Собянин: на востоке Москвы привели в порядок жилые кварталы, скверы и бульвары
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
M24.ru продолжает серию материалов об иностранцах, которые знакомят москвичей со своей культурой. Сегодня рассказываем о британском танцоре Стефане Паксоне, который обучает москвичей современной хореографии. В столицу Стефана, выпускника Tiffany Theatre College и кембриджской школы Bodywork, привезла школа танца Drive Dance.
Между занятиями танцор рассказал корреспонденту m24.ru о Москве, Лондоне, хип-хопе и Чайковском.
– Как тебе Москва?
– Мне очень нравится город. Я здесь уже третий раз. Первый раз приезжал в ноябре 2013 года с танцевальным спектаклем Swan Lake Reloaded. Это стрит-данс-ремейк классического балета Чайковского "Лебединое озеро". Мы использовали классическую музыку Чайковского с частичной обработкой. Смешение хип-хопа, стрит-данса и контемп-хореографии, но без балета как такового. Тогда вся наша команда состояла из шведов, русских не было. Поэтому я не имел возможности познакомиться с городом и не знал, куда сходить. Но, когда приезжал сюда в марте по приглашению Drive Dance, вся команда была русская, поэтому у меня была возможность познакомиться с городом. Мне он действительно понравился. Вкусная кухня, приятные люди. Город с большой историей.
– Расскажи, были у тебя какие-то ожидания, прежде чем ты приехал? Они оправдались?
– Увидел ли я то, что ожидал? И да и нет. У меня не было каких-то особенных ожиданий. И я увидел Москву в совершенно ином ракурсе, когда приехал сюда во второй и в третий раз. Погода, наверное, была моим самым большим ожиданием от первой поездки. Был ноябрь, очень холодно. Но я даже не мог представить, что здесь так здорово летом! За окном 30 градусов! Этого никак не ожидал.
– А что касается людей?
– Мои ученики – замечательные ребята. Очень дружелюбные, приветливые. От них исходит сильная энергетика, поэтому их легко учить. Даже если у меня три-четыре занятия в день, это не проблема: все очень позитивны и заряжают меня самого. Это круто! Но все же есть языковой барьер. На улицах города далеко не все говорят по-английски. Поэтому есть в этом небольшая трудность. Но в остальном все хорошо.
– А если бы я попросила тебя назвать (условно) пять отличий москвича от жителя Лондона, что бы это было?
– Ты хочешь, чтобы я сравнил? (Смеется.) Хорошо. Попробую. Англичане, в первую очередь, традиционно вежливы. Русские более прямолинейны. Русские говорят тебе только то, что необходимо сказать, и этим разговор ограничивается. Это сложно на самом деле. Потому что здесь, в Москве, есть огромное различие между теми люди, кто приходит ко мне на занятия, и теми, кого я вижу на улицах города. Ученики похожи на учеников в Лондоне. Очень позитивны, энергичны, приветливы. В магазинах люди более замкнутые, более серьезные. В Англии на самом деле бывает так же. Особенно это чувствуется там, где работа строится на коммуникации с другими людьми, в ресторанах например. В Англии считается, что такая работа обязывает тебя быть вежливым и приветливым. Здесь разговор может ограничиться двумя фразами: чего вы хотите и ок, сейчас сделаю. Иногда это становится проблемой.
– До того как ты приехал сюда впервые, ты что-то знал о стране?
– Практически нет. Я до этого почти не общался с русскими, знал немного об истории. У меня в школе была русская учительница. Она была очень строгой. (Смеется.) Но я тогда не хотел делать каких-то суждений, предположений или обобщений. Старался быть объективным и открытым. Не хотел думать, что люди здесь такие, как моя учительница, или такие, как показывают по телевизору. И только приехав сюда, я сложил какое-то мнение о людях.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
– Вообще, у русских есть какой-то странный миф о том, что все в мире думают, что Россия – это такая страна медведей, водки и балалаек. Но на самом деле только сами русские так о себе думают.
