Поколение дворников и сторожей: как боролись с тунеядством в СССР

Фото: ИТАР-ТАСС

4 мая 1961 года в СССР был принят указ об усилении борьбы с тунеядством. Люди, не работавшие официально в течение четырех месяцев в году, отныне подлежали уголовной ответственности. В "тунеядстве" в своем время обвиняли поэта Иосифа Бродского и писателя Владимира Войновича. Обозреватель сетевого издания M24.ru Алексей Байков рассказывает, как избегали наказания Виктор Цой, Александр Башлачев и Петр Мамонов, а также о том, зачем на самом деле нужна была статья за "тунеядство".

Введение статьи за тунеядство многие считают одним из главных парадоксов хрущевской "оттепели". Как это так – реабилитировали незаконно репрессированных, немного отпустили вожжи в плане свободы творчества, сократили рабочий день, вернули паспорта колхозникам, а другой рукой раз - и сделали уголовниками всех тех, кто не работает больше четырех месяцев в году? На самом деле эта мера была очень даже логичной.

Фото: ИТАР-ТАСС

В сталинские времена массовая лояльность покоилась на трех китах: на массовом энтузиазме от идеи строительства социализма "здесь и сейчас", на возвращении идеи патриотизма (пусть и в новой, "красной" обертке) и на репрессиях, заставлявших колесики машины крутиться быстрее и в нужном направлении. Система эта была настолько идеальной, что допускала соединение с социализмом абсолютно несоциалистических элементов, например, платы за обучение в старших классах школы и в ВУЗах или мелкого частного предпринимательства.

Принято считать, что Сталин еще в начале 1930-х прикрыл НЭП и покончил со всеми частными лавочками, но фактически советский "малый бизнес" в виде небольших мастерских и артелей успешно проработал до самой "оттепели. И он вовсе не был пятым колесом в телеге социалистической экономики, скорее даже наоборот – был важным подспорьем.

Государство в это время занималось созданием материальной базы социализма, "производством средств производства" и масштабными инфраструктурными проектами вроде Транссиба и Днепрогэса. На производство необходимых маленькому человеку обычных вещей – калош, никелированных кроватей и кепок, подчас не хватало ни средств ни кадров. И эту нишу, как мог, заполнял собой "частный сектор". Кстати, у него неплохо получалось, а во время войны артели и кооперативы сумели даже перехватить себе малую толику военного производства, например, делали знаменитые автоматы Судаева (ППС).

Но сама возможность существования "предпринимательского класса" несла в себе ряд опасностей для выбранного советским руководством пути развития. Социалистическое общество, организованное в гигантское "государство-завод", видело свой идеал в "бесклассовости", то есть в слиянии всех слоев общества в единый монолит трудящихся масс. Частник, пусть даже мелкий и обложенный со всех сторон налогами, в эту схему никоим образом не вписывался.

В 1930-1940-е годы всем было, в общем-то, наплевать: во-первых, потому что формальное единство общества поддерживалось массовым энтузиазмом и репрессиями, а во-вторых, потому что фактическое социальное расслоение и так было огромным.

Фото: ИТАР-ТАСС

После смерти Сталина его преемники решили немедленно развернуть экономику "лицом к народу". "Производство средств производства" и военную промышленность стали сокращать, а "товары народного потребления" наоборот пошли в гору. Началось массовое жилищное строительство, а в какой-то момент Хрущев с трибуны вообще пообещал, что нынешнее поколение советских людей уж точно будет жить при коммунизме.

И как раз в это время сталинский "малый бизнес" стал опасен и вреден, от него принялись избавляться всеми доступными способами. Артели и потребкооперацию прикрыли приусадебные участки колхозников – урезали "по самую калитку". В легальном поле остались разве что торговля излишками колхозной продукции на рынках, да киоски "Чистка обуви" и частные прачечные в городах. Причем последние государство все время пыталось вытеснить своими "Бюро добрых услуг".

