Михаил Шуфутинский: "Шансон – это зеркало нашей страны"

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Певец Михаил Шуфутинский давно не нуждается в представлениях. Один из самых известных шансонье России сейчас готовится к большому концерту. Накануне артист побеседовал с обозревателем m24.ru и рассказал, почему не правы те, кто считает шансон блатным жанром, в чем прелесть корпоративов и отчего он больше не хочет жить в Америке.

– Михаил Захарович, свой день рождения, 13 апреля, вы традиционно отметите сольным концертом. Нынче он состоится в Кремле. Как и чем собираетесь радовать зрителей?

– Во-первых, мы представим 25-й альбом, в него войдут песни, которые не издавались до этого, среди них есть не такие уж новые. Одна из композиций вообще была записана в 2002 году, но нигде не звучала. В основном альбом состоит из достижений прошлого и начала этого года. Также туда войдут два новых дуэтных клипа. Зимой мы записали клип "Снег" с Варей Демидовой – это певица, пианистка, композитор, поэтесса. Лирическая, чистая, прозрачная, мажорная композиция, что нехарактерно для российской эстрадной музыки. И будет еще один клип – "Я тобой дорожу" – вместе с Этери Бериашвили. Веселая пародийная шутка с подтекстом. Сегодня не хватает радости, все поют песни о погубленной судьбе или разбитой любви. А у нас о том, как муж и жена говорят друг другу: "Я тобой дорожу", а потом уточняют, "когда в баню в захожу", или "когда в тачке сижу", или "когда на пляже лежу".

Сольных концертов в Кремле у меня до этого не было. Много раз выходил на эту сцену в сборных выступлениях, а нынче предложили такой размах. Кремль – официальная площадка, ответственность большая, и я долго сомневался, надо ли. Но организаторы убедили, что есть несколько серьезных поводов: выход 25-го альбома, день рождения и 25 лет, как я вернулся в Россию из Америки.

– Кстати, многие так и не знают о вашем возвращении, считают, что вы живете на два государства.

– Да, все почему-то думают, что я живу в США, представляете? Это не я, а мой младший сын с семьей живет в Филадельфии. Я там бываю иногда, но живу здесь, в Москве. И наш маленький деревенский быт здесь (дом Михаила Шуфутинского расположен в нескольких километрах от МКАДа по Минскому шоссе. – Ред.). Кстати, мы теперь тоже называемся Москвой, перешли в город, из области нас забрали.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Вы долгожитель на эстраде: выпускаете 25-й альбом – цифра солидная. За эти годы не надоела ли сцена или она, наоборот, дает силы, заряжает?

– А мне просто больше нечего делать. Сцена – это главная часть моей жизни, и, если я от этого устану, все остановится. Мне нравится, меня подогревает, будоражит общение со зрителем. Но иногда просто устаешь от переездов, потому что так или иначе работа связана с гастролями, а в нашей стране зачастую передвижение является серьезным испытанием. Тем не менее результат все восполняет, потому что ты выходишь к людям и забываешь, что летел, не спал и так далее. Выступил, порадовался сам, порадовал людей. А дальше опять в паровоз – и поехал. Слава богу, сейчас гастролей поменьше, но трудности не исчезают. Например, сейчас мне нужно умудриться из Нижнего Новгорода попасть на следующий день в Саратов. Волга, казалось бы, недалеко, а попробуйте туда добраться. Гипотетически нужно вечером сесть в поезд в Нижнем и через 16 часов приехать в Саратов. Но нет такого поезда! Надо ждать и только на следующий день выезжать. Значит, я не попадаю на концерт. Другой вариант: можно в девять утра вылететь самолетом из Нижнего Новгорода в Саратов. Самолет какой-то заграничный, там всего восемь мест, а у нас коллектив 14 человек, поэтому никак не получается. Не полетят же два самолета. И постоянно возникают сложности, которые приходится преодолевать.

