Собянин: экипажи Московского авиацентра помогают в самых экстренных ситуациях
Фото из личного архива Дмитрия Гройсмана
Продюсера Дмитрия Гройсмана в мире современной российской музыки знают все. Его главным успехом стала раскрутка групп "ЧайФ" и "Пилот", организация самого масштабного российского опен-эйра "Нашествие". Сейчас Дмитрий продюсирует новый проект "ГильZа". Чуть меньше Гройсмана знают как одного из первых менеджеров Гарика Сукачева и его "Бригады С", группы Сергея Галанина "Серьга" и администратора легендарной "табакерки" Олега Табакова. Собственно, именно в далекие 1980-е и именно с театра однажды и началась история успеха одного продюсера. С Дмитрием Гройсманом беседует обозреватель m24.ru Алексей Певчев.
Мы продолжаем публикацию материалов о самых интересных персоналиях российского шоу-бизнеса.
–Ты работал на основной работе, умудряясь совмещать театральную деятельность, и карьеру инженера, и театрального, пускай и теневого, администратора, но ведь это было невозможно, хотя бы потому что в сутках, как бы ты ни старался, не 48 часов!
– У меня уже и ребенок полуторамесячный был, которому я хотел хотя бы сколько-то времени уделять. Но моя жена Юля точно знала, что в пятницу я уйду на работу, а вернусь в субботу днем или под вечер. Я уже был в статусе лидера "систем", и мне не надо было переодеваться в телогрейку. У кого-то появились машины, в которых мы грелись, не шарахаясь по подъездам. В общем, все шло вполне гладко, но однажды раздался звонок, и Толя Фалькович произнес судьбоносную для меня фразу: "Тебе не надоело каждый день восемь часов своей жизни выкидывать коту под хвост?" "А есть предложения?" "Есть. В Театре-студии под руководством Олега Павловича Табакова ищут хорошего администратора". Театр-студия открылся 1 марта 1987 года, а разговор этот состоялся, по-моему, 16-го или 15 апреля. В общем, с 17-го я уже работал в театре.
Фото: ТАСС/Андрей Соловьев
– Как-то странно, в то время молодой специалист сколько-то должен был отработать по специальности, а тебя, выходит, взяли вне всяких правил как особо ценного сотрудника?
– Я так и сказал, дескать, я же молодой специалист, мне еще год отрабатывать по распределению! На что Фалькович ответил: "Ты пройди сначала, а там разберетесь. Если тебя захотят взять, тебя возьмут, остальное не твоя забота". Оказывается, он директору театра не сказал о том, что я молодой специалист. Я пришел к директору – Райхлину Аркадию Мееровичу, тот сказал, что рекомендация у меня хорошая и далее произнес: "Надо тебя в деле проверить. Нужно десять спортивных матов для спектакля "Прищучил", и нужны они были вчера. Возьми как угодно: взаймы, под гарантийное письмо, обещай билеты в театр! Это мы все решим. Если знаешь, где купить, скажешь – и мы купим. Если ни так ни сяк, хоть укради, но мне все равно эти маты нужны!". Я в тот момент мог достать все: кроссовки, авиабилеты, железнодорожные билеты, билеты в любой театр, черную икру, мясо, любой дефицит, но спортивные маты у меня как-то совсем в голове не укладывались. Особенно, где их вообще берут. Поэтому я ничего более умного не смог придумать, как приехать к Толе Фальковичу в Театр Ермоловой. У Фальковича девиз был такой: если я не могу твою проблему решить с одного звонка, значит, я решу со второго звонка, но это значит, что у тебя очень серьезные проблемы. Больше двух звонков он не делал никогда! Я приехал к нему, и он, выслушав меня, тут же потерял ко мне всякий интерес и принялся заниматься своими делами. Я посидел перед ним минут 20, сказал: "Ты мне поможешь?" Он на меня взглянул и ответил: "Ты знаешь, я давно работаю администратором. Включай мозг, я же не могу за тебя все делать. Вот тебе телефонный справочник "Большая Москва". Вот ты бы что сделал на моем месте?
