Максим Цхай: "В конце жизни я хочу сказать: "Все только начинается"

Российско-германский писатель корейского происхождения Максим Цхай стал известен благодаря своему Live Journal. Заморские приключения романтичного корейца, рожденного в Крыму, вдоволь поскитавшегося по стране и наконец осевшего в Гамбурге, напоминают одновременно сюжеты песен Цоя и романов Ремарка. Должность тюрштеера – бригадира клубных вышибал – больше располагает к тому, чтобы ставить на место раздухарившуюся клубную шпану всех цветов и мастей, чем к сентиментальным откровениям. Тем не менее, Максиму блестяще удается все это сочетать. За первой книгой "Вышибая двери" последовала вышедшая недавно "Тяжелая рука нежности". В один из нечастых визитов Максим был пойман корреспондентом M24.ru Алексеем Певчевым.

– Вы особенно не скрываете, что оба ваши романа – автобиографические. Стало быть, вы именно тот, за кого себя выдаете. Как вы оказались в Германии, почему именно там?

– Я приехал к любимой женщине, прожили несколько лет, но однажды поняли, что развиваемся в абсолютно разных направлениях, и расстались. Так и началась моя первая книга, когда ты идешь по жизни с кем-то – это соавторство все-таки, а в соавторстве я не пишу.

– Что поразительно, в ваших книгах нет привычного эмигрантского нытья, столкнувшимся с новым бытом человека. Все сводится к легкому налету ностальгии, поиску любимой. Это потому что вы в силу вашей профессии не признаете подобных сантиментов?

– Еще как признаю! Лучший способ познавать жизнь – это жить по всему диапазону, натягивать на себя другие, незнакомые миры и шкуры. Жизнь нельзя узнать, не выходя из четырех стен, из привычного мира, будь ты хоть семи пядей во лбу. Траекторию ракеты можно просчитать, но слетать самому в космос – это все-таки нечто другое. Предпочитаю последнее.

Фото: Денис Намо

– Кстати, что касается сантиментов: читали ли книгу описываемые вами персонажи? Насколько при ее написании вы ориентировались на то, что это возможно и вас могут не только упрекнуть в искажении фактов, но и в несколько нетипичной чувствительности?

– Чутье, скажем так, его стараюсь не потерять.Что касается персонажей, то те вроде довольны. Искажать факты – это не ко мне, какой тогда в них смысл? Напротив, о многом мне пришлось умолчать. Те, кто читал мои книги, догадываются почему. Я ничего не написал о специфике байкерского мира, скажем, о моих контактах с лидером "Ночных волков" Хирургом, а ведь это было знатное приключение, из которого я едва живым вылез, но за что мне наш мотоганг подарил наградной перстень, а Хирург – полный комплект одежды, выпускаемой под патронажем "Волков". И когда на встрече с читателями в Берлине, меня спросили из зала: "А вы не боитесь рассказывать об албанской мафии, действующей в Германии?", я честно ответил: "А я ничего плохого о ней не сказал".

– Книга родилась из блога в ЖЖ, нашла своего издателя и потом и аудиторию. У вас есть некое приятное недоумение по-поводу вашей писательской карьеры?

– Я просто жил свою жизнь, наиболее интересные моменты ее записывал, чтобы поделиться с друзьями, потом читателей стало больше, потом еще больше. Так книги и родились.
Однажды я отметил свой день рождения в Центре своего давнего друга Доктора Лизы, на Пятницкой, пригласив в гости всех читателей моего дневника, а их тогда уже только в Москве было несколько сотен. В качестве подарка мы принимали лекарства и бинты для бездомных, я ведь и сам в свое время бродяжничал несколько лет. Среди гостей оказался и Александр Бондарев, который кроме бинтов и йода принес мне в подарок целую бочку доброго пива и предложил издаться. С этого все и началось.

Фото: Екатерины Четверовой

– Как складывается ваша писательская карьера? Насколько она возможна без совмещения с работой тюрштеера или санитара?

– Я никогда не занимался только одним делом, жизнь коротка, нужно успеть многое. Но кем бы я ни был, чем бы ни занимался, у меня есть табу: никогда не буду заниматься бизнесом, связанным с наркотиками и оружием.
Не нужно бояться трудных дорог, кривых тоже. Только грязных, это может себе позволить только святой. А я, к сожалению, не святой.

– О себе вы говорите: "Людей, которые меня не любят, набьется небольшой поезд. Любящие поместятся в минивэн. И то кто-нибудь того и гляди выйдет по дороге". Это относится и к литературе?

– Конечно, книга – это моя беседа с тем, кто ее читает. Если человеку интересно беседовать со мной, он продолжит разговор, если нет, ну, значит, ему нужен другой собеседник. Мой посыл – посмотри, как было у меня, если тебе интересно, а, посмотрев, либо поверь мне на слово, либо поставь под сомнение. Но, пожалуйста, не сиди сиднем, сомневаешься – проверь. Мы ведь все пишем свои книги жизни сами, просто в соавторстве с судьбой, а кому и повезет – с Ним.

