Неспетая песня для нового быта: как создавались дома-коммуны

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

На прошлой неделе власти сообщили, что завершается реконструкция одного из самых необычных общежитий столицы – Дома-коммуны на улице Орджоникидзе. Обозреватель m24.ru Алексей Байков вспомнил, как появилась идея создания домов подобного типа, а также расскажет о самых известных домах-коммунах Москвы.

Привычный нам жилой стандарт – индивидуальная квартира в многоквартирном доме, в которой одновременно живут максимум два поколения одной семьи, стал всеобщим лишь относительно недавно. С началом индустриальной эпохи, вместе с революцией пара заодно случилась и первая волна урбанизации, а до нее по квартирам жили в основном те, кто приехал в большой город искать счастья, но еще не успел обрасти ни бытом, ни социальным положением. Точно так же все это выглядело в римских мегаполисах: привилегированные слои обитали в особняках – домусах, а плебеи за большие деньги арендовали квартиры в многоэтажных инсулах.

Но на протяжении почти всей сохранившейся в нашей исторической памяти европейской ветви истории нормой являлись как раз различные формы коллективного общежития. В замке или в поместье феодала проживала не только его семья в нескольких поколениях, но и заехавшие погостить на несколько месяцев или лет дальние родственники, а также многочисленная прислуга.

Этот же принцип копировали и богатые крестьянские дома, а до того был еще длинный дом викингов, в котором члены одного рода обитали вместе со своим слугами – треллами. Монастыри, артели, студенческие братства, да и, в конце концов, солдатские и рабочие казармы.

Семейная квартира смогла окончательно утвердиться в своей роли сверкающей хрустальной мечты горожанина только ближе к концу XIX века.

Пришедшие к власти после 1917 года большевики и сочувствовавшая им интеллигенция видели в мещанстве врага ничуть не менее опасного, чем белые и мировой империализм.

Маяковский настойчиво требовал:

Опутали революцию обывательщины нити.
Страшнее Врангеля обывательский быт.
Скорее
головы канарейкам сверните –
чтоб коммунизм
канарейками не был побит!

Как оказалось, поэт не столько кликушествовал, сколько пророчествовал: коммунизм и в самом деле был побит канарейками, причем буквально через пару лет после его смерти.

Мечта обывателя о твердой руке, которая взяла бы за шкирку и вывела из революционных дебрей, воплотилась в скромном френче и кавказских сапогах. Ну а то, что при этом несколькими миллионами человек удобрили тайгу и Бутовский полигон, – так никто не обещал, что будет легко.

Заодно были помножены на ноль все так раздражавшие обывателя культурные достижения революции: авангард в живописи и архитектуре, футуристы и обэриуты, Мейерхольд со своим непонятным театром. Вместо них повсюду воцарился розовощекий соцреализм и чугунный имперский ампир, а в школы вернулись раздельные классы, гимназическая форма и плата за обучение.

Бытие определяет сознание

Обывателя следовало если не уничтожить, то перекроить до основания. Революционная интеллигенция, четко усвоив один из основополагающих принципов марксизма – "бытие определяет сознание", верила в то, что путь к новому обществу и новому человеку для этого общества лежит через переустройство быта. А сильнее всего на образ мыслей человека воздействует именно его жилище, недаром Достоевский в таких подробностях описывал каморку Раскольникова и доносившуюся сквозь ее окошко вонь от петербургских каналов, служивших летом и мусоропроводом, и канализацией.

Впрочем, эта идея была высказана еще до Маркса социалистом-утопистом Шарлем Фурье, имя которого еще недавно красовалось на стоящем в Александровском саду обелиске в честь 300-летия Романовых. В придуманных им гигантских самодостаточных коммунах – фаланстерах – должны были проживать по 1500–1800 человек, объединенных единым родом занятий и общим бытом: "300 семейств поселян, соединившись в ассоциацию, имели бы один прекрасный сарай вместо 300 никуда не годных, одно хорошее заведение для выделки вина, вместо 300 плохих". "Одно хорошее заведение для выделки вина" – это завод.

