Василий Бархатов: "Публику Большого не отпугнет редкая опера в репертуаре"

Фото: ТАСС/Руслан Шамуков

14 декабря в Театральном зале Дома музыки прошла премьера спектакля "Фетишист". Главные роли сыграли Сати Спивакова и Андрей Фомин. Супруга маэстро Спивакова второй сезон держит себя в профессиональном тонусе – после моноспектакля "Нежность" по одноименной пьесе Анри Барбюса Сати решила выйти на сцену с партнером. Любопытное обстоятельство, касающееся премьеры, привлекло внимание редакции m24.ru: "Фетишиста" поставил Василий Бархатов. Молодой режиссер активно занимается своей карьерой, принимая предложения от прославленных европейских оперных домов и престижных музыкальных фестивалей. Осенью этого года в Вене с успехом прошла его "Антигона", в апреле 2016-го Бархатов представит грандиозное антимилитаристское полотно Циммермана – оперу "Солдаты". Журналист Юлия Чечикова поинтересовалась у режиссера, чем его привлек проект в Доме музыки, а также побеседовала о предстоящих премьерах и репертуарных проблемах оперных театров.

– Состав задействованных в "Фетишисте" участников поражает своей пестротой. С одной стороны – вы с драматургом Максимом Курочкиным, с другой – Сати Спивакова и Андрей Фомин, с третьей – Марк Тишман как композитор. Как собралась такая, на первый взгляд, странная компания?

– Это произошло, как в сказке "Про репку". В нашем случае первой "возле репки" оказалась Сати – она была стартапером и заразила Андрея Фомина идеей сделать совместный спектакль. Потом уже вдвоем они втянули в проект меня. Я обратился к Курочкину, когда мы поняли, что нужно написать новую пьесу. Тишман – общий друг нашей команды, и мы его подключили, чтобы сделать музыкальный номер в стилистике кабаре. К тому же я учился с Марком в одном театральном вузе.

– В этом сезоне у вас много крупных иностранных ангажементов. Чем вас привлекла перспектива стать частью московского антрепризного спектакля на двоих?

– Мы придумали очень дружеский проект, но это не значит, что подошли к делу безответственно. В первую очередь мы – профессионалы. Антрепризным спектакль стал потому, что мы не хотели предлагать его в репертуар какому-то конкретному театру. Денег на постановку дали друзья, сделали и сыграли его друзья – в общем, победила дружба.

– Вы впервые принимали участие в написании литературного материала для спектакля?

– Действительно, ранее мне не приходилось этого делать. Когда я выступаю соавтором драматурга, очень сложно отделить созданное им от собственных режиссерских предложений, решений и событийного ряда.

– Как вы понимаете инициативу Спиваковой и Фомина, людей медийных, состоявшихся в профессиях в более массовых сферах, вернуться в пространство театра?

– Актер всегда остается актером. Единожды выйдя на сцену, все равно хочешь туда возвращаться. Сати снималась в кино, играла в театре. Ее недавняя актерская работа – моноспектакль "Нежность". Андрей Фомин одно время был связан с Театром имени Вахтангова, а сейчас занят в спектаклях Театра наций. Я не считаю их людьми, забывшими свою профессию, или слишком далеко ушедшими от нее.

– Давайте поговорим о вашей занятости в Европе, в частности о предстоящих "Солдатах" Бернда Алоиса Циммермана, которые будут показаны в апреле 2016 года. Какие идеи для вас первостепенны в этой опере?

– Это одно из самых ярких и знаменитых произведений XX века, и, пожалуй, самое сильное антимилитаристическое высказывание в истории мировой оперы. Циммерман написал ее по итогам Второй Мировой войны, под впечатлением от последствий фашизма, Холокоста, ядерной бомбы, сброшенной на Хиросиму – всего это ада. Собственно, опера о том, что война уродует абсолютно всех, не разделяя людей на жертв и убийц. В таких условиях невозможно остаться порядочным, красивым, ни в чем не замешанным. Война изуродует, уничтожит любого... И понятно, что история девочки Мари, которая влюбилась в офицера и постепенно стала полковой проституткой – не просто личная история несчастной любви и неудавшейся жизни. Смысл в том, что война все равно изнасилует тебя тем или иным образом.

– Видели ли вы "Солдат" Мюнхенской оперы и Зальцбургского фестиваля?

– Существует не так много постановок этой оперы, и я их смотрел. Дело в том, что "Солдаты" довольно затратны – в составе оркестра почти 200 человек. Ни одна яма мира не обладает такой вместимостью, поэтому музыканты играют в разных помещениях в реальном времени, и это транслируется динамиками. Не беря в расчет декорации, костюмы и постановочные решения, это практически неподъемный спектакль. Из-за музыкальных, технологических и финансовых сложностей "Солдаты" ставятся редко. По той же причине эта опера не может войти в репертуар – раз в неделю ее не поиграешь. Зато в рамках фестивалей такой проект сделать можно. Моей версией "Солдат" откроется May festival в Висбадене.

Фото: facebook.com/themikhailovsky

– Недавно состоялась премьера вашей постановки оперы "Антигона" в Вене. Исторически сложилось, что впервые это произведение Траэтта показали в России, однако сейчас в обеих столицах "Антигона" не исполняется. Как вы считаете, почему российским музыкальным театрам до сих пор не удается формировать репертуар так, чтобы в нем гармонично были представлены как популярные вещи, так и менее "заигранные" шедевры?