– Пошел бы в любую школу и, минуя всех директоров, напрямую договорился с физруком об аренде за "кроссовки, билеты в любой театр, черную икру, мясо…"
– Тут есть момент: физрук ничего отдать не может, имущество школьное. В остальном – ты абсолютно прав. Вот только маты нужны были срочно в аренду на длительный срок, в течение которого мы бы поняли, где эти их можно купить. В общем, на Фальковича я обиделся, да и уверенности в себе не почувствовал. Но пока я шел до соседнего кабинета, где был свободный телефон, я вдруг понял, что дико туплю, поскольку муж моей сестры является заместителем директора спортивной школы "Самбо-70"! Я тут же позвонил ему, пообещал билеты в любой театр. Он говорит: "Не вопрос. Привези гарантийное письмо. Сейчас апрель, до первого сентября забирай, но чтобы к 31 августа они у меня были. Только давай самовывозом, бери машину и приезжай". Я говорю: "Хорошо". Захожу к Фальковичу: "Я без тебя все решил". Он спрашивает: "Стой, как решил-то?" Я объяснил и рассказал про гарантийное письмо. Он говорит: "Стой, вот теперь я тебя кое-чему научу. Ты запомнил, как зовут секретаря директора?" – "Да, Ольга Кораблева". – "Набирай!"
И он мне быстро накидывает, как должно выглядеть гарантийное письмо: кому, от кого, как. И говорит: "Диктуй ей по телефону, что сейчас ты едешь в театр, тебе нужно гарантийное письмо по заданию директора". Я позвонил, продиктовал ей все, положил трубку, он сказал: "Вот сейчас приедешь, никакого письма у нее не бери, мимо нее проходишь к Аркаше (это был его однокурсник, поэтому Аркадия Мееровича он называл Аркашей). Зайдешь и скажешь, что достал спортивные маты, другое, третье, мне нужно гарантийное письмо и машину. Он нажмет кнопочку или вызовет Олю и скажет: "Сейчас вам Дима продиктует гарантийное письмо". Она ответит: "У меня готово, он мне уже из города позвонил".
Вот когда секретарша зашла и все именно так сказала, директор на меня посмотрел и произнес: "Приходи завтра с трудовой книжкой". И тогда я ему ответил: "Я бы с удовольствием, но у меня есть проблемка". Он говорит: "Привези маты, и разберемся с твоей проблемой". Когда мы их разгружали, он спросил: "Какая у тебя там проблема? Что такое?" Я говорю: "Я молодой специалист, и мне еще год никуда не отпустят. Притом до такой степени, что меня и уволить-то нельзя, если ничего не делаю. И уйти я не могу, хотя нахрен я там не нужен". Он говорит: "Блин, что ты мне мозги тогда целый день сегодня пудрил?" Набрал телефон, спросил у кого-то: "у себя или не у себя" и сказал: "Ну пошли". Мы перешли через двор, я оказался в кабинете у Табакова, маэстро тогда был, будем говорить так, на олимпе славы. Может быть, сегодня и есть какое-то младшее поколение, которое не очень хорошо знает Табакова, но тогда таких людей в стране не было. Табаков был везде: от Матроскина из Простоквашина до Шелленберга из Берлина. Фалькович доложился и сказал: "Олег Павлович, такое дело, этот парень нам очень нужен, проявил себя прекрасно, опыта нет, но мы его наработаем, но у него вот такая проблемка, он молодой специалист и его не отпустят. Можем ли мы что-нибудь с этим сделать?"
