Александр Шейн: "Маяковский – это оптика, через которую можно изучать историю"

На открытии фестиваля "Территория" в Театре наций состоялась премьера фильма "ВМаяковский". Режиссеру картины Александру Шейну удалось собрать мощнейший актерский состав: Евгений Миронов, Чулпан Хаматова, Михаил Ефремов, Никита Ефремов, Людмила Максакова, режиссер Антон Адасинский и фантастический Юрий Колокольников в главной роли. О том, как это удалось и почему оказалось так важно, Александр Шейн рассказал в интервью порталу Москва 24.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Фигура Маяковского, его роль в истории будоражат умы и служат для кого-то источником вдохновения, для кого-то поводом для исторических инсинуаций. Почему так? Прошло без малого 100 лет, а это до сих пор интересно обсуждать и размышлять на эту тему.

– Потому что его судьба сложилась таким образом, что в своих поворотных моментах и реперных точках она отражает ключевые события истории XX века. Даже не только XX: на примере его судьбы очень удобно рассказывать историю, потому что Маяковский модельная фигура. Он стоял у истоков всех жанровых и стилевых моментов XX века. Например, он основоположник футуризма, причем не только живописного, но – что очень важно – текстового и дизайнерского футуризма. Книги, которые они делали со Зданевичем, Крученых, Хлебниковым, стали главными шедеврами истории искусства нашей страны, основой и фундаментальной базой для всего полиграфического дизайна, всего, что связано с искусством плаката, коллажа, клипа, новых медиа. Из этого вышел дадаизм, конструктивизм − все последующие стили опираются на него. Прошло еще немного времени, и Маяковский предугадал социалистический реализм, почувствовал его в своей последней поэме. Однако он не мог пойти туда. Он о него разбился.

– Но почему сегодня это так важно?

– Потому что в этом вы можете найти сегодняшний день. Теоретик искусства Хэл Фостер описал эту конструкцию так: вы берете прошлое, притягиваете его с помощью инновационных практик в будущее и получаете ответ про настоящее. Есть такой герой Прометей: 50 лет он герой, а потом 50 лет – антигерой. Прометей дал людям свободу, дал им огонь. А огонь – это возможность, это сила, с помощью которой можно приготовить еду, а можно – начать войну. Прометей забрал огонь у богов и дал его людям, чтобы они сами определяли, как его использовать. И в зависимости от того, как общество выстраивает отношения между властью и человеком, человеком и творцом, так общество относится к Прометею. Сейчас Прометей – антигерой, потому что существует вертикаль власти. Он же нарушил все законы. В эпоху Просвещения к нему относились как к герою, как к человеку вольного духа и сознания: Прометей был героем, который не побоялся пойти наперекор, который преодолел условности и дал людям возможность почувствовать себя правоимеющими. Так в истории относятся к модернистам и авангардистам: если в 1980-е модернизм был на повестке жизни, а Виктор Цой и все остальные панки и деклассированные элементы художественной сцены отражали общие чаяния, то потом это вылилось в Перестройку и смену парадигмы тоталитаризма на свободную страну. Сейчас происходит окаменевание, последняя стадия этого процесса. Вновь появилась вертикаль власти, а Прометей стал плохим.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Но Маяковский-то остался хорошим.

– Маяковский всегда будет хорошим. Он модельная фигура. Он в каком-то смысле сверхчеловек: к нему нельзя применить отдельно взятую конструкцию. Он отражает все стадии процесса, от той, когда он писал: "Иду − красивый, двадцатидвухлетний", до "наших дней изучая потемки". А сегодняшний день у Маяковского – это "год великого перелома", когда время сгустилось к другой этике. Сейчас не забалуешь − и не потому, что власть не разрешает, а потому, что народ не примет. Нет никакого плохого царя, просто у времени есть своя история. И Маяковский – это оптика, через которую можно все это изучать.

– Какие вещи вам удалось переоценить, работая над этим фильмом?

