Константинов дар и горящие иконы: как в церкви появились Восток и Запад

Обозреватель m24.ru Алексей Байков продолжает рассказ об историческом контексте встречи глав русской православной и католической церквей. В первом материале "Раскол, империум и символ веры" рассказывалось о конфликтах Востока и Запада первых веков. В новом материале речь пойдет о "Константиновом даре", Вселенских соборах, разгроме Константинополя крестоносцами и многом другом.

III. "Кафедра Петра" и "Константинов дар"

Прошли годы, наполненные войнами, мятежами, переселениями народов и, конечно же, церковными расколами. И если вначале мы несколько принизили значение события, именуемого в учебниках падением Западной Римской империи, то сейчас самое время вернуться к нему и сказать о том, какое влияние оно оказало на христианскую церковь. Если формально Италия все еще оставалась частью "империума", то фактически она превратилась в королевство остготов.

Несмотря на то что императора на Западе не стало, там все еще оставался римский епископ, и именно его в этой ситуации и начали воспринимать как воплощение римской власти. Именно ему сидевший в Константинополе василевс присылал свои рескрипты и декреталии. Захватившие Западную Европу варварские народы на Востоке считались римскими союзниками –федератами (foederati) , а римские папы – кем-то вроде имперских главноуправляющих.

Папа Сильвестр I и император Константин. San Silvestro Chapel, Santi Quattro Coronati, Rome. Изображение: Wikimedia.org

При этом до Константинополя было далеко, так что и василевсы, и римская епископская кафедра, и варварские короли прекрасно понимали, что любые спущенные оттуда распоряжения можно попросту не исполнять. А вот стать "римлянами" вчерашним варварам очень хотелось, и престол в Вечном городе начал сам собою приобретать то особое положение, о котором писал историк церкви Александр Дворкин:

"Из-за всего этого в политическом вакууме, образовавшемся на Западе, они стали восприниматься и как наследники св. Петра, и как наместники императора, обладающие как духовной, так и светской властью. Они сами стали видеть себя главой Тела. Но Тело они понимали не в широком павловском (св. Павел) смысле, а как конкретную административную структуру, находящуюся в опасности от ариан-варваров или еретиков-императоров. Эта точка зрения далеко не была универсальной: она не принималась очень многими на Западе и практически всеми на Востоке. Но в конце концов на Западе она победила".

Но и духовная власть римской кафедры тоже имела свои границы. Дело в том, что варварские короли не хуже императоров осознали весь государствообразующий потенциал христианства и сами захотели влиять на вопросы догматики и назначения епископов. В Европе начался тихий процесс обособления местных церквей.

Так, в 511 году в Орлеане состоялся первый Франкский поместный собор, на котором председательствовал Хлодвиг I, там же провозглашенный Rex Gloriosissimus, Сыном Святой Церкви. Королевские регалии ему прислали прямиком из Константинополя. А в принятой при Хлодвиге Салической правде можно обнаружить совершенно феерическое прославление: "Да здравствует Христос, который возлюбил франков!" Вот вам и "несть иудей, ни еллин".

Нельзя сказать, что римский престол до определенного времени занимал какое-то особое положение в самой церкви или даже в ее западной части. Зачастую восточные епископы, вступавшие по каким-то причинам в догматический либо административный конфликт со своими митрополиями, искали поддержки на Западе. При этом свои послания они направляли не только папам, но и еще нескольким влиятельным европейским епископам: изгоняемый из Константинополя Иоанн Златоуст отправил письмо с просьбой о помощи не только Иннокентию I, но и епископам Медиолана и Аквилеи. Имя папы стояло в этом списке первым номером, лишь поскольку того требовал официально установленный "порядок чести".

Битва византийцев с готами при Везувии. Alexander Zick. Die Gotenschlacht am Vesuv. Изображение: Wikimedia.org

Как раз именно внесенные Константинопольским собором (381 г.) в этот порядок изменения и породили необходимость в теоретическом обосновании первенства Римской кафедры. Уже тогда начал свое хождение документ, известный как "Декрет Геласия". Первоосновой для него послужила известная фраза Христа, обращенная к апостолу: "И я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи от Царства Небесного".