Общество незамедлительно отреагировало на эти меры рождением класса "цеховиков" - подпольных предпринимателей, а заодно и организованной преступности совершенно нового, "мафиозного" типа. Если раньше граждане бандиты могли разве что грабить по мелочи, рискуя нарваться на милицейскую пулю, то теперь для них настали совершенно новые, чудесные времена. Можно было спокойно явиться к "цеховику" и потребовать у него любую сумму денег за "защиту", твердо зная, что он в любом случае ни за что не пойдет в милицию.

Фото: ИТАР-ТАСС

За вымогательство полагался всего лишь срок, а вот за хищение социалистической собственности (именно эту статью чаще всего давали подпольным предпринимателям) могли запросто влепить и высшую меру. В отдельных республиках "цеховики" и преступная "инфраструктура" успешно вступили в контакт с местным руководством на разных уровнях, породив коррупцию в ранее невиданных масштабах.

Само существование "частного сектора" вступало в противоречие с новой политикой власти по отношению к тем, кого принято было называть "антисоветскими элементами". При Сталине с ними было все просто – за недовольными и несогласными просто приходили по ночам и они исчезали на 10 лет или навсегда.

После его смерти репрессивная политика была признана антигуманной (в первую очередь, потому что меч карающий чаще всего падал на головы бюрократии) и методы воздействия кардинально поменялись.

Обычные разговоры на кухне и в очередях отныне не влекли за собой никаких последствий. С теми, кто от разговоров пытался перейти к неопасным для государства действиям, как правило, просто проводили профилактическую беседу, предупреждая о возможных последствиях. Конечно, отдельные граждане все равно умудрялись заработать себе срок и койку в закрытом психиатрическом учреждении, но количество таких исчислялось единицами.

На основную массу диссидентов воздействовали методами, не имевшими ничего общего с вологодским конвоем и уколами нейролептиков. Человека попросту "вышибали отовсюду": из партии, из комсомола, из профсоюза, из института и, наконец, с работы. После этого от него ждали либо покаяния, либо (уже позднее) – эмиграции. А "частный сектор" предоставлял как раз ту самую норку, в которую можно было юркнуть – и больше не зависеть от государства.

Резюмировать все вышесказанное можно одной фразой, которая исчерпывающе описывает основной принцип, вокруг которого строились трудовые отношения времен "оттепели" и "застоя":

"Гражданин СССР должен работать на государство, выбирая для себя род занятий из тех, в которых заинтересовано государство, и иметь столько денег, сколько платит ему государство".

А для того, чтобы закрыть все возможные лазейки, как раз и нужна была уголовная статья за тунеядство.

При этом нельзя сказать, что в постсталинской советской экономике человек не мог заработать "мимо" государства. Рабочие и младшие научные сотрудники создавали бригады "шабашников" (аналог нынешних гастарбайтеров) и строили за лето несколько дач, чтобы накопить на свой загородный домик или на "Жигули". Более отчаянные ребята срывались в Сибирь и на Север - "там стараются артелью, много золота берут", или нанимались рабочими в геологические партии, как это делал Бродский. На "левых доходах" можно было неплохо подзаработать – но работать так было нельзя. В этом и заключалась вся суть.

Фото: ИТАР-ТАСС

Надо заметить, что сама формулировка статьи 209 УК РСФСР получилась несколько расплывчатой вовсе не по злому умыслу, а вследствие желания властей ковбойским наскоком разобраться сразу с несколькими общественными язвами. Она карала и за "систематическое занятие бродяжничеством", и за попрошайничество, а также за "ведение в течение длительного времени иного паразитического образа жизни". С бродягами и попрошайками в СССР пытались бороться и до этого, но на совершенно иных принципах.

В июле 1951 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР "О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами". Список "элементов" все тот же: попрошайки, бродяги и принципиальные безработные. На первый раз нарушителя высылали за 101-й километр, а при рецидиве давали год колонии. При этом выявляли "паразитов" в основном при помощи массовых облав на разного рода злачные места, после которых в руки государства попадал вполне характерный "социальный состав". Из общего числа привлеченных по этому указу нищие и инвалиды войны и труда составляли 70%, лица, впавшие во временную нужду — 20 %, профессиональные нищие — 10 %.