– Вряд ли в России есть жанр, вызывающий столь же жаркие споры, как шансон. Он стал лакмусом дурновкусия, своего рода водоразделом между любителями хорошей музыки и не очень. Вы как один из самых известных представителей этого направления можете объяснить, почему именно шансон уже многие годы является главным яблоком раздора меломанов?

– Я понимаю и попробую объяснить. Шансон – это с французского всего-навсего "песня", просто слово. Другой вопрос, что в нашей стране под ним подразумевается. Почему-то решили, что, говоря хорошим языком, это некая свободолюбивая песенная культура, говоря языком невежественным, тупо блатная, воровская песня. Но блатная и воровская песня есть в искусстве любого народа, любой страны, на любой территории земного шара, везде. Утверждать, что только это и есть шансон – неправильно. В библиотеке Московской консерватории хранится книга, которая называется "500 лет шансона", она была выпущена в 1901 году. Древнейшая культура. Понимаете, да?

Я пою песни на самые разные темы. Безусловно, и о бедах людей, оказавшихся в неволе – в этом нет ничего страшного, тоже часть народа. Шансон – зеркало страны. Сейчас людям больше нужна иная тематика, более оптимистичная. Шансонье поют о социальной жизни человека, о цвете пола у соседа на даче, о походе за пивом, о полетах, о родине – о самых разных вещах. Поэтому и популярность большая, жанр понятен каждому. Среди шансонье есть очень талантливые артисты, просто мурашки по коже идут от того, как качественно и здорово спето.

– Как вы относитесь к сегодняшним абсолютным кумирам жанра Елене Ваенге, Стасу Михайлову?

– Хорошо отношусь, чудесно. Если люди сумели спеть песни, которые полюбил зритель и пошел на их концерты, значит, они все делают правильно.

Что касается Стаса, он мне своим пронзительным голосом, манерой напоминает ностальгические времена, конец 70-х, когда вокально-инструментальные ансамбли были в самом расцвете, но из них стали выделяться отдельные солисты. Стас трогательно относится к тому времени и к тем кумирам российско-советского вокально-инструментального искусства. Мне его подход к творчеству импонирует.

Что касается Лены Ваенги, у нее огромное поле деятельности. У нас не так много певиц, хороших – еще меньше, она появилась очень вовремя, у нее красивый голос, ее любят, человек собирает залы.

Должен вам сказать, что я тоже не могу пожаловаться на нелюбовь аудитории, мои залы тоже переполнены. Я приезжаю на концерт, выхожу и думаю: вот это да, вот это подарок! 2,5 тысячи мест – и они полностью заняты. Это тоже приятно. Вообще настоящий успех артиста проявляется позже, когда тебя уже вроде все знают, давно привыкли и хотят понять, что же будет с тобой дальше. А дальше ничего не происходит, ты есть ты, и люди уже идут именно на тебя.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– В недавнем прошлом ваши песни звучали всюду, на всех радиостанциях и телеканалах. Их было заметно больше. По какой причине голос Михаила Шуфутинского теперь слышен реже?

– Никогда не ставил задачу звучать из каждого холодильника и стиральной машины. К тому же есть определенная аудитория, под которую созданы радиостанции. Например, на "Дорожном радио", "Авторадио", "Милицейской волне", "Радио Дача" я всегда присутствую. На "Русском радио" – нет: там такая попса, достаточно простая, что даже мне у них сложно оказаться. Впрочем, и не стремлюсь.

Что касается телевидения, до того как уехать из Советского Союза, я руководил ансамблем "Лейся, песня!" Очень популярный был, любимый всеми коллектив, который, правда, не пел никаких комсомольских песен, а все больше про любовь, про жизнь. Пять миллионов пластинок издали, но нас ни разу не было по телевизору. Знаете, почему? Я тогда носил бороду, а с бородой на телевидении кто мог быть? Три человека: Маркс, Ленин и Энгельс, все, больше никого, других не показывали. Мы жили не благодаря телевидению, а вопреки. Собирали те же дворцы спорта, стадионы, на нас ломились люди, с факелами шли, кричали, радовались. Поэтому говорить, что телевидение сильно помогает в жизни, не стану. Оно тебя может сделать знаменитым, но никогда не сделает любимым.

