Александр Молочников: "Худшее для актера – это смотреть свысока"

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Александра Молочникова называют одним из самых перспективных молодых артистов. К своим 23 годам он успел окончить актерско-режиссерский курс Леонида Хейфеца в РАТИ, поработать в нескольких московских и петербургских театрах, попасть в труппу МХТ имени Чехова, сыграть там несколько заметных ролей и успешно дебютировать в качестве режиссера.

Недавно в прокат вышел фильм "Холодный фронт", где Молочников в компании актрис Светланы Устиновой и Дарьи Чаруши разыгрывает артхаусную драму на фоне нормандских пейзажей. Параллельно в МХТ состоялась премьера его нового спектакля "Бунтари" – про декабристов, народовольцев и представителей рок-культуры 80-х. Корреспонденты m24.ru расспросили артиста про его стремительный взлет.

– Саша, когда мы изучали твою биографию, с удивлением обнаружили, что ты выпускник Аничкова лицея, который в Петербурге считается одним из лучших учебных заведений, где дают фундаментальное физико-математическое образование. Скажи, тебе в актерско-режиссерской профессии пригодились те знания, которые ты получил в лицее?

– Если посмотреть на карту образования России, то Аничков лицей – это, конечно, оазис. Там, кстати, нет сосредоточения на каком-то одном предмете – много математики и физики, последние два года мы даже изучали матанализ, из которого помню только символ "∀", но литературы и других гуманитарных дисциплин было не меньше.

Там есть такая крутая тема, как научные конференции, когда все лицеисты пишут исследовательские работы. К ужасу, мне даже нравилось ходить в библиотеку и сидеть по многу часов над всякими статьями. В результате появилась любовь к основательному изучению какого-либо вопроса, более глубокому, чем в рамках программы. И, мне кажется, эта любовь в какой-то мере вылилась в два спектакля, поставленных в МХТ, – репетиции обоих спектаклей начались с длительного конспектирования каких-то книжек по теме.

Учиться в лицее надо было много, но мы с одноклассниками старались вносить элемент безумия и идиотизма в прессующую всех систему образования. На переменах снимали идиотское кино в духе "Зеленого слоника", катались с лестницы на банкетках, играли швабрами в керлинг на кафельном полу. Учителя иногда с трудом сдерживали смех. Вообще либеральное место, конечно, редкое.

– Как получилось, что ты пошел в артисты, а не занимаешься сейчас, скажем, квантовой гравитацией? Правда, что ты еще, будучи школьником, играл в нескольких петербургских театрах?

– Театр я полюбил еще в детстве. Мне почему-то нравилось ходить в детские театры, причем на достаточно плохие спектакли. Со мной происходило что-то невероятное: краснели уши, не мог оторвать глаз от сцены, в то время как родители спали на соседних креслах. Поэтому меня отдали в школу раннего развития при Аничковом лицее, там я играл Кота в сапогах, верблюда и еще кого-то. В общем, все из детства. Потом еще был "Театр-Класс", очень крепкая детская театральная студия, и оттуда я уже попал в Театр Комедии имени Акимова, где сыграл Васечку в спектакле "Свидания в предместье" по пьесе Вампилова "Старший сын".

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Некоторое время ты жил в США. Что это за история?

– Да, в 9 лет мама увезла меня в Америку, мы полтора года жили в разных городах. В одной из школ, в Джерси-Сити, я был единственным белым мальчиком. Перед тем, как вернуться обратно в Россию, я ночью пописал на эту школу. Но все равно это был крутой опыт – в первую очередь, в плане языка, ну и, очевидно, что смена обстановки расширяет сознание. К тому же, это великая страна.

– Какие впечатления у тебя остались от американской системы школьного образования?

– Когда приезжаешь туда из России, ощущаешь, что они все идиоты, что их школьное образование гораздо слабее, чем наше. У нас в пятом классе проходят умножение дробей, а в Америке изучают дроби посредством опускания каких-то ватных шариков в картонные штуки для яиц. Но мне кажется, это все-таки две разные системы, их нельзя сравнивать.

