"Мы - это они": Почему надо помнить о жертвах политических репресcий

Фото: m24.ru/Александр Авилов

В четверг, 30 октября, по всей России вспоминают жертв политических репрессий. В Москве траурный митинг ежегодно проходит на день ранее, 29 октября, у Соловецкого камня - огромного валуна, привезенного из мест, где в советские времена находился Соловецкий лагерь особого назначения, и установленного на Лубянской площади.

По данным общественной организации "Мемориал", за годы "Красного террора" только в столице расстреляли более 40 тысяч человек. Сетевое издание M24.ru пообщалось с родственниками репрессированных и с теми, кто помогает восстановить память о жертвах, и узнало, почему так важно уделять внимание личным трагедиям людей той эпохи.

Последний адрес

Проект "Последний адрес" разрабатывался совместными усилиями правозащитного центра "Мемориал", журналистов, историков, архитекторов, художников и самых обычных жителей города. В его рамках на домах, где жили репрессированные, установят мемориальные знаки.

На табличке из оцинкованной стали размером 10 на 17 сантиметров напишут: имя репрессированного, даты его рождения, ареста, гибели и реабилитации. Емко и содержательно.

Знак смонтируют на фасаде здания, причем, если в одном доме жили несколько репрессированных, для каждого человека будет установлена отдельная табличка. Основополагающий принцип этого проекта – "Одно имя, одна жизнь, один знак".

Координатор проекта "Последний адрес" Елена Висенс рассказала M24.ru, когда на столичных домах появятся первые мемориальные знаки и сколько человек захотели увековечить память о своих репрессированных родственниках.

- Елена, расскажите, как продвигается проект "Последний адрес"?

Мы запустили сайт, постепенно доводим его "до ума". Кроме того, у Соловецкого камня 29 октября у нас был представлен отдельный стенд, где дежурили волонтеры - они рассказывали людям о проекте.

Проект Александра Бродского. Фото предоставлено организаторами проекта "Последний адрес"

- А когда планируется полномасштабный запуск сайта?

Мы надеемся, что до конца года он заработает в полном объеме. Через сайт уже можно подавать заявки на изготовление табличек. Зарегистрировано и проверено около трехсот заявок. Каждую заявку мы перепроверяем с нашими коллегами из "Мемориала".

- Когда начнется установка?

У нас готова первая пробная партия этих мемориальных табличек - 16 штук мы сделали. И мы очень надеемся, что в первой половине ноября сможем первые такие таблички на нескольких домах в Москве установить, потому что у нас уже есть договоренность с собственниками домов по нескольким адресам. Не так все быстро делается, как бы нам хотелось.

Однако препятствие здесь в том, что некоторые знаки нам нужно доделать и договориться, кто будет вешать, нужно ли будет посмотреть на сам фасад здания, где его лучше повесить - технические моменты.

Расстрельный дом

Алексей Нестеренко остался без отца, когда ему не было и месяца отроду. К зданию на Никольской улице, где в советское время располагалась Военная коллегия Верховного суда, он вместе с другими родственниками репрессированных ходит каждую среду, пытаясь добиться появления на этом месте мемориального музея. Именно здесь в далеком 1938 году вынесли смертный приговор его отцу.

- Алексей Георгиевич, расскажите, по какой статье репрессировали вашего отца?

"Контрреволюционная вредительская деятельность". 10 сентября 1937 года арестован, а 20 сентября следующего года расстрелян по ложному обвинению. И все это стало известно только через 20 лет, когда он был реабилитирован той же Военной коллегией Верховного суда СССР, которая работала в те годы на Никольской, 23.

- Где он похоронен?

Мне это стало известно только в 2007 году. Это Коммунарка, Бутовский полигон под Москвой. Когда появились открытые документы после расследований, в одном из расстрельных списков оказался мой отец. А так у нас есть мемориал на Донском кладбище - там был главный крематорий, единственный в Москве. Это было, когда у нас еще не было "расстрельной" книги.

Фото: m24.ru/Александр Авилов

- Осталась ли какая-то вещественная, материальная память о вашем отце?

Из вещей остались только фотографии. Все было конфисковано. Мама осталась с тремя детьми, я самый маленький - мне было 25 дней всего, когда его арестовали. 10 сентября 1937 года в Тушине, в доме Научно-исследовательского института гражданского воздушного флота, арестовали.

В результате мама оказалась, можно сказать, в чистом поле. Хорошо, что у бабушки еще была комната в районе Курского вокзала. Мы объединились и разменяли в каком-то жилищном кооперативе обе квартиры на две комнаты и жили в коммуналке, в районе Маяковской.

- Почему вы участвуете в акции "Возвращение имен"?

Я уже пятый раз участвую, но я не сразу включился. Все-таки в этот день мы стоим и у "Расстрельного дома" на Никольской. Вообще, мы - общественники - за то, чтобы там был мемориал. Этот дом сейчас пустует. Он находится в частной собственности. Правительство Москвы обещает его выкупить, мы помогаем принять это историческое решение.

Сейчас здание закрыто строительной сеткой и фальшфасадом. И ничего, даже номера на нем нет. С февраля 2012 года он взят под государственную охрану, помещен в реестр памятников. Мы хотим добиться встречи с собственником этого дома и поговорить, чтобы хотя бы подвал этого дома и зал, где выносились приговоры, были отданы под музей.