К ней была пристегнута легенда о том, что Петр был первым римским епископом и в Риме же был распят и погребен. На этом основании неизвестный автор "Декрета" пропагандировал, что старшинство Рима над всеми прочими кафедрами установлено свыше и в принципе не может быть оспорено никаким церковным собором.

Эти идеи легли в основу концепции cathedra Petri, при помощи которой католики впоследствии обосновывали догматы о первенстве папы, его непогрешимости и прочее. И они же стали еще одним пунктом расхождения с остальными церквями, в которых выражение "кафедра Петрова" понимали как символическое олицетворение любой епископской кафедры, а не конкретно римской.

Спустя несколько веков была сделана еще одна попытка подвести под идею первенства Римской курии документальную базу, на сей раз уже без упоминания Христа и Петра. Речь идет о так называемом Constitutum Constantini, или же "Константиновом даре", согласно которому Константин Великий принял крещение от папы Сильвестра, был исцелен им от проказы и в благодарность за это объявил первосвященника главой всей церкви, господином над прочими епископами, высшим судьей всего христианского мира, а также подарил ему Латеранский дворец и всю западную часть империи заодно. Подложность этих документов доказал еще в 1440 году итальянский гуманист Лоренцо Валла, а в XIX веке ее был вынужден признать и Рим. Но тенденция вполне очевидна: со временем папы стали воспринимать cathedra Petri уже не только в смысле высшей формы церковной власти, но и как право своего абсолютного суверенитета над всеми светскими владыками Европы.

Церковь на Востоке, поглощенная своими попытками сохранить единство в условиях, когда новые ереси появлялись как грибы после дождя, до поры до времени не обращала особого внимания на римские претензии. Все изменилось в тот момент, когда император Юстиниан I и его наследники начали "реконкисту Запада" – полномасштабное наступление на варварские королевства юга Европы и Северной Африки. В 553 году византийские войска вошли в Рим и папство оказалось в двойственной ситуации. Римская епископия утвердилась в роли верховного института имперской власти на захваченных территориях, но при этом сам Вечный город окончательно утратил былое значение, превратившись всего лишь в административный центр одной из провинций великой восточной империи. Вдобавок все это крайне осложняло миссионерскую деятельность Рима в остальной Европе, поскольку варварские короли, по большей части бывшие арианами либо монофизитами, стали недобро коситься на папских легатов, видя в них "пятую колонну" Константинополя.

Святой Иоанн IV Постник, Патриарх Константинопольский. Ватиканская библиотека. Рим. Изображение: Wikimedia.org

Как раз в это время константинопольский патриарх Иоанн Постник решил возвысить авторитет собственной кафедры, прибавив к своему обычному титулованию слово "вселенский". В Риме данное нововведение буквально восприняли в штыки, в основном из-за неудачного перевода: слово "oικουμενικός" для греков означало "всеимперский", в то время как на латынь его перетолмачили как universus, то есть "всемирный". Папа Григорий I Великий усмотрел в новом титуле своего коллеги в прямое покушение на "кафедру Петрову" и обвинил Иоанна в гордыне и жажде власти.

Из-за этого же он вступил в конфликт с императором Маврикием, а когда того сверг с престола и убил генерал задунайской армии Фока – радостно приветствовал его воцарение словами: "Да радуется весь народ Империи, глубоко опечаленный до сего дня, твоим славным деяниям!" В благодарность за это узурпатор отобрал у патриарха так раздражавший Рим титул. За восемь лет правления Фока по своей склонности к бессмысленным жестокостям, пьянству и массовым казням едва ли не превзошел Нерона. И когда его наконец растерзала константинопольская толпа, "осадочек" в отношениях с Римом остался.

Но в целом, как уже говорилось, все это были достаточно локальные "игры престолов", не оказывавшие особого влияния на внутрицерковную жизнь. Говорить о размежевании на восточную и западную церкви с единым центром во главе каждой из них применительно к V–VI векам попросту некорректно.

