Литературная продлёнка: взрослых научат разбираться в школьной программе

Образовательный проект по литературе Yes to reading стартует в Москве 3–4 декабря. Он станет такой "второй сменой" для людей от 25 лет, которые хотят воскресить свои знания по литературе, но времени на это нет. Вести курс будут профессиональные преподаватели, которые помогут разобраться в школьной литературе и, возможно, полюбить ее по-настоящему.

Занудные лекции, экзамены, домашние задания и неудобные стулья – всего это там не будет.

Разбираться на курсе "Школьная литература" собираются в таких произведениях: "Евгений Онегин", "Мертвые души", "Преступление и наказание", "Война и мир", "Доктор Живаго", "Мастер и Маргарита".

Но перед всем этим, редакция m24.ru попросила преподавателей проекта поделиться собственными историями из школьной жизни, связанными с изучениями литературы.

Фото: скриншот YouTUBE/alexander thegun

Артем Новиченков – преподаватель блоков "Евгений Онегин" и "Преступление и наказание"

Учитель, литературовед. Выпускник факультета журналистики МГУ (кафедра художественной критики и публицистики). Автор популярных лекций по русской и зарубежой литературе в "Синхронизации". Писатель, публикуется в журналах "Знамя", "Новый мир", "Полутона", "Сноб". Автор романа в ста предложениях "Синаксарион" (PressPass, 2015). Работает методистом в проекте "Учитель для России".

До 11 класса я не читал книг. К 16 всё, что я прочел, было: 5 книг о Гарри Поттере, 10 книг о Тане Гроттер, Немного Стивенсона и всё, что написал Дойл о Шерлоке Холмсе. Из школьной программы мне далось только "Горе от ума". И я не знаю, почему так сложилось.

“...и когда она спрашивала: "помните, как в "Герое нашего времени"?" – я сталкивался с неприятным чувством незнания.”

Сейчас, будучи учителем, я понимаю, что во многом в том была вина преподавателя литературы. Весь класс её боялся. Она откровенно портила детей.

Она и сегодня преподаёт и имеет высшую категорию. В 10 классе ситуация изменилась, и новая учительница вдохнула в меня энтузиазм к чтению. Мы просто читали книги на уроках, и когда она спрашивала: "помните, как в "Герое нашего времени"?" – я сталкивался с неприятным чувством незнания. Год спустя я начал читать и ушёл в книжный запой, который длится по сей день.

Егор Сартаков – преподаватель блока "Война и мир"

Старший преподаватель факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук, литературовед. Автор более тридцати статей по истории русской литературы XIX века, а также монографии "Консервативная идеология в публицистике Гоголя и русской журналистике 1840-х годов" (М., 2014; 2-е изд. М., 2015), удостоенной золотой медали Академии наук РФ в конкурсе молодых ученых.

Всегдя любил в сочинениях в школе "подбавить" личный момент или личную историю – так они мне казались живее. Помню, что сочинение по "Войне и миру" (тема – "Духовные искания Андрея Болконского") закончил следующим образом: "Я тоже ходил по Аустерлицкому полю и видел, как ранило моего друга Андрея. Мы смотрели вместе на это огромное небо. Небо Аустерлица". Учительница не оценила моего "творчества". Прочитала вслух в классе финальный фрагмент, попросила всех открыть соответствующее место в романе Толстого и спросила: "Ребята, кто-нибудь видит фамилию Сартаков в тексте Толстого? Никто? Наверное, только сам Сартаков и видит".

"Я тоже ходил по Аустерлицкому полю и видел, как ранило моего друга Андрея. Мы смотрели вместе на это огромное небо. Небо Аустерлица".

Я очень люблю наших студентов: никогда не знаешь, какой сюрприз они преподнесут. Как-то спрашиваю у студента на экзамене: "Кто назвал роман в стихах “Евгений Онегин” “энциклопедией русской жизни”? Он отвечает: "Белинский". Я говорю: "Правильно… А как зовут "неистового" критика?" Студент (после долгой паузы): "Иосиф Виссарионович!"

А еще как-то веду занятие по "Медному всаднику" Пушкина. Когда добираемся до анализа образной системы поэмы, всегда нездоровое оживление в аудитории вызывает имя возлюбленной главного героя Евгения – Параши. Говорю: "Её звали Параша". Студентка за первой партой (эффектной внешности) заливисто смеется. Я привычно: "Ну что вы смеетесь? Обычное имя – Параша. Вот вас как зовут?" Студентка: "Сирануш". "Вот, видите, – говорю. – Она Параша, а вы – Сирануш".

Евгения Вовченко – организатор проекта Yes to reading

Моя любовь к урокам литературы началась с самого их начала: чтение на скорость, внеклассные чтения "Волшебника изумрудного города", зачитанное до дыр "Живое слово" и "Родничок". А в 9 классе у нас сменился учитель и пришла женщина по фамилии Бондарчук (фамилией она очень гордилась). Пришла со своей собственной программой: все покупаем тетради А4 на пружинке, каждый месяц сдаем устный зачет по билетам! Каждый урок мы исписывали по несколько листов А4, а все выходные теперь у нас занимала подготовка к зачетам.

"Я торжественно встала и свое блеклое выступление начала щедро пересыпать яркими цитатами, которые зачитывала прямо из тетради".

