"Жить больно", или о пользе симбиоза пьес Олби и Садур

Фото: satire.ru

Об одиночестве человека в обществе – современном и не только – сказано много. В продолжении темы воронежский режиссер и театральный педагог Сергей Надточиев поставил на сцене Московского Театра сатиры спектакль "Незабываемые знакомства", в основу которого положены два несочетающихся на первый взгляд материала – одноактные пьесы "Что случилось в зоопарке" Эварда Олби и "Ехай" Нины Садур.

Истории машиниста электропоезда и зека-бульдозериста; городского сумасшедшего Джерри и интеллигентного отца семейства Питера можно рассматривать в качестве обособленных постановок, отделенных друг от друга антрактом. Но это лишь то, что невооруженным глазом обнаружишь на поверхности. Надточиев копает глубже. Одиночество и потребность в самоликвидации, попытки поиска истинного предназначения – центральные темы, объединяющие первое и второе действия спектакля.

На сцене всего три актера, которым предстоит сыграть шесть персонажей. Декорации будничны и одновременно символичны. Так, герои Садур – Мужик (в исполнении Федора Добронравова) и машинист электропоезда (Андрей Барило) по задумке сценографа Акинфа Белова помещены между узкими шпалами железной дороги, бутафорный фрагмент которой красуется посреди сцены. Первым на рельсах появляется Мужик, он же бульдозерист, бывший заключенный и пропащий человек – "шлак". Задумчиво пошатываясь из стороны в сторону – то ли от груза собственных мыслей, то ли от лишка красного вина, ложится он на рельсы, подстелив под голову шапку, натянув на уши ватник. Так Мужик готовится к смерти. Долго готовится, прикидывает, как лучше. "Висеть не хочу, к волкам – не хочу, они звери", - объясняет он Машинисту, который вынужден остановить состав посреди поля в ночи из-за неожиданной преграды в виде упрямо хватающегося за шпалы человека.

"Ой, сволочь", - нараспев выводит герой Барило, которому потенциальный самоубийца "рвет график".

И вот начинается конфликт случайных знакомых, щедро одаривающих друг друга оплеухами на фоне звездного неба. Спорят не люди, но поколения. Мужик – он гражданин старой закалки, он войну прошел, на него пионеры равнялись. Машинист – представитель того самого нового постперестроечного времени. Первый – свое отработал, устал и тем самым, по мнению Машиниста, предал поколение. Второй – еще стремится, борется. Не хочу, говорит Машинист, вертеться, как все в этой жизни вертятся, совесть-то одна. И жениться не хочет, боится, что жена вертеться заставит, а потом появится ребенок, вырастет и узнает, "что родители его вертелись".

Постепенно Мужик и Машинист меняются ролями. Если в первые минуты спектакля философствует человек, обрекший себя на смерть, то несколько мизансцен спустя зритель застает за этим занятием Машиниста.

Устав отдирать примерзшего к рельсам Мужика, невольный спаситель его закуривает сигарету, садится на голую шпалу и рассуждает о самом важном – о том, как товарищ Голиков вертится, гудки воруя, как жлобствует, угощая его, Машиниста, половиной конфеты, как люди, чтобы смерти не чувствовать, миги свои заполняют. По-разному заполняют, кто конфетами, кто дорогой техникой, кто машиной.

"Если он талант – он сгорает, и все. А если он обычный человек – ему страшнее", - философствует Машинист.

"Ехай!", - торопит его Мужик, плотнее прижимая стриженую голову к рельсам.

Нет, не едет состав. Обидно Машинисту, что так легко человек счеты с жизнью, пусть даже и пропащей, готов свести. А почему? Потому, что не дала "глупая жирная баба" сто рублей на бутылку красного вина!

Но и это лишь видимость истиной проблемы. "Ничейный я, потому и на рельсы лег", - вскользь объясняет Мужик Бабке в сапожках (Нина Корниенко), которая забрела в здешние края в поисках пропавшего козлика. Героиня Корниенко мягко и терпеливо решает ночной железнодорожный конфликт – укрывает продрогшего Машиниста теплым платком, объясняет поступок Мужика тем, что "жить больно", а после и вовсе привечает бездомного бульдозериста, обещая ему кров над головой и яичницу на завтрак.

И вроде бы история эта со счастливым концом. Но остается в чистом поле Машинист с нерешенными вопросами – вертеться или нет? Почему не живется людям? И куда пропал козлик Бабки в сапожках?

Поразмыслить над ними как следует не хватает времени. Третий звонок, занавес поднимается. И вот уже вместо рельсов на сцене две массивные скамейки, а звездное небо сменяется видеопроекцией осенних деревьев – из заснеженного поля Надточиев переносит зрителей в нью-йоркский парк. На одной из скамеек удобно располагается холеный герой Барило – Питер. В его руках книга, ноги в вычищенных ботинках закинуты одна на другую. Прекрасный воскресный денек: можно закурить трубку, лениво блаженствуя на солнце, вытряхнув из головы все до единой мысли.

Но вот за спиной у Питера замаячил человек в длиннополом плаще и мягких кедах – странный человек, который пытается рассказать, что же с ним случилось сегодня утром в зоопарке. Джерри (Добронравов) порывист и резок, иногда раздражающе слащав, чаще – подозрительно загадочен.

В этом последнем акте театральности, игры в чистом ее виде на порядок больше. Один из самых весомых смысловых блоков в пьесе Олби – историю о Джерри и собаке – Добронравов рассказывает, фонтанируя избытком эмоций.

Джерри поет, мечется по сцене, рассказывает новому знакомому о том, как живется ему в тесной каморке в окружении небольшого количества вещей: бритвы, мыльницы, электроплитки, кухонной утвари, двух пустых рамок для фотографии и морских камешков, собранных на побережье в далеком детстве.

И с этими предметами можно говорить. Нет, с ними нужно говорить, "если не получается общение с людьми".

"Человек обязательно должен как-то общаться хоть с кем-нибудь. Если не с людьми, так с чем-то другим. С кроватью, с тараканом, с зеркалом... Нет, с зеркалом не годится, это уж последнее дело", - объясняет Джерри съежившемуся на своей скамейке Питеру.

Мужчине в начищенных ботинках сложно понять ход путанных мыслей того, кто пришел из зоопарка. Питер привык к порядку размеренной жизни без изъянов.

Две дочери, жена, кошки, попугайчики, работа в издательстве, хорошая квартира и воскресные обеды – достояние Питера, получив ироничную оценку Джерри, становится жалким подобием реализованных планов.
Даже любимая скамейка, на которой каждое погожее воскресенье Питер читает книгу, может быть отвоевана городским чудаком с замашками психопата и ножом в кармане плаща.

Скамейка – повод для ссоры, а она – вновь лишь видимая причина смерти, к которой так стремится человек, узнавший в зоопарке что-то архиважное, мешающее ему продолжать существование.

Надточиев, который за редким исключением дословно следует авторским вариантам обеих пьес, работая с текстом Олби, экспериментирует с концовкой. В режиссерской версии появляется третий персонаж – Дама с зонтиком (Нина Корниенко), которая прогуливается по парку. Она открывает второй акт и ставит в нем точку, пряча под зонтиком тело мертвого Джерри.

И если бы Надточиев впустил в пьесу Олби героев Садур, то Машинист непременно задал бы свой вопрос: "И чего людям не живется?"

"Жить больно", - ответила бы Баба в Сапожках.

"Ехай!", - поторопил бы устало Мужик.

Алла Панасенко