По настоящему этот процесс начался лишь после того, как на Аравийском полуострове зародился ислам и ведомые потомками Мухаммеда кочевники-бедуины атаковали восточные владения империи, захватив Иерусалим, Александрию и Антиохию. Влияние трех важнейших епископских центров в результате было сведено к нулю. Остались два Рима – Старый и Новый, и логика развития событий постепенно подталкивала их к столкновению.

IV. Горящие иконы и корона для новой империи

Следующий эпизод, всерьез омрачивший отношения Рима и Константинополя был связан с попытками обеих церквей решить проблему с отколом монофизитов и несториан при помощи доктрин моноэнергизма и монофелизма. По сути же, полемика была закручена вокруг вопроса о том, мог ли Христос обладать отдельной волей как личность и как человек, или он был лишь проводником воли своего настоящего Отца. А если Христу все же была присуща человеческая природа, то не был ли ему заодно присущ и ее вечный спутник – грех? В итоге на Востоке возобладал монофелизм – учение, утверждавшее, что Христос обладал единственной субъектностью и единственной (богочеловеческой) волей.

Гудели соборы, велись теологические диспуты, провозглашались анафемы – но тут внезапно оказалось, что мусульмане уже успели захватить большую часть территорий, населенных монофизитами и несторианами, а потому вопрос о каноническом единстве с ними стал слегка неактуален. Взошедший на римский престол папа Мартин I решил взбрыкнуть и собрал собственный Латеранский собор 649 года, провозгласивший догмат о двух природах и двух волях Христа. Всем монофелитам при этом была объявлена анафема.

Реакция со стороны Константинопольской патриархии и имперских властей последовала мгновенно. Из Равенны был отправлен вооруженный отряд, арестовавший Мартина и доставивший его в Константинополь. Там папу лишили сана, пытали и приговорили к смертной казни, в последний момент заменив ее изгнанием. Мартин умер в Херсонесе, монофелиты торжествовали победу, а римский престол был вынужден все это покорно сносить.

Отыграться удалось лишь на Трулльском соборе 680 года. Один из его эпизодов исчерпывающе характеризует весь уровень богословия Темных веков. Некий монах Полихроний заявил, что если возложить на грудь мертвеца свиток с монофелитским исповеданием веры, то тот немедленно оживет и возгласит торжество христианской истины. В зал заседаний был немедленно доставлен относительно свежий покойник, над которым Полихроний пару часов то молился, то шептал ему что-то на ухо. Оживать мертвец наотрез отказался, и монаха в итоге прогнали с криками "Анафема новому Симону-волхву, анафема обманщику народа!". Так монофелиты были окончательно разгромлены, а грубо нарушенный баланс между Римом и Константинополем – восстановлен.

Как показали дальнейшие события – папству удалось отыграть свои позиции и даже с некоторым прибытком. На следующем, Пято-шестом Трулльском соборе восточные епископы сделали попытку атаковать Рим уже на почве мелкой догматики и обрядовых вопросов вроде целибата для духовенства, дачи молока и меда в уста новокрещеным и обычая изображать Христа в виде агнца. В ответ папа Сергий заявил, что он скорее умрет, чем подпишет соборные акты. Император Юстиниан II, в свою очередь, решил, как и встарь, особо не церемониться и направил отряд гвардии во главе с Захарией с приказом привезти строптивого клирика в Константинополь. Но на сей раз появление солдат Рим встретил всеобщим бунтом, к которому вскоре присоединился и присланный отряд, в то время как Захарии пришлось прятаться у папы под кроватью.

Вся эта идиллия длилась бы еще долго, но тут произошли события, которые подвели под прежней моделью отношений Рима с Константинополем довольно жирную черту. Нет смысла в подробностях описывать здесь все перипетии столетия византийского иконоборчества, по числу актов вандализма, надругательств над святынями и убийств священников и монахов оставившего далеко за кормой самые страшные истории про церковные гонения Советской власти. Нас интересует скорее реакция Рима, а там подобный оборот дел всех, мягко говоря, шокировал. В западных церквях никто и не думал обожествлять иконы и прочие изображения, видя в них скорее удобный способ разъяснять содержание и смысл священных писаний основной массе прихожан, которая попросту не умела читать. И соответственно не понимали: с чего это греки вдруг взбесились?