– Вернемся в Россию, к тому моменту, когда ты только окончил лицей. Почему ты уехал поступать в Москву, а не остался в Питере, где тебя все-таки уже знали как начинающего артиста?

– Когда я поступал, в петербургских театральных вузах было довольно уныло. А в Москве пободрее, хотя бы потому, что их здесь больше. На актерско-режиссерский курс Хейфеца в РАТИ поступал, честно сказать, даже не зная, кто это. Но Леонид Ефимович меня взял и еще на вступительных сказал, что мне надо заниматься режиссурой. При этом первые два года обучения я был в полном отстое, меня постоянно собирались отчислять. И только к середине второго курса что-то стало получаться.

– В Школу-студию МХАТ документы не подавал?

– Туда тоже пытался поступить, в тот год набирал курс Кирилл Серебренников. Иногда ему припоминаю, что когда-то он меня слил с конкурса. Но, естественно, никаких обид. У Кирилла Семеновича прекрасные ученики, да и я попал куда надо.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Ты в нескольких интервью рассказывал, что в МХТ тебя привел режиссер Константин Богомолов. Почему за четыре года работы в театре ты так и не сыграл ни в одном его спектакле?

– Да, он увидел меня на дипломном спектакле "Лес" и представил Табакову. Почему я у него так и не сыграл? Наверное, это скорее к Богомолову вопрос. Я начинал репетировать роли в четырех его постановках, и все время что-то не складывалось…

– Но тебе очень повезло – почти сразу после прихода в МХТ Вася Бархатов взял тебя на главную роль в спектакль "Новые страдания юного В.", где ты, кажется, впервые обратился к теме бунтарства…

Это действительно большая удача, и репетиции с Васей в профессиональном плане научили меня многому. Помню, как прочитал пьесу Пленцдорфа в пять утра, и от радости хотелось наворачивать круги по Садовому кольцу. Для меня это была совершенно понятная история – парень-одиночка, который постоянно находится в состоянии бунта.

– Насколько ты комфортно после окончания РАТИ чувствовал себя в МХТ, куда чаще всего попадают после Школы-студии? Не было ли ощущения чужеродности?

Нет, особого дискомфорта не испытывал. Ведь все идет от одних учителей: Кнебель училась у Станиславского, у Кнебель учился Хейфец. Это единое поле.

Было тяжеловато, когда Кирилл Серебренников ввел меня на роль Буланова в спектакле "Лес". До меня эту роль играл Юрий Чурсин, выпускник Щукинского училища, очень талантливый актер, как будто с другой планеты, со страшно заразительной энергией. И, с одной стороны, мне было интересно ввестись в спектакль после него, с другой – трудно, потому что в "Лесе" была выстроена партитура характерной роли. А нас в РАТИ учили иначе. К тому же, вокруг на сцене одни народные артисты. Но в итоге благодаря Кириллу Семеновичу все сложилось, и актеры меня очень душевно приняли.

– Не так давно ты дебютировал еще и как режиссер, поставив в МХТ два спектакля. По-моему, тебя уже замучили вопросами, как Табаков дал добро на эти постановки…

– Да тут нет никакого запрета: есть желание – предлагай, делай, показывай. У Олега Павловича кто только не ставит: недавно состоялась премьера пьесы "Телефон доверия", которую поставил директор МХТ Юрий Кравец, сейчас вот актриса Ольга Воронина приступила к репетициям своего первого спектакля.

Идея "19.14" была не моей, а французского партнера театра Ольги Тарариной и руководства МХТ. Была мысль сделать спектакль про Первую мировую войну, но я не нашел интересной литературной основы. Поэтому пришлось сочинять самому. Пару месяцев писали пьесу, потом появился Дмитрий Быков, который стал автором зонгов, потом начались репетиции.