После моего возвращения сюда ТВ тоже не очень жаловало, ведь существует такое понятие, как формат, оно у нас преувеличено, буквально обрублено топором. Вот повесили на тебя один ярлык, и, что бы ты ни спел, хоть "Москва – Владивосток" про родину свою, все равно скажут: "Нет, давай "Таганку", другое нам не надо. Это вы себе пойте, а на "Первом канале", пожалуйста, "Таганку".

Музыкальных программ у нас откровенно мало, в основном это сплетни и болтовня. Бесконечно зовут на ток-шоу, но мне это неинтересно, пустая трата времени. Говорить с людьми о том, как кто-то к кому-то забрался в постель, утащил мужика, и она осталась одна или с двумя детьми, как вам не стыдно, ай-яй-яй, ах, нет, на самом деле он туда приходил, он был с этой, а приходил другой… И вот пошло-поехало. Ну какая гадость! Неужели это интересно?

– Скажите, пожалуйста, а на корпоративы вас приглашают? Это ваша история? Соглашаетесь?

– Я ни от какой работы никогда не отказываюсь. Что такое корпоратив? Это мероприятие, которое устраивает, допустим, завод в честь своего юбилея. Зачем отказываться, что тут плохого?

– Есть мнение, что это некое неуважение – петь перед нетрезвой жующей публикой…

– О, я обожаю нетрезвую жующую публику! Обожаю! Корпоративы бывают разные. Я был на корпоративе в Кремле, в ресторанах, приезжал по частным приглашениям. Если это не баня, не парикмахерская, а зал, где есть сцена, свет, звук, отчего же не спеть для них? Люди едят, выпивают – для них это удовольствие втройне. И мне радость: я пою и получаю деньги. Зовут ведь не потому, что надо кем-то заполнить место на вечере, а потому, что зрители хотят видеть именно меня.

– А какое самое неожиданное, из ряда вон выходящее приглашение вы получали? И куда ни за что не согласитесь приехать?

– Могу отказать, если не говорят, перед кем выступать. Я должен понимать, для кого пою, чтобы морально подготовиться и программу наметить. Это раз. В таких случаях стараюсь, пока не буду иметь максимальное количество информации, не давать согласия.

Также не поеду, если за столом будет сидеть четыре человека и я должен перед ними со своей группой показать все, что мы умеем. Наверняка люди собрались по другому поводу, и у них другая цель встречи, а я просто заполняю паузу. Могу согласиться, но возьму вдвое дороже.

– Случалось, что ваш концерт муж дарил жене?

– Бывало, и я благодарен тем, кто это делал. Один мужчина может подарить жене автомобиль "Жигули", и она будет счастлива, а другой привезет в подарок Porsche, а она спросит: "Почему не Ferrari?" Разные категории людей. Кто-то может взять и подарить меня, надо относиться к этому с юмором. Но когда маленькая, семейная история, я теряюсь, потому что не знаю собравшихся людей. Когда их много, они все вместе пытаются приобщиться к общему настроению, а когда сидят мама, дедушка, муж мамы, двое внуков и еще одна сестричка, а я должен развлекать – это сложно. Они разного возраста, с разными вкусами, боюсь, не оправдаю ожиданий.