Папа Григорий II. Изображение: Wikimedia.org

У папства впервые появилось осознанное желание каким-то образом даже не обособиться, а отгородиться стеной от творящегося в восточной церкви кромешного бардака. Оно очень четко прослеживается, к примеру, в переписке папы Григория II с первым императором-иконоборцем Львом III Исавром. Император напоминал строптивому римскому клирику о судьбе папы Мартина, а тот отвечал, что тогда скорее отдастся под покровительство любого из варварских королей, дабы получить защиту от константинопольских притязаний. Заканчивалось все это совсем уже дерзкой фразой: "Если ты не научился от разумных, то научись от глупых. Пойди в школу, и дети тебя научат. Если ты там отзовешься непочтительно о Христе и Божией Матери, то дети закидают тебя учебными досками".

Это было уже что-то новое. Ни один епископ еще не дерзал разговаривать в таком тоне с римским императором. Да, были случаи когда константинопольские патриархи не пускали василевсов в храм и даже предавали их анафеме, но "Пойди в школу и дети тебя научат" – это был даже не разговор равного с равным, а презрительное, "через губу", оскорбление.

Рим превратился в главный центр сопротивления иконоборцам. После смерти Григория II его преемник Григорий III провел собор, где было принято уже откровенно раскольничье правило: "Вперед кто изымет, уничтожит или обесчестит и поругает иконы Спасителя, Его Пречистой Матери, Честнейшей и непорочной Девы, или св. апостолов и прочих святых, да лишится Тела и Крови Господа и да будет отлучен от Церкви".

В ответ Константинополь направил карательный флот, который до Италии так и не доплыл, а был полностью уничтожен бурей в Адриатике. Рим мог торжествовать победу: подобное знамение явно указывало на то, что воля божья была на его стороне. Осознав, что решить вопрос военной силой не удастся, Лев Исавр решил напакостить взбунтовавшейся западной церкви при помощи "спора хозяйствующих субъектов". Для этого имелась удобная мишень – канонические территории так называемой Фессалоникской митрополии, в которую входила как бывшая Великая Греция (юг Италии и Сицилия), так и практически все Балканы. Административно все местные епископии подчинялись Риму, на том основании что эти земли ранее входили в состав западной части империи. Лев III своим указом передал их Константинополю, не задумываясь о последствиях. Теперь Рим встревожился не на шутку и начал активно искать себе новых покровителей в Европе. Вскоре он их нашел.

Случай показать, кто есть who, представился в 754 году в ходе очередного наступления лангобардов на севере Италии. Папа Стефан II направил новому императору Константину V Копрониму (если адекватно переводить на русский – Навознику) две просьбы о помощи, оставшиеся без ответа, после чего обратился с тем же самым к основателю династии Каролингов Пипину Короткому. Реакция самого сильного из варварских королевств раннего Средневековья последовала незамедлительно. В 754 году войска франков вышибли лангобардов из захваченных ими Равенны и Пентаполиса. Затем Пипин подарил эти города Стефану, тем самым основав Патримоний святого Петра – светское государство римских пап. В благодарность за это понтифик пожаловал короля титулом римского патриция.

То, что произошло дальше, известно каждому школьнику. В 800 году сын Пипина Карл Великий прибыл в Рим, где во время мессы в соборе святого Петра папа Лев III возложил на его голову императорскую корону. Все бывшие при том франки и жители Рима хором воскликнули:

"Да здравствует и побеждает Карл Август, Богом венчанный великий и миротворящий римский император!"