С "Бунтарями" была другая история – мы с актерами придумывали все с нуля, почти ничего не было, кроме идей. Сначала показывали этюды, играли какую-то музыку… Когда перед глазами есть пьеса, возникает ощущение, что многое уже найдено. Начинать с нуля интереснее и режиссеру, и актерам, потому что не приходится оглядываться на то, кто и как поставил и сыграл это до тебя. Правда с "Бунтарями" был страх повториться: мы опасались, что наш спектакль будет похож на "19.14". Вообще, спасибо МХТ за то, что он нам все это позволил осуществить.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Как тебе удалось привлечь к работе над "Бунтарями" Игоря Вдовина, одного из создателей группы "Ленинград"? Он ведь достаточно закрытый человек, редко соглашающийся на всякого рода авантюры.

– Мы очень быстро осознали, что нам нужен хороший композитор, и возникла мысль пригласить Вдовина. Я с ним не был знаком, хотя у нас много общих приятелей. Это была уникальная встреча, и я очень рад, что он согласился принять участие. Игорь, действительно, изначально закрытый человек, но когда он стал приходить на репетиции, от души стучать молотками по железкам, а уже на второй-третьей репетициях помогал людям перетаскивать станки, которые не имеют к его работе никакого отношения, я был счастлив – значит, процесс показался ему весьма убедительным.

– После двух спектаклей у тебя уже сложилась команда актеров, с которыми ты работаешь. Это твои единомышленники?

– Терпеть не могу слово "команда", лучше уж "синдикат". Да, все они мои единомышленники. Но я не имею в виду, скажем, одинаковые политические взгляды – они могут расходиться, да и в обоих спектаклях нет однозначного взгляда на историю и политику, мне не нравится какая-то однонаправленность. Для меня гораздо важнее, чтобы актер был способен заниматься живым театром – быть открытым тому, чего он никогда не делал, мог допустить, что то, что он делает, плохо. И не смотреть свысока, если я говорю, что это плохо. Я знаю истории, когда опытные артисты, работая с молодым режиссером, возмущались: "Что нового он мне может рассказать?" На месте этого режиссера я бы сразу говорил: "Все, до свидания".

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Какие у тебя отношения с кино? Есть ощущение, что театральная карьера складывается удачнее…

– Когда я только окончил РАТИ, было все равно где сниматься, поэтому, не задумываясь, шел в проекты зачастую не самые качественные – главное, полный метр. Потом стал активно играть в театре, и уже мало ходил по кастингам. Но нельзя сказать, что я отказался от какого-то фильма мечты, не было еще такого предложения. Да и у меня не супервнешность для отечественного кинематографа – не укладываюсь я в шаблон героя.

– Ты доволен своей работой в "Холодном фронте" Романа Волобуева, который сейчас все активно обсуждают?

– Очень трудно оценивать конечный результат, но, по крайней мере, нет ощущения, что что-то не получилось. Мне было интересно, что в картине ничего, по сути, не происходит, что у моего героя почти нет слов – он как бы есть, и его как бы нет. Как написал Михаил Идов: "Молочников, сыгравший пустое место". При этом нелегко было играть эту роль, мы серьезно готовились к каждой сцене. Хотя понятно, что это не какая-то яркая актерская работа, которую невозможно забыть.

– Чем ты сейчас занимаешься? Какие планы на этот год?

– Критик Роман Должанский после просмотра "Бунтарей" написал, что лучше бы я поставил пьесу. Но дело в том, что я не такой уж и фанат постановки спектаклей. Есть некое опасение, что мне это наскучит. "19.14" и "Бунтари" – это все-таки некий странный замес. А само ощущение, что ставится пьеса такая-то, распределение ролей такое-то, меня пугает. Может быть, я пока просто не нашел произведения, которое хотелось бы поставить. Но идея постановки спектакля "19.17" меня, пожалуй, греет больше.

Еще в планах летом снять фильм, я как раз сейчас пишу сценарий: это будет мюзикл про Москву по мифам Древней Греции. И только что дал согласие на съемки в комедийном сериале на СТС. Вообще, меня очень пугает полное погружение в какую-либо структуру. После премьеры "Бунтарей" мне и актерам несколько раз говорили, что нам уже нужен свой театр. Да не дай бог. Мне нравится, что есть возможность поставить спектакль в МХТ, сняться у Волобуева во Франции, в сериале на СТС... Не думаю, что это поверхностное отношение к профессии, просто так жить интереснее.

Ирина Мустафина