– В новом романе "Тяжелая рука нежности" герой, стало быть, и вы претерпеваете серьезную внутреннюю трансформацию – вступает в мотоклуб, покидает его, становится санитаром в больнице. Столь сложные духовные изменения – результат внутренней работы, физического взросления, каких-то необъяснимых факторов?

– Результат поиска. Главные вопросы жизни: "Кто я и зачем?" Если не ответить на них, жизнь пуста. А как можно узнать, кто ты, если живешь не так, как хочешь, а как тебе сказали, выгодно или положено. Я четыре года верой и правдой служил мотоклубу и не жалею об этом, это был путь моего сердца, я многое в себе познал и проверил.

Потому, не будь жесткой, полной адреналина жизни байкера в мотоганге "Большой тройки", которого Интерпол занес в число самых агрессивных банд-формирований мира, не научился бы я тогда видеть и чувствовать более тонкие вещи, не смог бы так ценить жизнь. Она ведь лучше всего познается в контрасте. Как в бане, из огненного жара – в ледяную прорубь, это и стресс, и кайф одновременно, а главное – очищение души, закалка тела и легкий покой после.

Свет особенно ценишь после того, как долго бродил в потемках. Русский богатырь Илья Муромец, подойдя к середине жизни, из воина превратился в монаха, и теперь, в современной реконструкции его образа, он стоит, опираясь уже не на меч, а на посох. Или мой эталон с юности – восточный полководец Саладин, принципы и благородство которого далеко не всегда служили ему добрую службу, но ведь мало кто знает, что законы европейского средневекового рыцарства заложены именно им. Его кровные враги, рыцари Крестовых походов, до того офигели от такого отношения к смерти и врагу, в том числе и к поверженному, что сказали: "Мы тоже хотим стать такими, как Саладин." Чего стоят временные людские победы по сравнению с победой нравственной, абсолютной?

Помните, как в "Мастере и Маргарите"? "Во имя твоей странной идеи наслаждаться чистым светом" – она мне не кажется странной. Да, я тоже хочу наслаждаться чистым светом. И вам желаю.

Глеб Тарро

– Как сейчас строится ваша повседневная жизнь, из чего состоит привычный день русско-немецкого писателя?

– Мой день начинается с того, что я просыпаюсь и, умывшись, решаю, что буду сегодня делать. Если работа любима, если ты сам создал свою жизнь, иначе и не может быть. Мне ведь совершенно неважно, насколько выгодно то, чем я занимаюсь, насколько это престижно. Эта работа – моя. Я ее выбрал и, на мой взгляд, любой род занятий, который ты выбираешь, для мужчины должен быть служением. А в нем не жалеть себя, не искать только личной выгоды, мы так задуманы самой природой, где самец, от богомола до орла – расходный материал.

Служить чему-то большему, чем деньги и престиж, чему-то, чего и на земле-то не сыщешь. Остальное придет само собой, а если не придет, да и бог с ним. И так во всем, и в отношении с женщиной тоже. Быть верным даже не ей самой, а чему-то большему, что в ней заключено. Если найти, увидеть в ней это и подарить женщине по сути саму себя, она не оставит тебя никогда. Ну или никогда не забудет, как минимум.

– Вы не раз бывали в России. В Москве на книжных ярмарках, в гостях у родителей – в Симферополе. Как вы полагаете, насколько верно российские читатели поняли вашего героя, то есть, извините, вас?

– Мне кажется, поняли. Правда иногда, читатели по моим книгам рисуют себе образ эдакого свирепого мачо, у которого молнии из глаз и огненные шары из зада. А это не я был таким, просто жизнь, которую тогда вел, обязывала ей соответствовать: пускать поочередно то молнии из глаз, то, значит, шары кирпичами.

Теперь же это далеко не всегда так. И чем дальше я иду, тем более не всегда. Я люблю сидеть в парке, разбитом как раз под окнами моего дома, и просто смотреть на листья, небо, облака, и как это все чудно взаимодействует, как многому у этого можно научиться. Даже сорванный ветром лист расскажет, как нужно жить. Долгий свободный полет, согласно невидимым силам и движению атмосфер, легкое прикосновение к чьему-то лицу, к скамье под дождем, невесомое скольжение по дороге. И ушел из кадра, не оставив следа, кроме красоты и добрых воспоминаний тех, к кому прикоснулся.

– В вашей книге бывший тюрштеер-байкер Макс превращается в санитара в хосписе и неизменно переживает немало приключений. Куда его вынесет дальше и будет ли оно, не планируете ли изменить жанр?

– Поживем – увидим. Очень хочу научится писать детские сказки. Вернее не писать, а услышать их из неоткуда и поймать в нужные слова.
Я просто знаю: жизнь не бросит тебя пропасть просто так. Любого из нас. Надо только слушаться судьбы. Правда иногда надо полжизни отдать только на то, чтобы научиться ее слышать, а другую – учится следовать ей. Очень хочу и в глубокой старости, если таковая случится, сказать: "Все только начинается".