– "ВМаяковский" – это не только фильм, но и проект, над которым я работал 10 лет. В проекте много всего − газеты, документальный фильм, сериал, выставочный проект и многое другое. Он междисциплинарный. Для того чтобы что-то изменилось, нужно было иметь какую-то изначальную позицию, а я пришел с ощущением своего нуля и через этот ноль я пытался пройти в одну и в другую сторону. У меня не было какого-то знания, которому в процессе было суждено поменяться. Вы что-то начинаете узнавать, перед вами открываются космос и миры, и они расширяются. Это бездонная тема истории искусства, бунта, взаимоотношений художника и власти.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

Я испытываю катарсис от того, что я что-то узнал и понял. Я работаю с формой, кинематографическим языком, и меня бесконечно интересуют и возбуждают те возможные открывающиеся смыслы, возникающие в процессе комбинаторики тех или иных практик работы с материалом. Это территория, на которой я взращиваю смыслы. Это многоступенчатая задача. С одной стороны, рассказать вам историю, которую вы не знаете, − это биография героя, через которую я хочу рассказать вам вашу метавременную биографию. Я старался показать ваш культурный код, вашу культурную ДНК на примере судьбы Маяковского. При этом я параллельно рассказываю историю искусства, историю стилей, хотя вы можете даже этого не замечать. Все начинается с раздробленного энтропийного фильма, в котором люди пытаются найти свой голос, сформулировать свой язык. Так было в футуризме, и это показано на примере простых эпизодов поиска голоса актером. Постепенно это все густеет и успокаивается, и через конструктивную фазу фильма переходит в социалистический реализм. Это движение и есть история искусства. Таким образом получается сложная трехступенчатая структура.

– Как вы нашли своего Маяковского? То есть вы долго мечтали о том, чтобы сделать этот проект или в какой-то момент просто осознали, что вот нужно его сделать?

– Это был долгий и вязкий процесс, начавшийся с самого детства. Я все время был связан с Маяковским: я жил на площади Маяковского, у меня дома было очень много его книг. Я всегда был окружен его именем, мой отец привил мне любовь к нему и в какой-то момент я понял, что внутри этой истории заложено очень много, и начал ее расследовать, но какого-то исходного одного мотивирующего события не было.

Вы видели мой фильм − "Тимур Новиков. Ноль объект"? Так вот они связаны. Там с героем произошло то же самое, с целым поколением произошло то же самое! Какова судьба авангардистов 1980-х? Что с ними произошло? Они все умерли, потому что время их закончилось. Возьмите собирательный образ поколения, объедините Виктора Цоя, Тимура Новикова и Курехина − и у вас получится Маяковский.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Ваш фильм про художников Виноградова и Дубосарского тоже был частью этого проекта?

– Нет. Это отдельный проект "Антология современного искусства", который мы делаем совместно с Евгением Миттой. Это фильмы про Олега Кулика, про Виноградова и Дубосарского, а еще Женя потом сделал "Выступление и наказание Pussi Riot". Тимур Новиков тоже в этой гряде, но и одновременно внутри проекта "ВМаяковский".

– Вы продолжаете работать над этой культурной антологией?

– Я заканчиваю работу над фильмом, посвященным Владиславу Мамышеву-Монро и карнавальной культуре. Этот фильм тоже будет "внутри" проекта Маяковского. Основой фильма стало уникальное пятичасовое интервью с ним, наверное одно из последних, которые он мне дал.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– Возвращаясь к Маяковскому. Во время пресс-конференции вы сказали, что у этого фильма не будет широкого проката. Почему?