Значение этого события трудно переоценить. Во-первых, с культурной и исторической точки зрения именно тут и проходит символический рубеж, отделяющий Темные века от знакомого нам Средневековья. Во-вторых, теперь речь шла уже не о восстановлении "империума" на Западе, а о пересоздании римского мира заново, на европейской почве, и Константинополь с его безумствующими василевсами автоматически задвигался на его периферию. Ну а в-третьих, все то же самое произошло и с западной церковью. В раздробленном мире на осколках старой империи папство хоть и оставалось воплощением ее духа, но при этом сам римский епископ был первым среди равных по "праву чести". Теперь расклад изменился: возрождение западного императорского престола автоматически порождало потребность в "патриархе всея Европы". Римские папы давно уже готовились занять это место. Парадоксальным образом не западная церковь создала новую империю под себя, а наоборот, возвращение римского "империума", пусть в итоге и чисто символическое, породило потребность в "церкви Запада".

V. Анафема и схизма

После дня победы над иконоборчеством, известного нам как праздник Торжества православия, смута закончилась, а проблемы остались. За столетие с небольшим Рим и Константинополь успели оформиться в два своего рода церковных государства, между которыми началась борьба уже не столько догматического, сколько геополитического характера. При этом если патриаршество в результате всех пертурбаций окончательно попало в зависимость от воли василевсов, папство, наоборот, крепло именно как политическая сила, не видя перед собой равнозначной светской власти. После первого же раздела 814 года империя Каролингов начала стремительно превращаться в "бумажного тигра", и к моменту, когда 150 лет спустя Оттон Великий создал ее заново, папы уже приучились видеть в императорах скорее досадную помеху, чем опору. Они все больше утверждались в мыслях о том, что единственным носителем "империума" в Европе может быть только Римская церковь, а власть ее главы должна стоять выше власти любых светских сюзеренов.

Как ни странно, активнее всего эту точку зрения поддержали клирики на местах, которым очень хотелось бы променять власть своих королей на власть относительно далекого от них Рима. Именно поэтому проводимая папством политика ликвидации местных церквей в Европе фактически не встретила сопротивления. А вскоре под нее было подведено и теоретическое обоснование в виде "Лжеисидоровых декреталий". Смысл этого документа вкратце сводился к тому, что папа, как прямой наследник святого Петра, и есть верховный судия и абсолютный суверен над всей церковью сверху донизу. Его решения и указы стоят выше воли местных архиепископов и митрополитов, выше поместных и даже выше вселенских соборов. Речь шла, по сути, об абсолютной духовной монархии, причем за сотни лет до того, как о чем-то подобном задумались светские владыки.

Отношения между двумя церквями окончательно стали напоминать реалии холодной войны, в которой гневная переписка, созыв направленных друг против друга соборов и взаимные отлучения были постоянными эпизодами. Так, на Константинопольском соборе 867 года был анафемствован папа Николай I, осуждены были и Filioque, и безбрачие духовенства, и пост по субботам, и прочие особенности западной церкви, а подлинной причиной всего этого был спор о канонической принадлежности Болгарии. В 870-м на новом Константинопольском соборе общение с Римом было точно так же восстановлено.

Наиболее ярким эпизодом этого противостояния и стала Великая схизма 1054 года. Вызвана она была желанием патриарха Михаила Керулария привести к единому общему образцу обряд во всех церквях в пределах империи, в первую очередь ради того чтобы додавить в ней остатки армянского монофизитства. Заодно "под раздачу" попали церкви римской курии в Южной Италии и в самом Константинополе, что не могло не вызвать резкого недовольства папы Льва IX.

Philip Augustus raising the oriflamme on 24 June 1190. Pierre Henri Revoil. Изображение: Wikimedia.org

Светский Константинополь, наоборот, искал союза с папством, пытаясь хоть как-то защитить Южную Италию и Сицилию от вторжения норманнов. В то же время патриарх бомбардировал поместные церкви гневными филиппиками против латинян. Рим, кстати, согласился на союз, и даже более того – Лев лично возглавил поход, но так и не смог соединиться с византийскими войсками, был разбит, взят в плен и там умер. А вот с отправленной им ко двору василевса делегацией вышла куда более интересная история.