Фото: ТАСС/Андрей Соловьев
Табаков вышел, пожал мне руку и представился: "Олег". Я настолько охренел, что подал ему руку и ответил: "Узнал", про себя с ужасом подумав: "Что я несу?" Он говорит: "Раз вы такой хороший администратор, то принесите мне, пожалуйста, завтра номер телефона человека, который теоретически может вас освободить". Я подумал, что теоретически, наверное, это министр сельского хозяйства, в подчинении которого находится научно-исследовательский институт. Поэтому, приехав на работу на следующий день, я поднялся к секретарю генерального директора научно-исследовательского института и просто из ее справочника списал номер секретаря министра сельского хозяйства, узнав, как его зовут, и с этим телефоном приехал к Табакову. Табаков при мне позвонил, и через час я ехал оформлять обходной лист. Я думал, что меня уволили. Оказалось, что нет, по закону меня уволить нельзя, поэтому меня Министерство сельского хозяйства перераспределило с должности инженера-конструктора Научно-исследовательского тракторного института, кратко НАТИ, на должность старшего администратора в Театр-студию под руководством Олега Павловича Табакова.
Вот так с апреля я стал работать в театре.
– На тот момент в одном из самых, в хорошем смысле, модных. При этом в Москву ты оправлялся получать высшее техническое образование и так или иначе в дальнейшем работать по специальности. Как на твою светскую карьеру отреагировали родители?
– Это хороший вопрос! У родителей, наверное, как во многих в советских квартирах, было два телефона: один на кухне стоял, а другой – в комнате. И когда звонили дети – я или моя сестра, то родители сразу брали трубки с двух аппаратов. Чтобы разговаривать и слышать каждое слово. В начале взяла трубку мама, потом папа, и я радостно кричу: "Мама, папа, меня Табаков взял к себе работать, я теперь работаю администратором в Театре-студии". И в этот момент отец мой говорит: "М-м, ты стал взрослым парнем, ты стал принимать сам решения, теперь тебе даже не нужно со мной советоваться. Круто! Молодец! Значит, все остальное ты тоже сможешь сам. То есть ты променял профессию инженера на какую-то фигню. Поэтому, наверное, ты и прокормить свою семью сможешь сам" – и лишил меня родительских денег, которые мне присылали.
Так я вдруг столкнулся с тем, что моя радость оказалась совсем не одобрена моим отцом, но в уныние я не впал. Я был уверен, что он просто ничего не понимает, а я уж как-нибудь выкручусь. Хотя жить втроем на 130 рублей было тяжеловато.
– Ну уж в "Табакерке" странно было не развернуться! Что входило в круг твоих обязанностей?
– Я достаточно быстро включился в работу, в мои обязанности входила типография, печать программы, афиш, дежурства вечером на спектаклях, я сейчас уже не припомню весь круг обязанностей.
– А выход на билеты для блатных и многие блага, которыми сложно не воспользоваться, сидя на хлебной хозяйственной должности?
– Ты понимаешь, из театра можно было вылететь элементарно, а на тот момент оказаться там, где я оказался, было целью жизни. Так что какие-то левые дела мне и в голову не приходили.
Другой разговор, что там работал один художник по договору, который очень круто расписывал деревянные яйца под иконы. При этом он расписывал не так, как это делали художники на Арбате. Он под огромной лупой рисовал выражение глаз, лик Мадонны с младенцем, другие сюжеты. Мы с ним договорились, что я реализовываю эти яйца за процент. Заготовка стоила один рубль, после росписи я отдавал его за 120. Он делал только три яйца в две недели. Я приносил их в кооперативный ларек в ЦУМе, на следующий день приезжал и забирал выручку. Поставить это дело на поток было невозможно, но нам хватало. Я могу сказать, что первый в своей жизни цветной телевизор я купил на средства, которые заработал именно этим путем. Стоил он 700 рублей, и это были большие деньги.
– С билетами, афишами, спортивными матами мы разобрались, но когда же начался рок-н-ролл, с желания оказаться за кулисами которого благодаря фильму с Карелом Готтом все, собственно, и началось?