И когда Маркс, а следом за ним и Ленин говорили о коммунистическом обществе, основанном на рациональных и научно обоснованных началах, они имели в виду то же самое. "Государство – завод", где все институты организованы наподобие цехов, производящих определенного рода продукцию в едином цикле. Никакого другого идеала у людей, на глазах которых железная дорога и пароход убили пространство, а вещи стали изготовлять на конвейере миллионами штук, не было, да и быть не могло.

Попытки организовать фурьеристские коммуны предпринимались неоднократно, но всякий раз проваливались в течение 10–15 лет. Впрочем, одна из них существует и до сих пор – знаменитый парижский "Улей", где держат мастерские и выставляются художники. Богема оказалась более восприимчивой к социальным экспериментам.

Было бы совершенно несправедливым считать, что основателями первых жилищных коммун советской России двигало исключительно желание воплотить теории Фурье в жизнь. Напротив, люди селились вместе (или их селили насильственно) по сугубо практическим соображениям.

Революции и войне сопутствовала разруха, которая не могла не отразиться на коммунальном хозяйстве больших городов. На обслуживание и ремонт канализации, водоснабжения и отопления не хватало ресурсов и рабочих рук. И знаменитые уплотнения времен повальной муниципализации жилья позволяли решить эту проблему путем сокращения обслуживаемых площадей.

Если в шестикомнатную профессорскую квартиру вселить еще четыре пролетарские семьи из дешевых ночлежек и подвалов и туда же направить высвободившийся уголь и дрова, то в этой квартире уже никто не замерзнет, а при случае новые жильцы еще и поделятся с хозяином своим пайком. Может быть, жить вместе и неудобно, но выживать уж точно проще.

Коммуналка "сверху" и "снизу"

Организация жилищных коммун стала как раз тем случаем, когда верхи показали пример низам, начав с себя. Самая первая "коммуналка для вождей" была создана еще в Смольном и просуществовала до 1921 года. Когда советское правительство переехало в Москву, такая же появилась и в здании Большого Кремлевского дворца – там обитали Ленин, Троцкий, Рыковы, Сталин и Аллилуева, Свердлов, Цюрупа и Дзержинский. В номерах реквизированных отелей устраивались "Дома Советов" для партийных работников высшего звена и членов их аппарата.

Тем же путем пошла и порядком оголодавшая от социальных потрясений богема. В 1918 году в Петрограде было создано сразу два творческих общежития: Дом литераторов на Бассейной и Дом искусств (ДИСК) в роскошной квартире на верхнем этаже реквизированного особняка банкира Елисеева на углу Невского и набережной Мойки. "В ней было несколько гостиных, несколько дубовых столовых и несколько комфортабельных спален, была белая зала, вся в зеркалах и лепных украшениях; была баня с роскошным предбанником, была буфетная; была кафельная великолепная кухня, словно специально созданная для многолюдных писательских сборищ", – вспоминал Чуковский.

После Гражданской войны в условиях НЭПа и сопутствовавшего ему роста социального расслоения коммуны начали активно создавать уже "снизу". С одной стороны за идеи Фурье хватались комсомольцы и молодые представители интеллигенции, пытавшиеся строить новое общество "здесь и сейчас", видя в общежитии своего рода защиту от наступавшей со всех сторон обывательщины. С другой стороны в коммунальное движение активно включились низшие слои пролетариата, пытаясь хотя бы таким образом избавиться от бедности.

Например, в созданной текстильщицами Иваново-Вознесенска коммуне "Ленинский закал" на 10 проживавших в ней девушек была одна общая миска и общая пара выходных туфель. А проведенное в 1923 году освидетельствование проживавших в коммунах молодых рабочих Петрограда показало, что более трети из них не имели отдельной постели, поэтому приходилось спать по очереди.

В столичном Доме-коммуне вновь поселятся студенты

Жилищный вопрос все испортил

Молодежные издания тех лет активно пропагандировали новый образ жизни:
"Пролетарский коллективизм молодежи может привиться только тогда, когда и труд, и жизнь молодежи будут коллективными. Лучшим проводником такого коллективизма могут явиться общежития-коммуны рабочей молодежи. Общая коммунальная столовая, общность условий жизни – вот то, что необходимо прежде всего для воспитания нового человека" ("Северный комсомолец", 1924 год).

…Но жилищный вопрос их испортил.

