и другого. Ничего особо беспросветного я в сценарии не вижу. Жизнь у этого поколения действительно была сложная, во многом поэтому люди попадали в какие-то маразматические истории. Наверное, мы будем пытаться найти баланс.

Фото: sergeidovlatov.com

– Тексты Довлатова во многом построены на языковой игре, помните, например, в предложении слова не должны начинаться с одной и той же буквы. Обращаясь к его эпохе, вы используете подобные приемы, но заточенные под кинематограф?

– Сложно придумать что-то такое, все-таки это слишком разные виды деятельности. Мне кажется, все подходы здесь умозрительны. Для нас куда важнее понять, что делать с тем же "Сайгоном" (место встреч культурной богемы с середины 1970 по конец 1980 годов прошлого века, – авт.) Этого кафе давно нет, но оно живо в памяти многих людей, есть книги с фотографиями. Для нас сложнейший вопрос, надо ли его делать похожим или стоит воссоздать некий собирательный образ. Вот с этим связаны какие-то мучительные проблемы: что лучше выдумать или попытаться восстановить то, что, в принципе, не очень восстановимо.

– Сейчас на форумах среди кандидатов на главную роль звучат имена Данилы Козловского, Ивана Урганта. Иногда люди недоумевают: как это один из режиссеров – лидеров российского арт-хауса – обращается к актерам-мейнстримщикам.

– Если вы хотите меня спросить, будет ли Козловский Довлатовым, то нет. Что там люди пишут, ну пусть пишут.

– Кто еще занят в картине, если не секрет?

– Пока мы объявили Елену Лядову, Светлану Ходченкову, Антона Шагина.

Фото: sergeidovlatov.com

– Правда ли, что на роль жены Довлатова, Елены, вы пробовали Чулпан Хаматову?

– С Чулпан мы сейчас не очень понимаем, насколько мы сходимся по графику. У нее режим в театре напряженный. Так что пока думаем.

– Довлатов был большим поклонником джаза. С кем будете работать над саундтреком?

– Да, джаз у нас есть, но пока не совсем понятно, в каком виде. Про саундтрек неясно, потому что не нашли композитора, да и нужен ли композитор в принципе.

– Довлатовский язык чрезвычайно ярок. Кажется, в случае работы с ним все люди, занятые в процессе, могут сходу вставить нужную цитату. У вас на площадке это так?

– Ну нет! У нас в группе много людей, и не все, наверное, должны сыпать цитатами и хорошо выполнять свою работу. Честно говоря, я с такими завышенными требованиям, при которых условно человек хорошо бы декорации сбивал, стены красил и еще Ницше мог бы по памяти фигануть, к людям не отношусь.