У меня много поклонников в самых высоких эшелонах власти, и я бывал у них в гостях. Это закрытые вечера, естественно, неофициальные. И я себя чувствую вполне комфортно с этими людьми, потому что, оказывается, они нормальные, простые, умеют расслабляться, отдыхать, получать удовольствие, шутить, радоваться, танцевать. Такая у певца работа, причем дело не в российской специфике. Уитни Хьюстон выезжала на корпоративы, иногда я выступаю в Италии, рядом за столом сидит Тото Кутуньо, мы с ним можем вместе встать и спеть. Корпоративы – это класс, это здорово.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Михаил Захарович, вы никогда не афишировали свои политические взгляды, не подписывали письма, петиции, обращения. Это принципиальная позиция? Артист должен заниматься своим делом?

– Если мне кажется, что я могу кого-то поддержать, то подумаю и, возможно, даже подпишу. Если же не предложили, то, наверное, мое мнение не так важно и ценно. У меня есть определенная гражданская позиция, могу о ней говорить, когда спрашивают. Я вообще так приучен, что говорить надо только тогда, когда тебя спрашивают. Хотя и когда спрашивают, лучше промолчать, послушать.

Разве не показатель позиции то, что я, живя в Америке достаточно долгий период и начав уже там самостоятельную жизнь, при первой возможности вернулся в свою страну, остался здесь и не собираюсь никуда уезжать? Я заслуженный артист России, а не Соединенных Штатов Америки.

Конечно, я не буду участвовать в концерте, скажем, посвященном годовщине ВДВ, МВД, только из-за того, что у меня нет патриотических песен. Они должны быть искренние, хорошие, не как лозунги. А новогодние вечера, концерты в честь 8 Марта – туда всегда зовут, там нужны душевные композиции. Политический репертуар мне не удается.

– Давайте вернемся к столице. Вас многие ошибочно считают одесситом, несмотря на то что вы коренной москвич. Часто бываете в центре? Вам нравится, как меняется Москва?

– Мне очень нравится! Просто у любых глобальных изменений, по определению, есть две стороны: положительная – ты живешь в современном, удобном, просторном городе – и отрицательная: мегаполис становится другим, исчезают воспоминания детства, то, за что ты, будучи ребенком, полюбил столицу. Скажем, моя внучка любит сегодняшнюю Москву, она не видела ее 50 лет тому назад, а я видел.

Наша страна проходила разные периоды. Старое уничтожали, новое строили, многое недостроили. Потом было время домов-коробок, их пихали везде. Теперь приходится все исправлять.

Но остались, слава богу, места заповедные, скажем, Арбат. Я жил на Калужской площади, Октябрьская сейчас. Самый центр, пересечение Садового кольца и Ленинского проспекта. Этих домов уже нет. Там стоит памятник Ленину. Почему он сохранен, не знаю. Но вот тех наших домов, по внешнему виду напоминавших дома купеческого сословия, не осталось. Когда пришла советская власть, хозяев раскулачили, забрали все, и мы там жили целыми коммунами. Та жизнь ушла, оставив о себе только ностальгию, воспоминания. Отлично помню Шаболовку, трамвайные линии. Их тоже уже нет. Хорошо, что сейчас на это стали обращать внимание и что-то удается сохранить. Но без перемен невозможно. Возьмите любые города, которые развиваются до неприличия быстрыми темпами, например, Гонконг. Там тоже стояли когда-то маленькие домишки с крышами, но их больше нет, все, другая жизнь. Это признак времени, и от этого не нужно прятаться.

Михаил Шуфутинский с внучкой Аней. Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Мы с вами разговариваем в вашем просторном, очень солнечном загородном доме. Часто у вас здесь собирается семья, родственники?

– Собираемся. Всем вместе не так часто удается, потому что старший сын с семьей живет в Москве, младший сын – в Филадельфии, и там внуки, и здесь внуки, но иногда получается воссоединиться.

– Ваши сыновья не стали артистами. Вы бы хотели, чтобы внуки занялись музыкой?