Во второй половине 20-х этот самый вопрос встал уже в полный рост. Началась индустриализация, а вместе с ней и приток сельского населения в города. Стало не хватать даже коммунального жилья, и люди, как встарь, начали обживать чердаки и подвалы. Возник логичный вопрос: а чем же в таком случае новая рабоче-крестьянская власть отличается от "проклятого царского режима", при котором рабочие точно так же ютились по углам и ночлежкам?

Строили тогда медленно и дорого. Подъемных кранов не было: своих не производили, а импортные надо было закупать за необходимую всем как воздух валюту, так что главным героем любого строительства был мужик с тачкой.

Между тем еще с 1918 года действовали установленные Наркомздравом жилищно-санитарные нормы минимально необходимого человеку пространства: 25–30 кубометров объема или 8 квадратных метров площади. Пока на основании этих норм во время разрухи уплотняли богатые квартиры – все было хорошо, но теперь по ним надо было строить, а с этим было уже сложнее.

В то время в архитектуре практически безраздельно господствовали конструктивисты. Именно им и пришла в голову мысль воплотить заветы Фурье в стекло, бетон и кирпич и таким способом убить двух зайцев одновременно: начать создавать нового человека через новый быт, а заодно существенно удешевить и ускорить строительство.

Где бы мы ни жили: в сталинской трешке, в однокомнатной конуре в Мневниках, в элитном комплексе или в студии – наша квартира всегда будет состоять из четырех блоков. Во-первых, спальное место – там мы отдыхаем, и где-то рядом, как правило, хранится одежда. Во-вторых, досуговое пространство – это наш диван перед телевизором, наша библиотека или место у компьютера. Санитарно-гигиенический узел – туалетная комната и ванна с душевой. И, наконец, кухня – место приготовления и поедания пищи. Что из этого можно исключить в условиях коммуны? Да практически все.

Первым делом выбрасываем пищеблок. Главный феминист страны товарищ Ленин писал: "женщина продолжает оставаться домашней рабыней, … ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне".

Так что питаться коммунары будут в общих столовых, либо им будут доставлять готовые блюда с фабрики-кухни. Далее можно выбросить примерно половину санузла – мыться жители такого дома должны либо в общей душевой, либо в районных банях и термах. Детская нам в принципе тоже не понадобится – дети будут жить в яслях под присмотром квалифицированных нянечек, по необходимости встречаясь с родителями.

И, наконец, общим можно сделать и пространство досуга – скажем, единую на весь дом библиотеку со столиками для игры в шашки-шахматы и там же праздновать все значимые события в жизни жильцов. На все остальное есть клуб, кинотеатр и парк культуры и отдыха.

Таким образом, от квартиры у нас остается спальня, которую в некоторых проектах называли так же, как комнату в студенческом общежитии, – ячейкой. Зато можно дать каждому человеку куда больше пространства, чем это предусматривает санитарная норма, и сократить количество коммуникаций, подводимых к каждой квартире.

Все эти принципы были зафиксированы в составленном Жилсоюзом "Типовом положении о доме-коммуне" от 1928 года. В нем коммунарам категорически запрещалось перевозить на новую квартиру мебель и утварь из своих старых жилищ. Часть жителей дома должна была продолжать работать по своим прежним специальностям, другая часть – заняться обслуживанием коммуны, то есть готовить пищу, обслуживать библиотеку, организовывать кружки и даже проводить экскурсии.

Семья в таком доме фактически ликвидировалась: спальные ячейки рассчитывались на одновременный "сон, часть отдыха и умственной работы" одного-двух человек, а дети должны были проживать в специальном секторе, связанном со взрослой жилой зоной теплым переходом. Каждый коммунар обязан был пропагандировать свой передовой образ жизни у себя на работе.

Вся власть в коммуне принадлежала домовому совету из 25 человек, объединенных по четырем секциям: детской, санитарно-бытовой, культурно-гигиенической и хозяйственной. Исполнительную власть осуществлял президиум совета из председателя, секретаря и глав секций. Получалась своего рода советская власть в миниатюре – идеальная школа для той самой кухарки, которая должна будет когда-нибудь научиться управлять государством.