– "Антигону" впервые сыграли в Петербурге, потому что Томмазо Траэтта написал ее при дворе Екатерины II, фактически по ее прямому заказу. Императрица собрала вокруг себя огромное количество знаменитых философов, литераторов того времени. Для петербургской культуры – театральной, литературной, изобразительной – это был период интенсивного развития. У нас, в России, "Антигона" изредка исполняется барочными коллективами, но и в Европе она звучит не часто, хотя работы Траэтта периодически появляются на театральных площадках, специализирующихся на музыке эпохи барокко.

Что касается репертуара, то не стоит заниматься обобщениями. Все-таки существует Мариинский театр, где уже пару-тройку десятков лет идут, к примеру, сложные произведения XX века или редкие названия XIX века. Репертуар формирует художественное руководство, а не зритель. Публику надо приучать. Десять лет назад, когда мы сделали премьеру "Енуфы", этого названия никто не знал толком, и на третьем спектакле было ползала. Зато сейчас на нее приходит гораздо больше людей – Петербургу уже знакома и сама фабула, и музыка Яначека.

Если подходить с той точки зрения, что музыка ХХ века – это сложно, барокко – скучно, у Верди только одно известное название, у Пуччини – два, тогда, естественно, невозможно заниматься просвещением. У руководителя театра должен быть вкус и широкие знания. Любой европейский, американский интендант прекрасно знает, что в сезоне должно быть все: музыка ХХ века и даже совсем современная, XXI века, что-то популярное вроде "Кармен", барочные жемчужины, у него есть понимание, как это подать публике, чтобы у всех спектаклей был одинаковый успех. У нас же что-то периодически появляется в Большом и в других театрах, но все-таки, самый широкий и наиболее интересный репертуар у Мариинского. Или, например, в Перми Теодор Курентзис, который сам прекрасно разбирается и в эпохе барокко, и в ХХ веке, делает интересные проекты. В Москве тоже есть интересные опыты, но они немного хаотичные – в основном все остаются в своей узкой направленности. Это так называемая вкусовщина руководителей. Есть люди, которые во время обсуждения "Тангейзера" говорят: "Я вообще не люблю Вагнера!" За это должно быть хоть немного стыдно, потому что любишь ты его или не любишь, его не сдвинешь с места, которое он уже занимает в истории мировой музыки.

– О том и речь. Именно о хаотичности, неоднородности пространства российского музыкального театра. И в ту же Пермь, к Курентзису, нужно лететь. И дело даже не в том, что самые интересные проекты могут обходить столицу стороной, а в том, что в Москве проседает даже ситуация с русской оперой.

– Я сейчас планирую ставить несколько русских опер в Европе. Где идет "Хованщина" в России, кроме опять же Мариинского театра и Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко? Это же великая русская опера. А где ставят "Хованщину" в Европе? Два года назад была премьера в Штутгарте, год назад – в Венской государственной опере, потом в Антверпене и моя версия в Базеле. В Амстердаме сейчас будет ставить Кристоф Лой. До этого была знаменитая гамбургская постановка Гарри Купфера и Дмитрия Чернякова в Мюнхене. Кто же ее должен ставить и любить? Кому принадлежит эта опера?.. В России столько раз не ставили "Хованщину" за всю историю произведения, сколько в Европе за последние пять лет. И при этом мы еще говорим: "Что они, европейцы, понимают в этой "Хованщине"? Может, и не понимают, но хотя бы пытаются… "Игрок", "Жизнь царя" идут в Европе, а у нас их можно посмотреть только в одном двух театрах… Где оперы Даргомыжского, Шостаковича, Глинки? В библиотеку "Мариинки" часто поступают запросы на редкие русские первые барочные ноты, и все эти запросы из-за границы...

– И как в таком случае нужно действовать театрам?

– Театры – просветительские организации. Понятно, что все боятся потерять публику, но ведь она может чего-то и не знать из того, что ей впоследствии понравится. В музыке обязан разбираться руководитель театра, а не публика. Неужели в Большой перестанут ходить, если на афише появится какое-то редко встречающееся название? Зал все равно будет полон. Так пусть театр возьмет на себя просветительскую миссию, если у него есть возможности, ресурсы. Театры – те же научные институты, они должны заниматься наукой, а не просто "протирать микроскопы". Театр – не музей, и он без публики не останется. А что в нем ставить, зависит от подготовленности, смелости и вкусовых пристрастий руководителя. В Европе тоже такая картина – один интендант тяготеет к барокко и старается его продвигать, другой любит Бриттена, третий – Яначека, Чайковского… Но в независимости от личных пристрастий театры все равно имеют обширный репертуар. Там считается моветоном, если ты хоть раз не поставил "Пиковую даму". А у нас не везде идет даже "Евгений Онегин". Правда, в Большом и в Московском музыкальном театре, действительно, скоро будет ряд новых названий.

Репетиция оперы "Евгений Онегин" в Михайловском театре. Фото: facebook.com/themikhailovsky

– Что для вас более ценно – заниматься на Западе русской оперой или осваивать иностранный музыкальный ландшафт?

– Я ставлю то, что мне интересно. Варианта два. Первый: у меня есть история, которую хочу рассказать, и создаю на ее основе спектакль. Второй: есть какое-то произведение, очень мне импонирующее, и я пытаюсь понять, какую личную историю о нем я могу донести до публики. Делить на русское и нерусское – это не обо мне. Хотя, конечно, как русский человек, начавший работать в Европе, я считаю своим долгом знакомить публику с русскими партитурами.

– Василий, а как обстоят дела с другой сферой вашей творческой активности – кинематографической? Готовите ли вы что-то для экрана, есть ли утвержденные планы?

– Идея есть, но я пока с ней не спешу, поэтому предпочитаю держать это в тайне.