Возглавлял ее кардинал Гумберт Сильва-Кандидский – человек довольно резкий в общении и к тому же упертый сторонник западной догматики и клюнийского монашеского устава. Их столкновение с Керуларием могло привести только к одному – к срыву всяких переговоров еще до их начала. Так и вышло, а тут еще и до Константинополя дошла весть о смерти Льва IX, что фактически означало утрату римской делегацией своих полномочий. Керуларий прервал переговоры и предложил папским легатам убираться из столицы империи на все четыре стороны. В ответ была составлена знаменитая анафема, возложенная Гумбертом сотоварищи 16 июля на престол святой Софии:

"Посему мы, не вынеся неслыханного пренебрежения и обиды для святого первого апостольского престола и всемерно стараясь поддержать кафолическую веру, властью святой и нераздельной Троицы и апостольского престола, легацию которого мы исполняем, и всех истинно верующих отцов подписываем анафему… Михаилу и его последователям, если не покаются... затем Лев, епископ Охридский, Михаилов сакелларий Константин, топтавший ногами латинское жертвоприношение, и все, разделяющие их заблуждения и гордость, доколе не образумятся, вместе со всеми еретиками, диаволом и его ангелами, да будут анафема, да будут анафема – маранафа. Аминь".

20 июля Михаил спешно собрал свой собор, на котором анафемствовали уже папских легатов. По сути же, никакой схизмы, никакого разделения более глубокого, чем оно было на самом деле, не случилась.

Анафема папской делегации касалась только Михаила Керулария и разделявших его взгляды митрополитов и епископов. Встречная константинопольская анафема касалась только самих членов папской делегации, но не западной церкви как таковой. Во всем остальном христианском мире будущие католики и православные по необходимости вместе молились и причащались, принимали друг у друга исповеди и вообще не замечали никакого раскола. Церковная жизнь продолжалась так, словно бы ничего не произошло и никакая эпоха не кончилась.

VI. Плоть и кровь

Настало время наконец ответить на вопрос о том, что именно послужило поводом для окончательного разрыва между восточной и западной церквями. Когда именно, где и кем была пройдена точка невозврата, после которой настороженные отношения между двумя церквями сменились взаимной ненавистью? Как возникло нынешнее положение дел? Для этого нам придется еще раз перенестись на несколько столетий вперед…

Начало нового, XIII века папство решило встретить подготовкой очередного, уже четвертого по счету крестового похода. Во главе его встал весь цвет тогдашнего французского дворянства: Тибальд граф Шампанский, Бонифаций де Монферра, Симон де Монфор – и за их спинами, разумеется, папа Иннокентий III. Целью для главного удара крестоносного воинства изначально виделся Египет.

Проблема была лишь в том, что достаточным флотом для такой масштабной десантной операции в то время располагало только одно государство Европы – Республика Венеция. А венецианцы, имевшие доступ к богатейшим рынкам Ближнего Востока, с одной стороны, совершенно не хотели, чтобы война порушила им местную торговлю, но с другой – желали поучаствовать и в тех баснословных прибылях, которые сулил крестовый поход. Так что в то время пока командование крестоносной армии торговалось с дожем Энрико Дандоло, венецианское посольство в Каире клятвенно заверяло султана аль-Адиля в том, что войска "франков" попадут куда угодно, но только не в Египет.

Плату с крестового воинства за аренду кораблей, военную помощь и снабжение венецианцы запросили даже не огромную, а гигантскую – 80 тысяч золотых дукатов. Продав все что можно и даже сдав в переплавку фамильные реликвии, французские бароны с трудом смогли наскрести 50 тысяч.

Взятие Зары. Тинторетто. Wikimedia.org

В качестве возмещения за отсрочку уплаты долга дож предложил крестоносцам поработать в качестве наемной армии республики. Первым делом их отправили брать штурмом вполне себе христианский город Зару, незадолго до этого отнятый у венецианцев королем Венгрии. Так Четвертый крестовый поход начался с нападения добрых католиков… на католиков же. Папа Иннокентий рвал и метал, но поскольку он уже не мог предложить своему воинству ничего кроме благословения, то и слушать его никто особо не собирался.