Разумеется, воплотить все положение полностью от первого и до последнего пункта не удалось ни одному архитектору. Приходилось идти на уступки мелкобуржуазному сознанию граждан и оставлять в квартирах кухни, ванные и многое другое. Но все же в конце 20-х в Москве началось бурное строительство домов-коммун по конструктивистским проектам, воплощавшим в той или иной степени принципы обобществления быта. Вот наиболее известные из них.

Фото: ТАСС/Виталий Белоусов

Дом Наркомфина (М. Гинзбург, 1930) – Новинский бульвар, 25, к. 1

Пожалуй, самый известный из московских домов-коммун, причем не только у нас, но и во всем мире. По крайней мере, когда в Москву приезжают студенты европейских и американских архитектурных вузов, их в обязательном порядке ведут туда на экскурсию.

На самом деле Дом Наркомфина не является домом-коммуной в строгом смысле слова – он относится к так называемым коммунальным домам, или же к домам переходного типа, совмещавшим обобществление быта с остатками старого квартирного уюта в классическом его понимании. Несмотря на то что в состав комплекса входил отдельный бытовой корпус со столовой, спортзалом и библиотекой, в части ячеек были сохранены небольшие кухоньки и ванные комнаты. Всего в доме Наркомфина насчитывается 11 различных типов квартир от простых ячеек в стиле студенческой общаги до пентхауса на крыше, построенного для наркома Милютина.

Если попадешь внутрь Дома Наркомфина, разобраться в его планировке удастся далеко не сразу. В нем шесть этажей, соединенных двумя боковыми лестничными пролетами, но между ними почему-то проложены только два сквозных коридора. Разгадка проста: из одного и того же коридора соседние двери вели вверх и вниз, а квартиры были сделаны двухъярусными. При относительно небольшой площади – 33–34 квадратных метра – такая компоновка позволяла обеспечить в два раза большую кубатуру воздуха.

К тому же окна двухъярусных квартир выходили на обе стороны дома, что существенно улучшало проветривание. Тогдашняя медицина полагала, что большинство сердечных и легочных заболеваний возникает от застоя воздуха в жилых помещениях, поэтому открытые настежь окна воспевались и в брошюрках Наркомздрава, и в стихах Маяковского.

Приток свежего воздуха обеспечивали знаменитые сквозные ленточные окна, ставшие визитной карточкой команды Гинзбурга. Такое окно не распахивалось привычным нам способом, а сдвигалось в сторону, а при закрывании прижималось стальным эксцентриком. Благодаря этой конструкции и разработанной архитектором особой схеме окраски помещений вместо использования обоев, все здание изнутри получалось как будто пронизанным солнечным светом насквозь.

Поскольку под домом протекала забранная в трубу река Синичка, жилой корпус для защиты от оползней был приподнят на сваях на 2,5 метра, а заодно таким образом решалась проблема непрестижного первого этажа – его попросту не было. Правда, в середине 30-х из-за острого дефицита жилья там все-таки сделали дополнительные квартиры с частичным заглублением в цоколь.

Еще одной "изюминкой" Дома Наркомфина стало расположение несущих стен не снаружи, а внутри здания. Хотя по-настоящему всю конструкцию держат не они, а каркасная сетка из пронизывающих все здание колонн диаметром 350 мм. Только благодаря им дом до сих пор не развалился, несмотря на то что его лет 80 как не ремонтировали.

К сожалению, очень многое Гинзбургу так и не удалось воплотить. Изначально в состав комплекса должен был входить еще один жилой корпус, здание детского сада, служебный двор с гаражом и прачечной и собственный парк. Все это так и осталось на бумаге, зато уже в 30-х окружающую территорию начали активно застраивать.

Бытовой корпус отдали под типографию. А к концу 30-х годов от коммуны не осталось и следа, и большинство квартир было превращено в самые обычные коммуналки. В наши дни дом находится в аварийном состоянии и практически полностью выселен, хотя в 10 квартирах все еще живут.

Фото: oldmos.ru

Дом архитекторов, он же РКЖСТ "Показательное строительство" (М. Барщ, 1932) – Гоголевский бульвар, 8, стр. 1-2-3

Родной брат Дома Наркомфина. В общей сложности команда Гинзбурга успела построить в Москве четыре дома по этому проекту, из них до наших дней сохранились только два. В дом на Гоголевском должны были вселиться архитекторы и опробовать на себе все плюсы и минусы проживания в доме-коммуне.

