Иван Вырыпаев – о спектакле "Иранская конференция" и номинации на "Золотую маску"

С 14 по 17 декабря в театральном центре "На Страстном" пройдут показы польского спектакля Ивана Вырыпаева "Иранская конференция", который он поставил по своей новой пьесе. Премьера прошла в сентябре в Варшаве, и уже были показы в Вене и Граце.

Иван Вырыпаев рассказал порталу Москва 24 о новом спектакле, пьесах на русском, своем отношении к "Золотой маске" и российским "божественным атеистам".

Фото: портал Москва 24/Никита Симонов

"Иранская конференция" уже была представлена в Польше и на двух фестивалях современного искусства в Австрии. Российские зрители увидят ее впервые. К чему нам стоит готовиться?

Идея этой пьесы возникла после предложения из Стэнфордского университета: мы хотели создать совместный проект в Кремниевой долине, собрать тех людей, которые занимаются поисковыми системами, соцсетями и прочими технологиями, показать им этот спектакль и дать повод для дискуссии о том, как и куда нам развиваться дальше, и что делать с планетой. Люди сегодня действительно должны понять, в чем смысл жизни, как нам жить. Просто если ответа на этот вопрос в ближайшее время не последует, то жизни человека на планете Земля скоро придет конец. И это не метафора и не паника. Это реальность.

И в "Иранской конференции" разговор о политике уходит к духовным, ментальным вопросам. Поэтому эта пьеса не политическая. Там показаны разные проблемы, основной дискурс этой пьесы заключается в том, что такие понятия, как бог, истина, смысл и знание сегодня не находятся в разряде необходимых вещей для простой и прагматичной цивилизации, где главенствуют наука, бизнес и технологии. И суть в том, что эти ученые на конференции поднимают вопрос, не являются ли эти эзотерические вопросы ключевой темой, о которой нужно думать именно в контексте науки, политики, социума.

В пьесе один ученый из Дании рассказывает о структуре своей жизни, в основе которой лежит "хочу", где "хочу" равно "получать". Должно ли нам быть стыдно за свое "хочу"?

В "хочу" нет ничего плохого. Мы же все всегда чего-то хотим, на этом и строится жизнь. Мы так устроены: мы хотим размножаться, мы хотим получать. Но кардинальные, антропологические изменения с нами начинают происходить тогда, когда мы начинаем отдавать. Мы и так все время по чуть-чуть отдаем. Но вот если этот "процесс отдавания" станет более глобальным, то начнут происходить реальные изменения. Вернее, даже сказать по-другому: когда в нас начнут происходить какие-то серьезные внутренние изменения, тогда мы станем потихоньку отдавать.

Фото: портал Москва 24/Никита Симонов

Форма пьесы – конференция. Вы же сами выступаете на конференциях. В одном из интервью вы упомянули, что вас пригласили сразу в четыре мировых вуза с докладами. О чем вы рассказываете?

Иногда о театре, иногда о развитии современного искусства. Но чаще всего, если эта аудитория, не связанная с театром, то я провожу семинары о природе творчества – я помогаю понять, как, допустим, менеджеру банка найти для себя элемент творчества, чтобы работать на скучной, неинтересной работе. Как убрать из своей жизни ад и все, чем ты занимаешься, сделать радостным и красивым.

В том числе, вы выступаете с докладами об осмыслении интегрального развития мира. Что такое интегральный подход?

Это сложная тема. Родоначальник интегрального подхода, его создатель и отец – Кен Уилбер, знаменитый американский философ. В основе интегральной философии лежит то, что человечество, Вселенная имеют одну универсальную ценность, общую для всех. Это истинная природа, подлинная реальность, она появляется в виде сознания, которое, в свою очередь, появляется в разных формах и эволюционирует. Это такая теория эволюции. Люди переходят из одной стадии в другую. Но мы не можем построить коммуникацию между собой, потому что у нас разное развитие. Например, один народ находится на этноцентрическом уровне, то есть отождествляет себя с каким-то этносом, народом или религией (это характерно, например, для России). Другой уровень – мироцентрический, когда люди отождествляют себя со всей планетой. И эти два уровня противоречат друг другу.

Интегральность означает, что ты перерастаешь эти перспективы и начинаешь понимать, что ты – это мы все вместе. И начинается выстраивание подлинных коммуникаций. Сегодня интегральных людей в мире очень мало, примерно пять процентов населения. И эти пять процентов не могут изменить планету. Когда их будет 25, произойдут какие-то сильные изменения между нашими взаимоотношениями, но до этого времени мы все уже исчезнем.

А вы себя к этим пяти процентам относите?

Я не могу сам про себя говорить. Об этом должен судить кто-то другой. Я просто пользуюсь иногда этой интегральной философией. Но это же не учение, не религия, это научное исследование. И оно помогает мне понимать некоторые вещи. Когда, к примеру, я хочу понять, что происходит между двумя православными церквями – русской и украинской – я подключаю интегральную теорию. И все становится понятнее.

Фото: портал Москва 24/Никита Симонов

Как-то вы высказывались на эту тему в фейсбуке, правда, потом эти посты удалили. Кстати, почему вы вообще вернулись в соцсети?

Я каждый день хотел бы оттуда уйти. Но вернулся, потому что у меня есть своя компания, и мои продюсеры и менеджеры просят меня вести фейсбук, это очень помогает продажам. А вообще, конечно, это несерьезное пространство.