А затем дож решил бросить своих должников под стены Константинополя. Узурпировавший там незадолго до этого власть Алексей III всячески вредил венецианской торговле. А в одной из темниц Нового Рима томился ослепленный им законный василевс Исаак Ангел, в то время как его сын Алексей был с почетом принят в крестоносном лагере. Он клятвенно обещал, что не только выплатит весь остаток долга венецианцам, но и заставит православную церковь признать верховенство римского папы сразу же после того, как законная династия будет восстановлена в своих правах. От таких сказочных перспектив Иннокентий, разумеется, не мог отказаться.

В 1203 году венецианский флот, с ходу порвав гигантскую цепь, преграждавшую вход в гавань Золотой Рог, встал на рейде Константинополя. Алексей III ложиться костьми за свой трон не стал, а вместо этого, набив узелок золотом и драгоценными камнями, выбрал ночку потемнее и сбежал из города в неизвестном направлении.

Дворцовые слуги сами вывели Исаака Ангела из темницы, нарядили его в императорские одежды и усадили на трон. Но крестоносцы заключали договор не с ним, а с его сыном, поэтому юного Алексея пришлось признать соправителем и миропомазать наряду с отцом. А когда пышные византийские церемонии завершились, то выяснилось следующее: во-первых, казна империи пуста и денег на уплату долга крестоносцев перед Венецией в ней нет, а во-вторых, ни патриарх, ни население "второго Рима" не собираются признавать верховенство папы даже под угрозой массовых казней.

Чтобы хоть как-то наскрести денег, Алексей IV отдал приказ об изъятии церковных ценностей, что вкупе с откровенно развязным поведением расположившейся в городе части французов и спровоцировало народ на бунт. Восстание возглавил зять свергнутого Алексия III Алексей Мурзуфл. Находившимся в городе французам перерезали глотки, Исаака Ангела вернули в тот же каменный мешок, из которого его ранее достали, а его неудачливого сына сунули в другую темницу, где через пару дней удавили тетивой от лука.

Штурм самого укрепленного города в мире занял всего шесть дней. Была ли тому виной городская стража, почти полностью состоявшая из наемников, или исключительное военное искусство венецианцев, но только Константинополь пал 13 апреля 1204 года. Вслед за этим начался величайший в истории грабеж.

Битва за Константинополь. Palma Le Jeune. Изображение: Wikimedia.org

"Воинство Христово" орудовало в захваченной им православной столице так, как до этого действовали разве что гунны Аттилы или войска Первого крестового похода в отнятом у мусульман Иерусалиме. Все, что было из золота и серебра в церквях, безжалостно обдиралось. Монастыри были превращены в конюшни. Драгоценные свитки, хранившие сокровищницу античной мысли и раннехристианского богословия употребляли на подтирку. Иконы раскалывали топорами. Монахинь насиловали, а тех, кто был слишком стар для этого, убивали.

Собор Святой Софии, величайшая святыня всего православного мира, на одну ночь обратился в величайшую в мире пивную. Взобравшиеся на патриарший трон обозные шлюхи хмельными голосами распевали похабные песни под одобрительный рев упившейся до скотского состояния французской солдатни. Тем временем венецианцы деловито паковали все мало-мальски ценное, включая ту самую четверку бронзовых коней, копии которых ныне украшают южный вход в собор Сан-Марко.

Спустя месяц, 16 мая 1204 года, Балдуин граф Фландрский был торжественно коронован императорскими регалиями. Это положило начало более чем полувековому перерыву в истории Византии. На обломках была образована Латинская империя, оставшиеся земли поделили между собой подтянувшиеся из Европы и Святой земли крестоносцы и Венеция. Последние куски латинских владений на территории бывшей империи ромеев в лице герцогства Левкадского были ликвидированы турками только в 1479 году. А самой Восточно-Римской империи после такого удара уже не суждено было подняться никогда.

До начала XIII века отношения между церквями были исполнены скорее отстраненного недопонимания, порожденного веками словесных баталий за дух и букву Писания и отягощенного накопленным грузом взаимных обид и анафем. Взятие Константинополя стало актом кровавого развода восточной и западной церквей и породило ту самую ненависть между ними, горькие плоды которой две крупнейшие конфессии христианского мира пожинают и по сей день.