Список его жильцов можно читать как энциклопедию по истории советской архитектуры первой половины XX века. В числе прочих в его проектировании принимал участие А. Пастернак – брат поэта, потом получил там квартиру, а Борис Леонидович регулярно наведывался к нему в гости, так что впору мемориальную табличку вешать.

Комплекс архитекторского дома состоял из трех корпусов: семейного, корпуса для малосемейных и одиноких и клуба-столовой. Для того чтобы жильцы ячеек больше общались друг с другом, в доме не было сделано ни одного балкона. Зато вдоль коридоров были устроены прогулочные галереи с ленточными окнами, а крыши жилых корпусов соединялись пешеходным мостиком, который позднее разобрали.

Точно так же, как и Дом Наркомфина, комплекс на Гоголевском относился к переходному типу домов-коммун: в квартирах были сохранены отдельные душевые кабины и крохотные плитки, пригодные разве что для того, чтобы сварить себе кофе. Общие душевые должны были располагаться в небольших комнатушках рядом с лестничными пролетами, но после того как проект изменили и в каждую квартиру вставили полный санузел, эти помещения остались пустовать. Позднее в них заселилась обслуга дома – лифтеры и домработницы. В эти каморки площадью в 3,5 метра с трудом можно было втиснуть кровать, и для того чтобы помыться или посетить "удобства", их обитателям приходилось спускаться или подниматься на следующий пролет.

Дом на Гоголевском сегодня выглядит куда лучше, чем Дом Наркомфина, но из-за ряда варварских реконструкций и перестроек от коммуны в нем не осталось и следа. В начале 50-х годов к дому приделали еще два этажа, уничтожив при этом всю рекреационную зону на крыше. Мост между корпусами разобрали, остекленные лестничные пролеты скрылись под кирпичными горбылями лифтовых шахт. Клуб-столовую оккупировали всевозможные конторы, передав эстафету нынешнему малому бизнесу.

Фото: oldmos.ru

"РЖСКТ "1-е Замоскворецкое объединение" (Г. Вольфензон, С. Айзикович, 1929) – ул. Лестева, 18

Этот дом принято считать самым первым домом-коммуной, построенным в СССР. Главной его изюминкой является расположение в сочетании с планировкой корпусов: дом построен в форме расходящейся буквы П и по линии осевой симметрии ориентирован на стоящую за ним Шуховскую радиобашню, так что его корпуса выглядят как расходящиеся от нее лучи. Две вертикальные линии дома образованы жилыми корпусами на 230 ячеек и отходящими от них флигелями на 40 квартир с обычной планировкой. Перемычку между ними создает бытовой блок с непременным солярием на крыше, спортзалом, клубом, залом для собраний и детским садом. Внутри комплекса располагался глубокий двор-курдонер со спортплощадкой и бассейном-фонтаном, выходивший некогда прямо в зеленую зону Хавско-Шаболовского поселка. Сегодня дом находится в удовлетворительном состоянии, но все помещения бытового корпуса еще в 50-х были отданы под жилье с соответствующей перепланировкой.

Фото: oldmos.ru

Общежитие Института красной профессуры (Д. Осипов, А. Рухлядев, 1932) – Б. Пироговская, 51, к. 2-8

Экспериментировать на общежитиях конструктивистам, как говорится, сам бог велел, поскольку этот тип жилья по определению подразумевает обобществление быта. Дом ИКП замечателен прежде всего своей системой жилых корпусов, в которой четные номера выходят торцами на Большую Пироговскую, а нечетные – на Малую. Все здания соединены на одном уровне единой переходной галереей, благодаря чему комплекс получил в народе прозвище "дом-пила".

На каждом этаже располагалось по 19 жилых секций, уже полностью коммунальных, безо всяких скидок на индивидуализм. Душевые, туалеты и помещения для стирки были полностью обобществлены и вынесены в отдельные комнаты. Причем в мужском туалете было установлено больше раковин, чем в женском, исходя из того, что живущим в доме мужчинам придется подниматься в одно и то же время и идти на занятия. На первом этаже располагался детский сад.