Фото: ТАСС/Роман Подэрди
– Буквально через несколько дней, после того как я приступил к работе у Табакова, в театр приехала группа "Аквариум". Я о ней слышал, но песни группы мне не попадались. "Аквариум" приехал в сопровождении огромного количества американских и английских журналистов. Как потом выяснилось, Гребенщиков готовился ехать в Штаты записывать свой Radio Silence, и это, наверное, был первый артист из андеграунда, который ехал работать так, как работают американские звезды. Я не знаю, через кого Борис договорился обо всем, но в итоге в зале был миллион ТВ-камер, и на 110 мест набилось человек 250. То есть вся мужская половина сидела полуголая, дышать было нечем. На любом сантиметре, миллиметре располагалась чья-то рука или нога. Я впервые увидел Борю близко. Он был в майке, напоминающей сеть для ловли рыбы. Он очень бегло говорил по-английски, меня тогда поразило его абсолютно уверенное знание языка.
– После такого ты, вероятно, понял, что на новом месте работы скучать не придется и рок-н-ролла будет предостаточно?
– Это действительно было яркое впечатление, но до рок-н-ролла еще было далеко, и я думать не думал, что однажды окажусь в музыкальном бизнесе. Театр – вот что было целью жизни, и я оказался в том месте, где я должен был оказаться. А еще мне было 24 года! Столько же, сколько работавшим там актерам, монтировщикам, костюмерам. Разброс был небольшой, разве что Сереже Газарову было лет 29, наверное. Здесь работали художник Саша Боровский – сын великого Давида Боровского, Леша Серебряков, Андрей Смоляков, был чуть постарше, Сережа Беляев, мой дружище, Сережа Шкаликов. Позже группа "Чайф" написала пару песен на его стихи. Спектакли в "Табакерке" шли в подвале. Здесь играла Лена Майорова, она играла и во МХАТе, но в спектакле "Две стрелы" работала у нас. Смоляк в первой постановке исполнял роль Маугли у Кости Райкина, который ставил ее как преподаватель и режиссер. О "Табакерке" ходили легенды и слухи, каждый спектакль гремел на всю Москву. Ира Апексимова и Валера Николаев еще студентами были, и все они ко мне приходили. Я им выдавал контрамарки, усаживал-рассаживал. Я все спектакли пересматривал по тысяче раз. Вот Сашка Чеканов, который сейчас на Таганке работает, был простым монтировщиком, молодым парнем, которому все нравилось. Кстати, монтировщики в массовках работали как актеры. Нужно было выйти на пару-тройку слов, не приглашать же для этого кого-то со стороны!
Если у меня не было каких-то особых дел, то я шел в проход за зрительным залом (зал находился между двух параллельных коридоров), где было вырезано окошко. Через это окошко я и пересмотрел раз по пятьсот все, что шло в театре. Все мои любимые спектакли – "Билокси-блюз", "Крыша", "Две стрелы".
Фото: tabakov.ru
Мне повезло, я попал в ту атмосферу. Конечно, кто-то про кого-то что-нибудь мог ляпнуть, но были молодыми, с открытыми глазами, все дружили, и с Сашкой Моховым, Сережей Беляевым, Андрюхой Смоляком дружим до сих пор. Серебрякова, к сожалению, вижу очень редко. Много актеров умерло или погибло.
Это была настоящая семья! Я помню, как для спектакля "Прищучил" нам привезли новый мопед. Мы принялись во дворе его обкатывать, и я завалился. Никакого сандала не было и в помине. Тут же монтировщики сказали: "Не волнуйся, сейчас подкрасим, сделаем так, что никто не заметит".
Олег Павлович уезжал куда-нибудь за границу, и когда он оттуда возвращался, то обязательно всем привозил подарки. Например, белые кроссовки разных размеров – типа разбирайте. Какие-то футболки. Сейчас это кажется мелочью, но тогда это дорогого стоило.
Для меня это была не работа, а период полного счастья.
– Причем театр порой шел на откровенные провокации, причем делал это неформально, как это было с "Затоваренной бочкотарой" по Аксенову.
