Давид Герингас: "Современная музыка требует больше времени, чем классика"

Ежегодный международный фестиваль Vivacello пройдет с 16 по 25 ноября в Москве. Художественный руководитель музыкального марафона Борис Андрианов подошел к программе с присущим ему вкусом. Среди почетных гостей – в прошлом наставник Андрианова – Давид Герингас, один из крупнейших виолончелистов мира, которому в этом году исполнилось 70 лет. Несмотря на почтенный возраст, музыкант не просто полон сил, но с мальчишеским задором берется за сложнейшие сочинения, вроде виолончельного концерта Шостаковича. В Москве он сыграет пять сонат Бетховена вместе с пианистом Филиппом Копачевским.

В преддверии фестиваля журналист m24.ru Юлия Чечикова встретилась с маэстро.

Фото: meloman.ru

– Давид Гилевич, вы были и остаетесь хорошими друзьями с композитором Софией Губайдулиной. Почему, на ваш взгляд, только что прошедшее празднование ее 85-летия несопоставимо по масштабам с торжествами, посвященными советским классикам – Шостаковичу и Прокофьеву?

– Я каждый день думаю о Губайдулиной. Наша дружба – это часть моей жизни. Мы встретились в 1986 году, работали над "Семью словами Христа" для виолончели, баяна и струнных. Помню, как она тогда передала свое восприятие музыки, свой гений нам, как она с нами общалась, какие у нее были требования, словно это было вчера. Очень внимательно относилась к нашим пожеланиям. Если мы говорили, что, к примеру, в каком-то месте неудобный темп, она шла на компромисс. Для нее остается важным рациональное – выбор формы, темпов, и иррациональное – чувство, импровизационное начало. Я переживал состояние счастья, когда она давала мне домашнее задание во время написания виолончельного концерта, посвященного мне – погрузиться самому в поиски. В этом совместном процессе и заключается настоящий творческий подход.

Десять прелюдий для виолончели соло, написанные Губайдулиной в 1974 году (она работала над новыми средствами выразительности), произвели революцию в виолончельном искусстве. Конечно, эта музыка родилась при участии виолончелиста. А то, что она сочинила для баяна, безусловно, связано с Фридрихом Липсом. Ее язык нельзя спутать ни с кем. Большие композиторы, большие художники отличаются тем, что их индивидуальность в музыке безусловна и редка, особенно если говорить о современном положении в композиторстве. Многие произведения похожи друг на друга как близнецы. Вспоминается Стравинский, который считал, что Вивальди написал одно свое произведение 150 раз. Это неправда, конечно, но с другой стороны можно понять его сарказм. Я иногда шучу, что из любого фортепианного концерта Моцарта можно перескочить в другой. Но это, конечно, шутка.

– В чем вы видите главное новаторство Губайдулиной?

– София Асгатовна – революционер. Моцарт не был революционером – он использовал все, что было создано до него. А вот Бетховена можно назвать революционером – в плане новых средств выразительности. Губайдулиной тоже удалось это сделать в полной мере. И я уверен – наступят времена, когда ее будут исполнять так же регулярно, как и классиков. Кстати, Шостакович очень рано попал в этот сонм, задолго до столетия до дня рождения. Такое не часто случается, что композиторы при жизни становятся классиками, и их музыка входит в обиход наших музыкальных пристрастий.

– Кого еще из поколения Губайдулиной вы причисляете к классикам? Шнитке?

– Безусловно.

– Эдисон Денисов? Луиджи Ноно?

– Варианты на любителя. А вот Карлхайнц Штокхаузен – человек, преобразивший весь мир, оказался в забвении. Его практически никто его не играет. Как-то он разослал письма во все германские оркестры с просьбой объяснить, почему никто не берется за его музыку. И получил один ответ: "Ваши партитуры такие трудные, требуют много репетиций, а у нас 3-4 репетиции, поэтому поставить произведение в репертуар невозможно". Штокхаузен пользуется звуками, которые мы обычно отметаем. Из того же ряда Хельмут Лахенман. В Гамбургской опере работали над "Девочкой со спичками". Дирижер нашел возможность посвятить два месяца репетициям с оркестром, предварительно обучив музыкантов чтению своих партий. Серия из пяти спектаклей прошла с полным аншлагом. Современная музыка требует больше времени, чем классика. К сожалению, зачастую отношение к современной музыке сводится к формальному закрытию дырок в чьем-то фестивале. Совершенно неважно, как прозвучит то или иное сочинение – все равно оно настолько сложное, что даже профессионалы не заметят ошибок, не говоря уже о публике. А ведь успех произведения зависит от того, насколько хорошо оно выучено. Только тогда можно выполнить замысел композитора, продемонстрировать его мастерство, индивидуальность.