Я была хорошисткой, но так боялась этих зачетов, что как-то решила себя подстраховать (была сдача "Горе от ума", а оно мне особенно тяжело далось) и на каждый билет набрала цитат, которые занимали половину времени ответа. И вот день зачета. Попался как обычно не самый любимый билет. Я торжественно встала и свое блеклое выступление начала щедро пересыпать яркими цитатами, которые зачитывала прямо из тетради, понижая скорость и растягивая время. В итоге она поставила мне пятерку и еще всем в пример потом ставила (вот оно, зарождение ненависти одноклассников!). Больше я так не страховалась – второй раз не помогло бы.

Еще меня Бобчинским какое-то время звали, по фамилии. Начитались ребята "Ревизора".

Михаил Визель – преподаватель будущих курсов Yes to reading

Главный редактор портала годлитературы.рф

Со школой никакого литературного воспоминания у меня не связано. Но литературными способностями в старшей школе я отчетливо выделялся. Ну, не скажу "как Гулливер среди лилипутов", скорее, как скаковая лошадь в коровьем стаде. В моих школьных сочинениях пульсировала не всегда складная, но горячечная пубертатная мысль – я пытался выработать и торопился высказать личное отношение к Чацкому, Хлестакову, купцу Калашникову, Пьеру Безухову... даже к блоковскому Христу в белом венчике из роз и к героям куваевской "Территории", чью жизнь я понимал еще меньше, чем жизнь Пьера.

“...я пытался выработать и торопился высказать личное отношение к Чацкому, Хлестакову, купцу Калашникову, Пьеру Безухову... даже к блоковскому Христу в белом венчике из роз.”

А иначе, думал я тогда, зачем же писать текст в тетрадку, которая так и называется: "для творческих работ"? По правде сказать, я и сейчас так думаю. Но сейчас я обладаю достаточным (надеюсь) багажом, чтобы обосновывать свои самоуверенные заявления, а тогда знаний мне не хватало катастрофически. И это меня мучило – причем настолько, что ради того, чтобы ликвидировать пробелы, я пошел – уже имея инженерный диплом! – учиться в Литературный институт. Это было дикое время диких авантюр, 93-й год.

Денис Драгунский – писатель, журналист. "Звездный" читатель курса "Школьная литература"

Из книги "Взрослые люди", М., АСТ, 2013

Татьяна Гавриловна, наша учительница литературы, была непростая женщина и очень непростая учительница.Немолодая – лет сорока, не меньше, когда мы были в восьмом классе. Небольшого роста, коренастая, скорее некрасивая, курносая, черноволосая, с химической завивкой. Белая кофточка, темный пиджак, темная юбка. Туфли на толстой подошве с тупыми носами. Она читала нам вслух разные стихи. Вдруг, без предупреждения. Однажды прочла "Елену Сергеевну" Вознесенского. Если кто забыл – стихи про любовь учительницы и ученика. "И стоит она возле окон, чернокосая, синеокая, закусивши свой красный рот, белый табель его берет". Это был некоторый шок.

Однажды Татьяна Гавриловна сказала на уроке: – Я, как дисциплинированный коммунист, подчиняюсь решениям двадцатого и двадцать второго съездов КПСС. Но я считаю, что разоблачение культа Сталина было большой ошибкой партии и государства. Но не потому, что я сталинистка, нет, что вы! Просто я уверена – народу эти разоблачения не нужны. Народу это вредно.

– И что теперь? – спросил я. – Ничего, – сказала она.

Помню, как я однажды написал в сочинении – десятый класс – две вещи: Первое – что я верю в Бога и что народу нужна Церковь. Второе – что немного сухого вина за ужином – ничего, кроме пользы. Татьяна Гавриловна остановила меня в коридоре. Мы присели на банкетку. Был конец уроков, уже никого не было. Она сказала:

– Я показала твое сочинение своим коллегам-словесникам. Они спросили, знаю ли я, куда ты собираешься поступать. Я сказала, что да, знаю. (Я собирался на филфак МГУ и всем об этом рассказывал.) Тогда мои коллеги-словесники сказали, – продолжала Татьяна Гавриловна, – что я должна пойти в приемную комиссию этого вуза и показать им твое сочинение, чтобы тебя ни в коем случае не приняли, потому что ты враждебен и циничен.
– И что теперь? – спросил я.
– Ничего, – сказала она. – Никуда я не пойду, конечно же. Я не доносчица. Кроме того, это совершенно бессмысленно.
Отдала мне сочинение. Там были волнисто подчеркнуты некоторые, с ее точки зрения, стилистические шероховатости. Вместо отметки стояло: "./." (точка-слэш-точка, то есть "без оценки").

Насчет вина. Страшно признаться, но мы иногда баловались на переменке сухеньким. У нас все перемены были по пять минут, а большая – сорок. И мы успевали слетать в магазин. Вот так, дорогие товарищи. Однажды я отвечал урок по литературе – как сейчас помню, по поэме Твардовского "За далью – даль" – и был при этом в очень хорошем настроении. Я этак непринужденно держался за спинку учительского стула. Но всё окончилось хорошо. До сих пор не могу понять – это я так железно держался, или Татьяна Гавриловна была бесконечно доброй и мудрой.