– Как известно, Аксенов приехал на премьеру, хотя до этого не раз говорил, что никогда не приедет по приглашению советской власти. И тогда Табаков попросил сделать это американское посольство в Москве! И вот по приглашению посольства Василий Павлович приехал, и мне посчастливилось сидеть с ним за одним столом. "Затоваренная бочкотара" в нашем варианте представляла из себя бочки с квашеной капустой, имелись водка, огурцы соленые и так далее.
– Как-то уж все безоблачно выглядит в работе администратора одного из самых популярных театров, живущих в бешенном как творческом, так и административном ритме.
– Конечно, бывало всякое, и я мог ночами не спать. Например, в типографии не успевали сделать вовремя афиши, и я понимал, что до спектакля осталось два дня. Тогда я не спал ночь, а утром летел в эту типографию: умолял, уговаривал, задаривал, выпрашивал, чтобы мои афиши сделали в первую очередь. Всегда все делалось, но для этого требовалось приложить максимум усилий и нервов.
Первые мои в жизни гастроли были в городе Кишиневе. Правда, они же единственные театральные. Это была фантастика: все вместе в одной гостинице и десять дней шли спектакли. Я помню, что местные монтировщики таскали какое-то молдавское домашнее вино цистернами. Был такой актер Кирилл Лавров. Он напился, а когда он напивался, изображал из себя декларирующего поляка. Убей, не знаю почему. Дежурная по этажу пыталась его угомонить, он ее назвал "курва бляде", она пожаловалась, что он матерился, и Кирилла из театра турнули. У меня даже где-то есть фотография, где я его провожаю на вокзал. А он шел и говорил: "Да не матерился я, курва бляде – это бледная курица на польском языке".
Дома у меня хранятся афиши расписанные, с пожеланиями друг другу. Это была традиция: сразу после премьеры банкет, на котором все друг другу говорят спасибо за проделанную работу. Есть у меня благодарность от Евгения Каменковича. Очень многому с точки зрения рекламы я научился у Саши Боровского. Боровский мне рассказал о том, что на афише самым крупным нужно написать то, что понравится зрителю. Самым крупным должно быть название – Театр-студия Табакова, а название спектакля и кто в нем участвует – гораздо мельче. Я говорил: "Ты что, надо выделить звезд наших, актеров, чтобы было видно". Он говорил: "Не-не, если человек любит Театр Табакова, то он подойдет, увидев этот логотип, и посмотрит, а что это за спектакль и кто в нем играет". И это я запомнил на всю жизнь. Например, если я делаю концерт "Чайфа", то самой крупной надписью должна быть "Чайф", если зрителя это заинтересовало, то он подойдет к афише и прочтет: где, когда и так далее. Второй важной поговоркой Саши Боровского была: "Воплощение идеи может стоить три копейки, идея стоит миллион". Ее я тоже помню и сейчас, спустя много-много лет!
– Можно ли сказать, что мастерству разговаривать и договориться ты обучался непосредственно в "Табакерке", только с другой стороны занавеса?
– Понимаешь, нужно было уметь не только разговаривать – надо было научиться не срываться. Всех нужных людей нужно было помнить, не забывать поздравить с днем рождения и так далее. Но были еще вещи, которые мне жутко не нравились, с ними я пытался бороться, но потом сдался. Например, Олег Павлович мог позвонить мне с утра домой и сказать: "О! Как же хорошо, что еще не ушел. Ты знаешь, сегодня день рождения (какой-нибудь великой актрисы), поэтому мне нужен букет роз". Ситуация такая: поехать и купить на рынке можно, но там не давали чеков, которые надо было сдать в бухгалтерию, поэтому нужно было приобрести в магазине. В магазинах у нас цветов в то время тоже не было. И это каждый раз был "головняк". Притом что даже директора цветочных магазинов иногда тоже были, скажем так, на коротком поводке: ты мог позвонить и тебе все с удовольствием все делали, но иногда цветов банально не было. Поэтому ты начинал бегать! Своей машины не было, работы основной до фига, а все это нужно еще и привезти. Постепенно такие задания он начал давать мне практически каждый день. И вот тогда я пошел на маленькую хитрость (пейджеров и мобильных телефонов еще не было): я просто стал выходить из дома на полчаса раньше и, когда Табаков звонил, уже не мог ответить по телефону, и он кому-то это задание перепоручал. Но надо отдать должное, через какое-то время он понял мою хитрость и стал звонить на полчаса раньше. Тогда я стал выходить еще раньше. Это было такое преклонение перед талантом, что я не мог не взять трубку, зато уйти раньше мог. Тогда наступил какой-то период, когда он позвонил мне в семь утра и спросил: "Я достаточно рано?" Я перестал пытаться с ним соревноваться, потому что следующий раз получил бы звонок ночью, чтобы никуда не деться.