– Да, я понимаю, о чем ты. На самом деле в каждой стране есть такие стереотипы. И эти стереотипы приходят не откуда-то извне. Зачастую они оказываются неправдой или преувеличением. Я очень рад тому, что моя работа связана с путешествиями. Есть сильные стереотипы у немцев, у американцев. Но крайне маленький процент из этого оказывается правдой. Русские делают хорошую водку, но это не значит, что все здесь должны ее пить. Где бы я ни путешествовал, в какой бы стране я ни был, люди в большинстве своем везде одинаковые: добрые, позитивные, хотят быть успешными, счастливыми и мечтают об одном и том же. И это не зависит от языка, на котором они говорят, или от погоды.
– А есть ли какие-то стереотипы у англичан о самих себе?
– Прежде всего, я не могу себя считать англичанином на 100 процентов. Родился в Греции и прожил там шесть лет. Моя мама из Швейцарии, а папа англичанин. Пока я рос, у меня было много друзей из Америки, так как мои родители проводили там много времени. Поэтому я чувствую себя скорее интернациональным, чем английским. Хотя, конечно, Англия – это мой фундамент. Поэтому на англичан я смотрю в такой же степени отстраненно, как и на американцев или немцев. Англичане очень консервативны. И это не стереотип. Они не экспрессивны. Даже если случилось что-то очень хорошее, они не будут открыто этому радоваться. Они очень вежливы и отличаются от тех, кто живет в предместьях и областях. В деревнях люди более открытые, более приветливые. В Лондоне все напряжены. Получается занятная смесь стресса и вежливости. Особенно в метро. Ты спускаешься под землю и видишь, что один человек спешит, а у него на пути оказывается кто-то, кто никуда не спешит. И несмотря на то что он нервничает и злится, будет деликатно просить, чтобы его пропустили. Это правда очень комично!
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
– Ты выступал еще в каких-то странах с "Лебединым озером"?
– Да, в Европе в основном. В Германии, Австрии, Швейцарии и Италии.
– Как люди в разных странах реагируют на русскую культуру в современной интерпретации?
– Я думаю, в Европе даже лучше, чем в России. Чайковский – это что-то русское, люди принимают все, что с ним связано, близко к сердцу. И если ты вмешиваешься в это, то они это не приветствуют. И я могу их понять. Но для меня любая форма искусства должна развиваться и изменяться. Ты можешь менять его, экспериментировать, принимать или не принимать. Но нет ничего неправильного в том, чтобы с ним работать. В России нас приняли 50 на 50. Молодым людям очень понравилось. Говорили, что никогда ничего подобного не видели. А люди старшего поколения, наоборот, отмечали, что мы вмешиваемся в то, что не должны трогать. Но и это я тоже могу понять. В Германии нас приняли лучше всего. Там существует большая традиция танцевальных театров. Огромное количество людей посетили наш спектакль и оказали самый теплый прием. Италия – чуть холоднее. Было забавно, потому что гораздо более высокую оценку мы получили уже после спектакля, когда общались со зрителями после выступления. Они не провожали нас овациями со сцены, и мы думали: "Так, им не понравилось". Но потом оказалось, что все наоборот.
– Все эти страны имеют богатую музыкальную историю. У Италии – Верди, у Германии – Бах, у Австрии – Моцарт. Современная интерпретация классики – это как вторая жизнь для искусства. А как ты думаешь, если бы вы показали этот спектакль в Соединенных Штатах, какая была бы реакция?
– Я могу только предположить, но мне кажется, что там бы это получило высокую оценку. Во-первых, потому что это родина хип-хопа. Множество американских хип-хоп-танцоров работает в музыкальных театрах по всем миру. В том числе и в нашем проекте. А во-вторых, американцы очень экспрессивны. Они бурно реагируют на любые выступления.
– В какой стране люди принимают русскую культуру лучше всего? Кроме России, разумеется.
– Сложно сказать. Я не был в Нью-Йорке, и поэтому Лондон – самый мультикультурный город из всех, где я когда-либо был. И разница между лондонской метрополией и другими европейскими городами заметна. Даже в таких крупных городах, как Берлин, Вена, Цюрих, культура более однородна. В Лондоне живет вместе огромное количество самых разных национальностей. И у всех есть свое место, у каждой национальности свой район обитания. И русские также имеют свой уголок Лондона. Поэтому я могу предположить, что Лондон с радостью бы принял что-то из русской культуры. Я не знаю ни одного похожего города.