Что вы имеете в виду?

Когда серьезный человек начинает серьезную тему обсуждать в фейсбуке... Мне кажется, что это пространство уничтожает серьезность обсуждения. Мне стыдно за каждый пост в фейсбуке, который я написал искренне. Там можно писать только неискренние посты. А за искренность мне стыдно, как будто ты в каком-то неподходящем месте взял и раскрылся. Особенно мне смешно, когда кто-то пишет какие-то многозначительные, пафосные, патриотические посты. Фейсбук – это про пошутить, что-нибудь продать, посмеяться, новости посмотреть.

С другой стороны, социальные сети нужно просто правильно использовать. Мы друг другу сообщаем о себе, очень быстро, это тоже эволюционный процесс, который невозможно остановить. И все это будет развиваться. А после сетевого общения мы наверняка перейдем на какие-то нейронные обмены. Мне кажется, что было бы здорово, если бы мы могли просто думать и передавать мысли, без компьютера, без носителя.

Технологии – это очень важно. Но человек перестает рассчитывать на себя. Он как будто перекладывает всю свою внутреннюю энергию на какую-то дополнительную структуру – искусственную. Это нехорошо. Это уничтожает человека как вид.

И еще немного о том, что, по вашему мнению, уничтожает. Вы часто говорите, что фестивали убивают искусство таким, каким оно должно быть. В этом году ваша пьеса "Солнечная линия" стала номинантом на "Золотую маску". Для вас это что-то значит?

Когда ценность спектакля определяется тем, что он лауреат "Золотой маски", мне кажется, что в этот момент на зрителя оказывается давление. Все эти номинации нас искусственно направляют. Вот я пишу пьесы, для меня это важно. Но я не хочу, чтобы о моих пьесах было написано, например, "Солнечная линия" – номинант или лауреат "Золотой маски": значит, это хорошая пьеса. А другая, значит, плохая? Я хочу, чтобы зритель решал сам. Поэтому я, конечно, благодарю всех за номинацию, мне все это очень приятно. Но "Золотая маска" мне не нужна.

То есть, если позовут получать награду, вы не приедете?

Я не буду получать премию. Не хочу участвовать в процессе получения премии.

Фото: портал Москва 24/Никита Симонов

Вы стали довольно остро высказываться о театральной критике. А не так давно сказали, что она сегодня в том виде, в котором есть, вообще существовать не должна.

Просто критик – это человек, который не покупает билет, смотрит спектакль всего один раз, как правило, в день премьеры. А потом начинает писать статью, в которой описывает свои ощущения, понравилось ему или нет, и выдает их за объективное мнение. Он даже не пишет: "вот мне показалось", "я был на одном просмотре, извините, сложилось ощущение", "мне кажется", "это лишь мое мнение"... Нет, он говорит: "Это так, а вот это этак".

В Польше, например, театральные критики влияют на продажу билетов. А у меня своя компания: значит, плохая статья в центральной газете может отразиться на том, пойдут на мой спектакль или нет. Плюс, я обнаружил само состояние критиков – они не знают профессии.

Мне кажется, место театрального критика – в фейсбуке. Там он может писать все, что хочет. Или пусть покупает билет, посмотрит как минимум три спектакля, поговорит с режиссером, почитает пьесу, а потом выдаст аналитическую статью. В противном же случае, мне кажется, мы должны выйти из плена театральных критиков. Я не хочу быть таким художником, который говорит: "У меня замечательная критика и две награды на фестивале". Я хочу говорить только: "У меня все билеты проданы". Вот это единственный критерий – продажа билетов, люди, любовь людей.

Не нужен мне посредник, который будет людям еще что-то объяснять и за это получать деньги. Пускай объясняет в фейсбуке.

Фото: портал Москва 24/Никита Симонов

Вы пишете на русском, ваши пьесы ставят почти по всему миру. Давайте поговорим о восприятии этих текстов в разных странах. Чем мы отличаемся? Действительно ли у нас есть эта генетическая духовность, про которую все так любят рассуждать?

У нас есть отличительные вещи в искусстве, то, чего нет в странах центральной, западной Европы и странах англосаксонского мира. Наши слова, наша литература – она вся связана с духовной жизнью. Она вся нацелена на божественное, на сакральное. Даже атеисты в России – они божественны и сакральны. А для западной и англосаксонской культуры (за исключением Исландии) намного важнее темы комфорта и прав человека. На Западе внутренне запрещены темы духовности. Люди стараются об этом не говорить, не думать, не смотреть, потому что это для них маргинально, глупо и безвкусно. В Польше, например, мы с друзьями в основном говорим о политике, может, о бизнесе, об экономике, но никогда не говорим про духовные вещи. За три года – ни разу. И журналисты не спрашивают про это.

А в театре про это говорят?

Нет. В театре – только про социальное и политическое. Например, что делать с педофилией в костеле, кто такой поляк, темы антисемитизма, социальное, политическое.

Вы будете и дальше писать только на русском?

Да. Я работаю со словом, и слово дает мне силы. И жизнь, и энергию. Это мой учитель, я люблю слово. Никогда не устаю от слов.

Самая красивая фраза на русском – какая она?

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Я считаю, что это самое красивое, что есть.