– На твой взгляд Табаков – жесткий лидер или все-таки либерал, кого в нем больше – Матроскина или Шелленберга?
– Ты знаешь, как ни странно, в Табакове есть все! Я не могу сказать, что он жесткий, но в нем есть твердость, уверенность и убежденность. В то же время я могу сказать, что я мог его попросить съездить в детский сад, чтобы устроить ребенка, он совершенно спокойно это делал. Я очень редко к нему обращался. Всего, наверное, раза три в жизни, и он никогда мне не отказывал. Спустя годы мне нужно было снять Сережу Галанина в театре. Спрашиваю его. Он: "Я так понимаю, речь о безденежье идет?" – "Так точно, Олег Павлович". – "Бери".
Я тебе больше могу сказать. Когда я уже ушел из театра, прошло, наверное, месяца два, и вдруг раздался телефонный звонок. Меня не было дома, жена взяла трубку, и Олег Павлович сказал: "Здрасте, а Дима дома?" – "Димы нет". – "Юля?" – "Юля". – "Юля, ты скажи Димке, пусть он заедет в театр, я тут из Германии приехал и для вашей дочки подарок привез". Вряд ли какой-нибудь главный режиссер, художественный руководитель когда-нибудь вообще подумал бы об уволившемся из театра администраторе. Он такой!
– Поскольку мы коснулись твоего ухода из театра, самое время узнать, каким образом ты познакомился с Гариком Ивановичем Сукачевым – первым артистом, с которым ты стал работать как менеджер. Насколько я знаю, в этом снова виноват театр?
– В один прекрасный день актер и режиссер Александр Марин, который до сих пор ставит спектакли и играет в Театре-студии под руководством Олега Табакова, зашел ко мне и сказал, что сегодня придет Гарик Сукачев, его надо куда-нибудь посадить. Я спросил: "А кто это Гарик Сукачев?" Он так удивился: "Ты что, не знаешь группу "Бригада С"? Более того, "Бригада С", как "бригада СС", напрягла мое еврейское ухо. Марин, правда, меня тут же разубедил, что это никакого отношения к фашизму не имеет и что Гарик это охренительный чувак, и, когда он придет, его сразу узнаешь, так как его не узнать невозможно. Действительно пришел человек с осветленной челкой, очень странно постриженный, в длинном плаще, в красном шарфе и лакированных туфлях. Я даже не помню, он один пришел или с кем-то. Но был он настолько ярок, что кто бы ни был с ним рядом, не запомнить именно Гарика было невозможно. После спектакля мы собрались, о чем-то поговорили, и Гарик стал наведываться все чаще и чаще. Он мог зайти и просто проторчать весь спектакль у меня в кабинете.
Фото: ТАСС/Александр Шогин
– Наверняка не обошлось без каких-нибудь совместных затей, именуемых сегодня креативами?