К сожалению, студентам ИКП так и не довелось толком всем этим попользоваться. Как раз к тому моменту, как дом-пила начал заселяться, институт расформировали, а в 1938 году комплекс передали Наркомату обороны под общежитие для Военно-политической академии. С тех пор этот дом висит гирей на шее военного ведомства и постепенно разрушается. Со стороны Малой Пироговской видно, что на некоторых крышах уже выросли небольшие деревца.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Общежитие Текстильного института (И. Николаев, 1930) – 2-й Донской проезд, 8а

Пока данная колонка писалась, на m24.ru уже вышла статья, посвященная этой гигантской "жилищной фабрике" на 2 тысячи человек и ее современной реконструкции, так что нет смысла повторяться. К сказанному автором остается добавить разве что одну любопытную техническую деталь: из-за малого объема жилых ячеек, вернее даже не ячеек, а спальных кабин, в их стены и потолки была встроена система принудительного озонирования воздуха, про которую говорится, что была не исключена возможность усыпляющих добавок. Совершенно жуткое устройство, если вдуматься.

Конец эпохи домов-коммун

Закат эпохи домов-коммун практически совпал с ее началом. Уже в мае 1930 года вышло постановление ЦК ВКП(б) "О работе по перестройке быта", в котором попытки конструктивистов обобществить все и вся были названы "крайне необоснованными, полуфантастическими, а потому чрезвычайно вредными". Затем по ним катком прошелся XVII съезд, в постановлениях которого коммунам давалась уничижительная характеристика – "уравниловско-мальчишеские упражнения левых головотяпов", на чем все и закончилось.

Некоторые идеи, впрочем, сохранились и легли в основу элитных жилых комплексов для начальства, как, например, придание дому собственной закрытой бытовой инфраструктуры. Так что знаменитый Дом на набережной – это тоже коммуна, просто в VIP-исполнении. Архитекторам порекомендовали вернуться к строительству прежних индивидуальных квартир, а строили по-прежнему медленно и дорого, так что большинству населения вместо коммун пришлось ютиться в коммуналках, где быт был обобществлен по определению. Как пел Высоцкий, "на 38 комнаток всего одна уборная".

Но до конца идея дома-коммуны так и не умерла. К ней попытались вернуться еще один раз, но уже в совершенно иную эпоху и на другом уровне строительства.

Фото: oldmos.ru

ДАС МГУ (Н. Остерман, 1971) – ул. Шверника, 19

Самая известная общага главного университета страны изначально должна была стать вовсе не общежитием, а домом для молодых специалистов. В проекте он так и назывался – Дом нового быта – и решал те же задачи, что и коммуны начала 30-х: освобождение от бытовой рутины и преодоление одиночества человека в большом городе.

Два огромных корпуса, отдаленно напоминающих "книжки" Нового Арбата, предназначались для одиноких и для семейных пар. Между ними была проложена ажурная галерея, заодно совмещавшая функции бытовой секции и общественного пространства. В ней располагалась библиотека, клуб с кинозалом, зимний сад, прачечная, поликлиника, детский сад, столовая, спортзал и даже плавательный бассейн. Все квартиры в доме проектировались с индивидуальным дизайном. Полностью быт в них обобществлен не был – в каждой ячейке была оставлена маленькая кухонька с мойкой и мини-холодильником. При этом на этаже была сделана большая столовая, совмещенная с рабочим пространством на 15–20 человек. Говоря современным языком – коворкинг.

Увы, не получилось. "Левачество" Остермана вовремя заметили, ответственные товарищи дали по шапке кому следует, а Дом нового быта передали МГУ под общежитие и гостиницу. Типовым проектом он так и не стал. Н. Остерман умер в 1969 году, так и не дождавшись завершения своего детища.

Сегодня идеи создателей домов-коммун вовсю эксплуатируются строителями элитного жилья. Не так давно в Сети появилось интервью девушки, безвылазно прожившей почти полгода в жилом комплексе "Город столиц". Читаешь – и узнаешь все знакомые черты проектов 30-х. Только вот обычные люди, для решения проблем которых коммуны и создавались, как и в те времена, остались ни с чем.