– Как получится. У нас есть в семье два хороших примера. Первый – это внук Ной, который живет в Филадельфии. У моего младшего сына Антона четверо детей: маленькая внучка Ханна, ей три года, Захар, которому семь лет, Ной, которому 16 лет, и Дмитрий, ему 21, он уже на третьем курсе университета. Ной оканчивает школу, создал свою группу – Young Gravy. Пишет рэп, сочиняет, читает стихи, сам записывает, монтирует, снимает. Они в YouTube есть, у них поклонники, готовят альбом. Очень хорошо учится и собирается поступить в какой-то престижный институт. Другие музыкой пока не занимаются пока.

Что касается Дэвида, старшего, который живет здесь, в Москве, он не музыкант, он саундпродюсер в кино. Работал со многими голливудскими режиссерами – от дубляжа, адаптирования до самых серьезных миксов и сведений больших фильмов. У него трое детей: Андрею – 18 лет, Анечке – 10, а младшему Михаилу Шуфутинскому – 7 лет, он пианист, учится в музыкальной школе при Московской консерватории, только начинает. Очень способный, а главное, занимается с удовольствием. Даже такие предметы, как сольфеджио, теория музыки, которые для детей скучноваты, нравятся. Вот мы вчера отпраздновали пятерку по сольфеджио, это серьезно! Анечка пишет картины, уже два года занимается с итальянскими преподавателями в специальной школе и учится еще в общеобразовательной, где уклон – испанский язык.

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

– Вы сказали, что у внука в Америке рэп-коллектив. Вам подобные современные тенденции интересны? Если к вам внук придет и скажет: "Дед, давай рубанем!", поддержите? Интересно было бы такое сотрудничество?

– А у нас это происходит время от времени. С Ноем мы спели, он взял мои песни и сделал ремикс, наложил свой рэп – очень даже симпатично, в YouTube можно послушать. В свое время сняли с Владом Валовым клип, яркий, популярный, он везде крутился, мне нравится. Я в первую очередь музыкант . Так вышло, что шансон оказался ближе всего. Помню себя маленьким, мы жили на даче за городом, в Салтыковке. К родителям, они тогда учились в меде, приходили друзья-студенты, играли на гитарах и пели "Таганку". Тогда это было запрещено. Я эти песни запомнил, через какое-то время, уже работая в вокально-инструментальном ансамбле, узнал гораздо больше. Потом, оказавшись в Америке, должен был зарабатывать на хлеб и стал петь в русском ресторане. Так было нужно, вот и все.

Я открыт к любым современным веяниям. У меня фундаментальное классическое образование, люблю русскую хоровую музыку, джазовую западную, классику. Только подумайте, сколько необъяснимых вещей на земле, но откуда происходит музыка, как она появляется? Почему у одного человека она рождается и исчезает, а у другого появляется и он имеет возможность ее донести до всех? Ничем не объяснимое явление. Я всегда задаюсь этим вопросом, никогда не нахожу ответа. Единственное, что остается, просто любить ее или не любить.

– Недавно интернет запестрел сообщениями, что вы купили еще один дом в США и планируете вернуться назад...

– Нет-нет! Соседи Антона в Филадельфии продавали дом, стоящий буквально вплотную к забору. Мы решили купить и объединить все в одно. Большая семья, родные, друзья, я приезжаю порой, тоже нужны свои апартаменты. Дом еще не готов, все сломали, внутри разобрали до костей, заново строят. А жить в Америке я больше не буду. Там осталась масса друзей, близких, но я родился в Москве, мне здесь нравится, я здесь нужен больше, чем там.

– Михаил Захарович, вы можете назвать себя счастливым человеком?

– Конечно! Во-первых, у меня большая семья, во-вторых, я живу в хороших условиях. Были не совсем простые годы, тем не менее я в своей стране, признан своим народом, меня любят, и я очень благодарен. Конечно, это большое счастье. Бог дал такую удачу – делать то, что тебе нравится, да еще за это получать деньги. Вообще чудесно. Безусловно, я счастлив.