[html][/html]
Видео:youTube/Пользователь: messer citrazzo

– Какие произведения из вашего репертуара шли к публике с наибольшим сопротивлением?

– Я назову несколько таких сочинений. Наверное, это Concerto grosso Альфреда Шнитке. В Гамбурге я дружил с местной концертной дирекцией. Они сетовали, что Гидон Кремер настаивал поставить в афишу сочинения Альфреда Шнитке и Арво Пярта. Такая перспектива их совершенно не привлекала. И все же Гидон смог их уговорить, и это был феерический успех не только для композиторов, но и для Литовского камерного оркестра (я выступал вместе с этим коллективом и со скрипачкой Татьяной Гринденко, супругой Владимира Мартынова). Волевой, решительный исполнитель дал дорогу двум произведениям: Concerto grosso Шнитке также получило широкую известность, равно как и двойной концерт для двух скрипок Tabula Rasa Пярта (одно из любимейших произведений в кинематографе).

Еще один пример – виолончельный концерт Анри Дютийе, одного из крупнейших композиторов XX века. Свои произведения он писал очень долго и скрупулезно. Виолончельный концерт занял у него семь лет. Но сроки для Дютийе не имели значения, ему было неинтересно писать много. Он стремился создать произведение, в котором был бы уверен на 100 процентов. Его виолончельный концерт – абсолютный шедевр с моей точки зрения – и по красочности музыки, и по задумке. Дьердь Лигети говорил, что всегда ищет синтаксис, зерно нового произведения. Для Дютийе это тоже было очень важно. Первый раз я исполнил виолончельный концерт в 1982 году, затем в 1989-м, 1992-м, а потом начал играть его часто. Сейчас это классическая репертуарная вещь. Многие молодые музыканты могут играть его наизусть. Мстислав Леопольдович тоже так делал вначале.

К сожалению, зачастую отношение к современной музыке сводится к формальному закрытию дырок в чьем-то фестивале.

– Но вы его играете по нотам?

– В этом концерте очень трудная партия оркестра, есть риск расхождения. В берлинской Комише опер мы играли его с Яковом Крайцбергом. Все прозвучало прекрасно. Потом я был свидетелем, как на другом концерте Оркестр Берлинской филармонии расходился с солистом, игравшим наизусть. Это не романтическая музыка, конструктивная, и, может, публике это не так заметно...

– В отношениях с композиторами вы выступаете и как заказчик. Как часто вы инициируете появление новых партитур?

– После возвращения из эмиграции в Литву я сделал пять заказов – попросил написать пьесы для виолончели и фортепиано. Очень опасался, что вся музыка окажется одинаковой. К счастью, мои страхи не оправдались. Один мой друг, задействованный в этом проекте, решил отойти от моих пожеланий и написал пьесу для виолончели соло. Я пошутил, что раз пожелание заказчика не выполнено, то и гонорара не будет. Через неделю он вернулся с готовой фортепианной партией. Так что теперь можно играть произведение и с аккомпанементом, и сольно. Позднее вышла пластинка с этой музыкой.

Бернард Ромберг, крупнейший виолончелист, который, как и я, прожил сорок лет в Гамбурге, с юности дружил с Бетховеном. Когда Людвиг ван решил написать что-то для виолончели, Ромберг ответил: "Не стоит, я все равно играю только свои произведения". Бетховен обиделся и переписал произведение в тройной концерт для виолончели, скрипки и фортепиано. Так мир потерял один виолончельный концерт. Это другой пример, так же ярко иллюстрирующий мысль о том, что исполнитель – не последний фактор в появлении и продвижении новой музыки.

[html][/html]
Видео:youTube/Пользователь: RCmusic