– Особенность русских в том, что, даже не имея много денег, все любят путешествовать. И вообще нас можно найти везде.
– Да, самый лучший способ потратить деньги – это путешествовать по миру.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
– Сложно учить людей танцевать, изъясняясь на другом языке? Где проще это делать – в Лондоне или в Москве, Берлине?
– В большей степени это зависит даже не от языка, а от бэкграунда каждого ученика в отдельности, чем от страны. Если ты учишь начинающих, то они хотят узнавать, открыты, энергичны. Если ты работаешь с профессионалами, то это сложнее. Они приходят с определенными ожиданиями, и ты пытаешься им соответствовать. Но это не зависит от того, в какой стране ты занимаешься.
– В России очень сильная балетная школа. Большой театр гастролирует по всему миру, и его выступления всегда собирают полные залы вне зависимости от политики, экономических санкций. Как тебе кажется, эти санкции вообще влияют на культуру и искусство?
– На мой взгляд, большинство людей не обращают на это никакого внимания. Если ты артист, то ты не политик. И если ты любишь балет, то какая разница, на каком языке говорит танцор? Поэтому на меня все санкции произвели нулевой эффект. Вся эта ситуация разочаровывает, и, конечно, мне она не нравится. Но на мою форму искусства это не оказало влияния. Разве что визу получать сложно. (Смеется.) Проблем с этим не возникло, но пришлось заполнять очень длинную анкету.
– Если вернуться к хип-хопу, можешь рассказать, что для тебя важно в этом направлении? Почему ты, окончив колледж Тиффани, решил заняться современными танцами?
– Мое первое знакомство с хип-хопом произошло, когда мне было три или четыре года. Мы тогда еще жили в Греции. Я был на каком-то мероприятии и увидел, как танцевали брейк-данс. С тех пор каждый раз, когда я приходил домой, то пытался повторять какие-то движения. Потом, когда был тинейджером, начал слушать хип-хоп-музыку. У меня был друг-музыкант, и он мне давал слушать все записи его группы. К хип-хопу я пришел именно через музыку. Сегодня для меня хип-хоп – это общность людей. Эта культура берет свои корни в бедных районах Нью-Йорка, в Бронксе, где жизнь была тяжелой и безрадостной. Поэтому хип-хоп был попыткой внести в жизнь какой-то позитив. У истоков направления стояли диджеи Кул Герк и Африка Бамбата. Они стали устраивать вечеринки, которые собирали огромное количество народа. Люди собирались, чтобы весело провести друг с другом время. И эта культура оказала мощное позитивное влияние на многих. Люди самовыражались через музыку, танцы и искусство.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
– А можно ли считать, что хип-хоп изначально был черной музыкой?
– В целом да. Хип-хоп вырос из фанка, который в большей степени был черной музыкой. Из-за его популярности другие культуры начали экспериментировать с ним. Но его корни действительно лежат в негритянской культуре.
– Джаз тоже был изначально черной культурой. Такая ассимиляция культуры носит позитивный характер?
– Мне кажется, это можно увидеть повсеместно. Если ты сделал что-то классное, то люди начитают пытаться это использовать и зарабатывать на этом деньги. И это не зависит от того, к какой культуре ты принадлежишь. Если говорить об Америке, то расизм долгое время был настоящей проблемой. Поэтому очень легко было использовать их культуру в коммерческих целях. Много креативности шло от черного населения. У них не было прав и возможностей, но были прекрасные навыки в искусстве.
– Как тебе кажется, деньги убивают искусство?
– Да. Если искусство становится коммерческим продуктом, то оно разбавляется, слабеет, упрощается, становится доступным максимально большому количеству людей, потому что цель – уже не произвести продукт, а продать его. Творчество теряет свою страсть. В нем остается ровно столько энтузиазма, сколько нужно, чтобы хватило на успешные продажи. Поэтому я люблю андеграундных танцоров и музыкантов. Они не делают больших денег, но вкладывают в свое творчество настоящие чувства.