– Случалось всякое. В один из прекрасных дней как раз, когда мы с Гариком еще не дружили, но уже приятельствовали, у нас родилась идея. В 1987 году каждый концерт был событием, и происходило это очень нечасто и было чем-то глобальным вроде выступления групп Центра Стаса Намина: "Рондо", "Нюанс", "Бригада С" в Центре Стаса Намина. Нам же хотелось сделать что-то для своих в таком месте, где ты можешь быть расслабленным, где соберется вся творческая молодежь. И родилась мысль: а давайте в "Табакерке" сделаем концерт. Собрались Серебро, Марин, Смоляк, Серега Беляев, Шкала, я, и мы придумали вечеринку, чтобы вход был только по дресс-коду (белый верх, черный низ). Кто придумал эту концепцию события – сейчас уже и не вспомнить. Мы преподнесли ее Олегу Павловичу Табакову, и он сказал: "Делайте". Но чтобы все понимали: подвал, в котором находился театр, располагался в жилом доме, и только волшебная сила искусства не давала возможности милиции нас арестовывать и выводить по одному. Сегодня понимаю, какие мы были жуткие, безбашенные сволочи, потому что, пока мы играли концерт в подвале, все шесть этажей над нами не спали. Концерт этот играли после спектакля, когда все зрители ушли, при этом никто не отменял утренних репетиций, и все, кто гулял, это понимали. А монтировщикам нужно было все убрать, а потом поставить новые декорации. Нас это не останавливало, мы готовы были так жить!
Ночных клубов не было, а это было единственное, что мы могли себе позволить, но это были моменты счастья, молодости, ничего круче быть не могло. Я думаю, что эти воспоминания о двух годах в "Табакерке" – самые светлые, что у меня есть. Ну а тогда Гарик стал очень частым гостем театра. Он видел, как я организовываю всякие премьерные тусы, решаю вопросы по телефону. Чем-то я ему помогал, и вот однажды он пришел к выводу, что я ему нужен и произнес: "А не пойти ли тебе работать ко мне директором?" Я всерьез это не воспринял, но Гарик к этому постоянно возвращался. Я объяснял ему, что дружба и работа – это разные вещи, и нам и так неплохо! Я приезжал к нему на базу в любое время, он – ко мне в театр. В общем, для того чтобы меня уговорить, ему понадобился целый год.
– Что же стало главной причиной: ты понял, что рок-н-ролл становится более перспективной областью?
– Точно вопрос о деньгах не стоял, хотя Гарик говорил, что их будет больше. Деньги были нужны, чтобы кормить семью. Но здесь была нужна стабильность, а у Гарика я ее не видел. Мне казалось, что я пришел в театр и теперь могу лет 30 в нем проработать, никуда не уходя. Гарик и "Бригада С" были приписан к Центру Стаса Намина, вроде бы обладавшему статусом юридического лица, но мне все это казалось игрушечным, временным. 1987 год, еще нет никаких кооперативных ресторанов, только в Центре Стаса Намина - первый, работавший всю ночь. Там было вкусно и дорого. Кстати, как потом выяснилось, поваром там был Аркадий Новиков. Мы пришли туда с Сукачевым и встретили Стаса сидящим с каким-то иностранцем с бородкой и усами. В какой-то момент мы с Гариком вышли, и он, понимая, что на меня гость не произвел никакого впечатления, спросил: "Ты хоть знаешь, кто за столом сидит?" Я говорю: "Честно говоря, нет, а кто?" И он говорит: "Да это Фрэнк Заппа". У меня лицо никак не поменялось, я спросил: "А кто такой Фрэнк Заппа?" Он говорит: "Ну ты охренел?! Скажи, кто такие "Битлз", ты знаешь?" – "Знаю". – "А "Роллинг Стоунз" знаешь?" – "Знаю". – "Вот он такой же крутой, этот Фрэнк Заппа".
– Что же заставило тебя в итоге пойти на поводу у артиста?