Память о репрессированных

Сахаровский центр запустил свой собственный проект "Память о репрессированных", предложив всем тем, у кого погибли или были репрессированы родственники, рассказать о них, сняв это на видео. Для этого был создан специальный канал на Youtube, куда каждый желающий может выложить свою историю.

Директор Сахаровского центра Сергей Лукашевский рассказал о том, как появилась эта инициатива и почему важно уделять внимание истории простых людей.

- Как родилась идея создать подобный проект?

Это больше общественная инициатива. Мы ее с удовольствием поддержали, взяли на себя, учитывая, что у нас есть технические возможности. Но вообще, как это часто бывает, в Фейсбуке группа людей предложила сделать такой "флешмоб" в поддержку того мероприятия, которое "Мемориал" проводит ежегодно у Соловецкого камня.

Но если на акции "Возвращение имен" читают имена чужие и, кто хочет, добавляют имена своих родственников, то здесь возникла идея записывать личные истории. Мы эту инициативу поддержали по нескольким причинам.

Фото: m24.ru/Александр Авилов

Самая главная, внимание к семейной истории - это то, чего очень не хватает россиянам. Возможно, это сидит в самосознании общества. Потому что если бы люди действительно детально знали историю своей семьи, оно было бы другим.

Я знаю много случаев, когда люди с удивлением узнавали, что, оказывается, их деды или прадеды были раскулачены, репрессированы. Это, может быть, даже и не их деды и прадеды, а их братья и сестры, но об этом в семье не говорилось. И нередки случаи, когда, в прямом смысле слова, на смертном одре люди рассказывали правду об истории семьи.

И поэтому возникает ощущение, что история Советского Союза - это только то, что им преподавали в школе, и то, что мы можем увидеть: мы действительно можем увидеть огромные построенные заводы, мощные дома, высотки.

А истории повседневной жизни, истории простых людей - даже в нашей академической истории - по сравнению с тем, насколько это развито в европейских странах, уделяется очень мало внимания. Мы в этом смысле пока недалеко ушли от XIX-начала XX веков, когда история была историей войн, историей государственных лидеров, а не историей жизни людей.

Но мы - это они. Мы не президенты, не короли. Конечно, в великих войнах участвует значительная часть народа, но, тем не менее, очень важно помнить собственную историю.

Это первое, почему мы хотели поддержать эту инициативу. Вторая причина - это поддержка общества "Мемориал". И третья - это, конечно же, поддержка жертв политических репрессий.

- А много ли человек откликнулось на вашу инициативу?

На данный момент у нас не очень много видеороликов. Это в действительности оказалось непросто с технической точки зрения. Мы предлагали, чтобы люди записывали видео и присылали нам. Но оказалось, что далеко не все хорошо владеют техникой, чтобы нам все быстро пересылать.

Но мы думаем, что будем продолжать этот проект, не будем ограничивать его только 29-30 октября. У нас 30 октября открывается большая выставка польского фотографа Томаша Кизны - очень эмоциональный и сильный мультимедийный проект о жертвах "Большого террора", о местах их массовых захоронений.

И мы дадим возможность желающим, которые придут на эту выставку (она будет идти почти в течение всего ноября) тоже записывать свои ролики и присылать их. Мне кажется, это именно то направление, по которому нужно продолжать работать.

Фото: m24.ru/Александр Авилов

- Вы начали говорить об интересе и отношения к своей истории. А как общество, по вашему личному опыту, относится к теме репрессий?

Что касается моего опыта общения со студентами, школьниками, то, естественно, никто и никогда не одобряет сам факт массовых репрессий. Даже люди, склонные испытывать ностальгию по советскому времени, массовые политические репрессии не одобряют.

Дальше все зависит от реального взаимодействия людей с живой исторической памятью. Если ты произносишь людям сухие формулы: "Вот, были политические репрессии, Сталин был кровавым тираном", - начинаются вопросы: "Да, он был кровавый тиран, но мы же ведь выиграли войну...".

Но все меняется, когда ты начинаешь рассказывать о живых судьбах, когда я просто беру и рассказываю собственную историю.

- Что вы рассказываете?

Мой дед приехал в Советский Союз в середине 1930-х годов, чтобы работать инженером путей сообщения. Была индустриализация, страна строила железные дороги. Казалось, он был нужным специалистом. Его обвинили в том, что он польско-французско-бельгийский шпион, и чудом он не был расстрелян. Получил только восемь лет, оказался в лагерях в Воркуте. Чуть было не умер там на общих работах, но тут началась Великая Отечественная война.

Донбасс был захвачен немцами, соответственно, стране нужен был уголь. И тогда дорога на Воркуту превратилась в жизненно важный, как сейчас бы сказали, проект. Он тут же превратился из рядового заключенного в инженера. Это спасло ему жизнь.

А многие люди погибли на этих работах. И когда ты рассказываешь реальные живые истории, зачем, для чего это происходило с миллионами, люди начинают сопереживать конкретным людям, конкретным судьбам. И тогда уже разговор начинается другой.

Дальше человек относится к этой проблеме, исходя из других своих идеологических или культурных предпочтений, либо говорит: "Ну, были, но зато...", либо говорит: "Да, были, и это ужасно, это заставляет нас вынести отрицательный приговор советской истории и коммунистическому режиму в целом". Но самое главное здесь - это рассказывать о конкретных судьбах людей.

Тимур Фехретдинов