Собянин: около 2 млн детей записали в детские сады через портал mos.ru за 11 летВ Центре фотографии имени братьев Люмьер открылась выставка "Каноны красоты Джованни Гастела". Известный фотограф, племянник одного из главных итальянских кинорежиссеров ХХ века Лукино Висконти и потомственный аристократ рассказал m24.ru о своей любви к Достоевскому, истории искусства и итальянской архитектуре в центре Москвы.
Фото: m24.ru/Никита Симонов
– Для начала хочу сказать, что я поражен Москвой. Это абсолютно имперский город. Я не ожидал увидеть такой красоты. И знаете, меня поселили в отель прямо напротив Кремля. Как в кино! Теперь мне не нужен телевизор – я просто открываю окно и могу любоваться прекрасной архитектурой. И я чувствую себя как дома.
– Серьезно? Может потому, что Кремль был построен итальянскими архитекторами?
– Может быть. На самом деле, мне кажется, что русские и итальянцы очень близки и похожи по своей долгой истории.
– Что вы об этом знаете?
– Моя мама была из древнего итальянского аристократического рода, а отец – из мелкой буржуазии. Поэтому я воспитывался одновременно в двух разных культурах. Но родители дали мне прекрасное образование и привили мне любовь к русской литературе и искусству. Мама подарила мне полное собрание сочинений Достоевского, и я прочел его целиком. "Идиот" и "Братья Карамазовы" стали моими любимыми романами. Особенно "Идиот". Он мне очень близок. Он сумасшедший или гений? Он святой или он глупый? Достоевский описывает это с фантастической точностью. Мой дядя, Лукино Висконти, кстати, экранизировал его роман "Белые ночи" с Марчелло Мастроянни в главной роли.
– Эта любовь к литературе как-то отразилась на вашем фотографическом творчестве?
– В молодости я был поэтом. Публиковал книги, много писал. И я думаю, что тут одно и другим связано. Я никогда не учился на фотографа специально, но мне кажется, что источником вдохновения может стать все что угодно. И мое отношение к литературе и к людям нашло отражение в моих снимках. Все эти связи между одним и другим создают наш персональный внутренний мир. Это не отношения между реальностью и фотографией. Это отношения между реальностью и искусством.
Фото: m24.ru/Никита Симонов
– Вы пробовали когда-нибудь воспроизвести литературный образ в своих снимках?
– Когда я читаю какую-нибудь книгу, я всегда обращаю внимание на описание света, его возможности, его характер. И я пытаюсь воспроизвести это ощущение.
– А что касается кинообразов? Ваше детство прошло бок о бок с Висконти, и это не могло не оказать влияния на ваше видение мира.
– Да, конечно, это было очень важно. Именно благодаря Лукино я решил стать фотографом. Очень сложно иметь такого дядю, знаете? Я обожаю кино, все его фильмы, но сам я предпочитаю статическое изображение. Итальянское кино – это моя любовь. Оно живет в каждой моей фотографии. Момент, когда ты снимаешь каждый кадр – очень напряженный. Ты не думаешь ни о чем. Но образы искусства и культуры настолько сильны, что я невольно воспроизвожу то, что уже где-то видел. Да и в целом – зрителя уже ничем не удивить. Мы все это уже где-то видели. Но я очень требователен к своим фотографиям. Я никогда не копирую кадры из фильмов, но иногда пытаюсь передать настроение определенной картины, пытаюсь понять, что было в голове у режиссера, когда он это снимал. Это намного интереснее.
Фото: m24.ru/Никита Симонов
– Пару месяцев назад я говорила с итальянским режиссером Нанни Моретти. Он рассказал забавную историю о том, что в киноколледже, где он учился, было два клана – поклонников Феллини и поклонников Антониони. Вы бы кому отдали предпочтение?
– Нани великий режиссер, я хорошо знаю его. Но не могу согласиться с ним. Каждый должен быть самим собой. Каждый должен искать свой язык, свой метод, свою идею. Так много людей мечтают стать художниками, они могут подражать Феллини или кому-то еще, но они никогда не станут вторым Феллини. Художник должен выражать свою уникальность. 1950-60-е были лучшим периодом итальянского кино, но этот момент нельзя прожить заново, поэтому нет смысла подражать этим мастерам.
– Но все итальянское искусство держится на этой преемственности. Нигде в мире нет возможности проследить историю от античности, через ренессанс и до современности так как в Италии.
– Да, прошлое живет в нас, но нужно смотреть вперед, а не назад. Действительно, в Италии эта связь никогда не прерывалась. И это прекрасно. Мы умираем на плечах гигантов, с которых смотрим в омут истории итальянского искусства.
– При этом в экспозиции выставки есть отдельная серия, посвященная американскому художнику Эдварду Хопперу. Чем он вас привлек?
– О, я очень много изучал его творчество! Мой путь, мои фотографии – это смесь классического искусства и того великолепного мусора, который создал поп-арт. Знакомство с американских искусством перевернуло мою жизнь. Хоппер близок мне ощущением своего одиночества, той атмосферы, что неизменно присутствует в его картинах. Его герои всегда находятся в центре, но они одиноки. Я чувствую себя примерно также: я рад жить в этом мире, но у меня нет отношений с ним, и поэтому я создал свой мир.
Фото: m24.ru/Никита Симонов
– В некоторых снимках для глянцевых журналов существуют прямые отсылки к поп-арту – коллажи, особая работа с цветом. Это оммажи каким-то конкретным художникам?
– Вы знаете, когда мне было 18, я пытался быть поп-арт художником. Я пытался понять, почему я так восхищаюсь этим искусством. И я стал снимать натюрморты. Небольшие предметы становились героями моих фотографий. Я закрашивал их в разные цвета, играл с ними, так что они переставали быть самими собой. Представьте себе чашку. А теперь наденьте на ее ручку очки, и у вас получится человечек. И должен сказать, играть с предметами гораздо проще, чем с людьми. Я очень уважаю своих моделей, и это ограничивает мою свободу.
– Вы работали с Harpers Bazar и Vanity Fair, снимали для Джанни Версаче. Это не было игрой? Это же постановочная съемка, по сути – чистый театр.
– Да. Но такую фотографию я не могу назвать чисто своей работой. В фотографии я пытаюсь рассказать историю, и чтобы снимать моделей требуется еще целый ряд стилистов и визажистов. Тут я уже не просто фотограф, а режиссер. Но я хочу, чтобы мои фотографии были моей историей, а не историей персонажа в кадре. Я хочу рассказать вам, кто я, показать свой мир. Это и есть сверхзадача фотографа.
– Вы хотите сказать, что глянец диктует свои правила, которым вы не хотите подчиняться?
– Я бы так не сказал. Мода нуждается в художниках, поэтому у нас есть свобода самовыражения. Мода никогда не говорит напрямую со своим потребителем, она нуждается в интерпретации. У Домов моды и дизайнеров нет таких каналов коммуникации, которые на протяжении шести месяцев (до выхода новой коллекции – прим. ред.) могли бы продавать один и тот же продукт. Они бессильны в этом смысле. Поэтому им нужны фотографы. Мастера, которые будут создавать продаваемый образ. Покупая какую-либо вещь, вы покупаете определенный образ жизни. Поэтому мода никогда не ограничивает фотографа. Однажды я пришел к Джанни Версаче и спросил, что я должен делать. Он ответил: "Изумление". Он хотел видеть то, чего никогда не видел. И если Анна Винтур приглашает меня работать, то это означает лишь одно: она хочет увидеть стиль Джованни Гастела.
Фотогалерея