Иллюстрация из личного архива Дмитрия Гройсмана
– Стас Намин планировал поставить в "Бригаду С" другого директора, а когда ему нужно, мертвого уговорит. Поэтому он меня часто подвозил домой на новом "москвиче" в Крылатское и вел со мной разговоры. Я ему сказал: "Стас, я это не смогу сделать, я этого не умею". На что он: "Слушай, такое впечатление, что ты не еврей. Ты еврей?" – "Да, я еврей". – "Остальному мы тебя научим. Все, что тебе нужно, у тебя есть". Ну а потом Гарик сказал о том, что "Бригада С" абсолютно точно едет в Германию, а потом в Америку, и, если я уволюсь в течение двух недель, он успеет меня оформить в эти поездки. Это был аргумент – ничего слаще мне и предложить не могли.
– Заграница в то время была другой планетой, и ты, наверное, даже учитывая страсть к театру и два года работы в "Табакерке", думал не слишком долго?
– Целую ночь, а на утро пришел к Олегу Павловичу и сказал: "Олег Павлович, у меня такая ситуация, Сукачев зовет меня к себе директором". Табаков, конечно, абсолютно не ожидал. Вообще, администратора разыскать сложно. До меня там сменились четыре человека за полтора месяца. Табаков немного обалдел и сказал: "Как это, посреди сезона? Ты хотя бы до конца сезона доработай". И я ответил: "Олег Павлович, у меня такая ситуация, если вы мне подпишите, то я успею оформиться, и у меня неделя в Германии, неделя в Америке". Тут надо рассказать ситуацию чуть подробнее.
В театре с поездками было очень сложно. На западные гастроли при Госконцерте в СССР была жесткая квота, не говоря уж о волоките с оформлением. Сначала нужно было получить выездные разрешения, потом получить визы, и все это оформлялось несколько месяцев. Для того чтобы тебя выпустили за границу, нужен был якорь – семья, которая оставалась в залог. Более того, суточные, которые платили там – 25 долларов или 50 дойчемарок в день, это было в два раза больше, чем месячная зарплата. То есть если ты там находился 10 дней, тебе платили суточные, и свою зарплату за год ты привозил одним кушем. Все ездили со своими консервами, бульонными кубиками и водкой, чтобы лишний доллар не тратить на еду.
Чуть позже, когда мы с "Бригадой С" приехали в Германию, наш промоутер Гайсмайер понял в каком-то разговоре, что те деньги, которые он гонораром платит группе, она и близко не видит. Все эти деньги оседали в Госконцерте, а мы получали только крохи, суточные, и в какой-то момент он меня отозвал и выдал гонорар в конверте. Не знаю, было ли это состраданием или шло от понимания, что так не должно быть, но как-то в обход Госконцерта он выдал нам деньги. И я помню, что моя доля составила две тысячи дойчемарок. Я рассчитывал за семь дней получить по 50 марок в день, а вместо этого получил две тысячи. Я положил четыре бумажки по 500 на кровать и все никак не мог понять, что вот сейчас я могу пойти и купить машину "Волга". Они никак на "Волгу" не выглядели, эти четыре тоненькие бумажки, хотя она ровно столько и стоила!
Когда я уезжал, мы с Юлькой договаривались, что я привезу видеомагнитофон, но запланированных суточных должно было хватить только на видеоплеер. Но так как у меня оказалось две тысячи марок, то я купил и видеоплеер, и шмотья Юльке и дочке Сане, и подарков теще и сестре. Вещей было столько, что в мой чемодан это влезть не могло, и я купил еще отдельную сумку, в которую все это сложил. Когда я приехал, Юля открыла дверь и спросила меня: "Ты что, кого-то ограбил?" Из той поездки я (и вся группа) привезли по две упаковки тампаксов. Это было такое чудо для Советского Союза, что моя жена своим подругам по две штучки дарила на Новый год как подарок. Это значит, что они могли в свой отпуск поехать и независимо от того, как природные процессы будут рулить, они смогут выходить на пляж, потому что с комком ваты между ног никто на пляж выйти не мог. Сейчас кажется, что это чудовищно, но тогда это было абсолютно реально. Тампакс – это было чудо.
Это все нужно знать, для того чтобы осознать нашу тогдашнюю оторванность от остального мира.
Олег Павлович все это понял и отпустил меня в рок-н-ролл!