– Наоборот, я хочу, чтобы вы понимали: когда я говорю, что у этого фильма не будет проката, я имею в виду, что я не буду позориться с кинопрокатом в традиционном смысле этого слова, но я планирую показать проект широкой аудитории только другим способом, более эффективным, я надеюсь, чем узкий кинопрокат. Я профессиональный человек, 20 лет занимаюсь кино, и у меня нет проблемы выпустить его в прокат – ее ни у кого нет. Но это же будет провал – у него будет шесть зрителей! Даже Звягинцев: он выпускает в прокат свои выдающиеся фильмы с огромной фестивальной историей, и то на них мало ходят по сравнению с тем, насколько его фильмы интересны зрителю. Прокат подразумевает контакт со зрителем, а такого контакта в кинотеатрах для фильмов, подобных моему, сейчас нет. Мой зритель находится в другом месте – в музеях, театрах. Поэтому проката в привычном смысле я избегаю, но каждый, кто захочет, сможет фильм увидеть. Для этого совместно с Третьяковской галерей я строю "музей" в Музее. Это будет целый лабиринт смыслов с кинозалом, и в этот проект войдут все те материалы, которые не вошли в фильм.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

Посмотрите сами, Пушкинский музей в год посещают несколько миллионов человек, выставку Серова посетили полмиллиона человек, в среднем выставки посещают по 50 тысяч зрителей. А теперь посмотрите, сколько человек пришли в кинотеатры на замечательный и отмечнный значимыми фестивалями фильм "Аритмия"! Не ходят в кино на такие фильмы, и зрителя там я не ищу. Я ищу новую территорию, и я уверен, что у моих фильмов есть свой зритель. Это именно те люди, которые ходят в музеи, и их – миллионы. Вы же не пойдете в кино для соприкосновения со сложным авангардом? Вы пойдете за этим в музей или в театр.

– Тем не менее, когда на открытие Московской биеннале ломится толпа, как на рок-концерт, мне кажется, это ненормально, потому что биеннале – это довольно сложное концептуальное искусство.

– Ну а почему ненормально? Это замечательно, что биеннале создало к себе такой интерес. Очередь в музей – это же здорово! Значит, там есть кислород. Для каждого он свой: для кого-то это мода, для кого-то – интеллектуальный опыт, для кого-то – профессиональный. Это значит, что музей – живая территория, какой перестал быть кинотеатр. Там жуют попкорн и ищут другой тип зрелищ.

– Сегодняшний зритель вообще готов к восприятию сложного искусства?

− Сложно артикулированного или сложного тематически? Конечно, есть какие-то барьеры, но все же это дело вкуса и целеполагания автора. Зачем делать что-то специально сложно? Чтобы потешить свое самолюбие? Все мои фильмы построены по обыкновенным законам поэтики Аристотеля, обыкновенным законам восприятия. Я − шаман, я работаю с вашим вниманием, техниками, энергиями.

Фото: портал Москва 24/Владимир Яроцкий

– В "ВМаяковском" вы собрали совершенно уникальную команду людей, начиная от Хаматовой и заканчивая Антоном Адасинским – абсолютно авангардной, но никому неизвестной фигурой...

– Я вам другие имена назову. У меня, например, в титрах есть должность "редактор" –
Николай Молок, главный редактор журнала "Искусствознание". Умница, эрудит, человек, который мне открыл современное искусство! Или, например, Борис Гройс: его анализ темы стал частью нашего проекта. Я соприкоснулся с целыми планетами – художниками Соковым, Комаром, Антоном Видокле. Конечно, при таком раскладе актрисе Хаматовой остается меньше места для высказывания, потому что она была зажата между Борисом Гройсом и монтажом. Но она великая актриса, она сама создает целый космос.

– Но при этом у вас получается популяризировать такие истории.

– Это моя миссия, территория моего интереса. На самом деле это очень эгоистический путь. Вы представляете, как я расту?! Я десять лет назад и я сейчас – совершенно разные люди. Тут я позволю себе сказать, что в этом я похож на Маяковского. Это Гройса мысль, и она очень точная: "Маяковский был единственным авангардистом, который сумел разрушить барьер между зрительским интересом, массовой аудиторией и очень сложными авангардными темами". В нем, с одной стороны, был "Черный квадрат", а с другой − он мог собирать стадионы и его стихи разобраны на наши цитаты. Он единственный, кто смог это сделать. И я пытаюсь быть в этом на него похож, я стараюсь преодолеть дистанцию между сложными конструкциями и вашим пониманием. Преодоление этой дистанции и есть мой профессиональный интерес.