В 1956 году снова вдарили по бродягам и попрошайкам, вернее по конкретной этнической группе, которая занималась тем и другим. Соответствующий указ Верховного Совета так и назывался: "О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством". Власти на местах с энтузиазмом принялись громить таборы и отбирать детей, помещая их в интернаты, а 10 тысяч цыган были привлечены за бродяжничество и высланы в северные районы страны.

Фото: ИТАР-ТАСС

Наконец, настало время взяться и за прочих "тунеядцев". Первые проекты закона и попытки определить тех, кто будет подпадать под его действие, появились в газетах уже в 1957 году. В список попали и "совершеннолетние, работоспособные граждане, ведущих антиобщественный паразитический образ жизни и злостно уклоняющиеся от общественно полезного труда" и "живущие на нетрудовые доходы" и лица, "сознательно уклоняющиеся от труда" (например, сектанты, которые отказывались от работы на государство по религиозным соображениям) и даже те, кто извлекал "нетрудовой доход" из овощей с собственного приусадебного участка. Но в итоге все свелось к формулировке "ведение иного паразитического образа жизни".

Позднее советские правоведы расшифровывали это понятие следующим образом: "Под понятие иного паразитического образа жизни, ведущегося в течение длительного времени, в смысле статья 209 УК РСФСР подпадают те случаи, когда лицо уклоняется от общественно полезного труда и проживает на нетрудовые доходы более четырех месяцев подряд или в общей сложности в течение года и в этой связи ему сделано официальное предостережение о недопустимости такого образа жизни. Но при этом нельзя забывать, что понятие длительности имеет определенную связь с понятием непрерывности, поэтому суды в каждом конкретном случае обязаны тщательно проверять, какова продолжительность неучастия в общественно полезном труде лица в отдельные периоды года и чем она была обусловлена". (Ответственность лиц, ведущих антиобщественный паразитический образ жизни /Ю. М. Слободкин. //Правоведение. -1980. - № 3. - С. 78 - 81).

На первый взгляд – совершенно четкое определение, исключающее всякую двусмысленность. Но так может показаться, если не знать об особенностях советской юридической казуистики. "Уклоняется от общественно-полезного труда" и "проживает на нетрудовые доходы" - это по сути и означает "не работает на государство".

Разберем с этой точки зрения дело самого известного "тунеядца" Советского Союза - поэта Иосифа Бродского. Чем Бродский жил? Во-первых, как уже было сказано, он каждое лето нанимался подсобным рабочим к геологам . Во-вторых, он переводил стихи западных поэтов, как сейчас бы сказали "на основе фриланса". При этом он нигде не работал официально.

Отсюда и знаменитый диалог:

Судья: Ваш трудовой стаж?

Бродский: Примерно…

Судья: Нас не интересует "примерно"!

Бродский: Пять лет.

Судья: Где вы работали?

Бродский: На заводе. В геологических партиях…

Судья: Сколько вы работали на заводе?

Бродский: Год.

Судья: Кем?

Бродский: Фрезеровщиком.

Судья: А вообще какая ваша специальность?

Бродский: Поэт, поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?

Фото: ИТАР-ТАСС

О чем тут речь? Фактически Бродского судят не за его образ жизни, а за публикацию стихов в самиздате. То есть за то, что он поставляет населению некую литературную продукцию, в которой, по мнению Советской власти, население не нуждается. Если Бродский все-таки хочет чтобы его считали поэтом – то ему следует вернуться на завод, где он работал фрезеровщиком, и попытаться опубликовать свои стихи в заводской многотиражке, затем послать их в журналы, опубликовать две книги, подать заявление в Союз Писателей и ждать ответа. И только после получения союзной "корочки" товарищ Бродский станет поэтом по профессии, то есть лицензированным поставщиком литературной продукции. С этого момента будет исчисляться его трудовой стаж в качестве "поэта" или "поэта-переводчика".

Если же все эти процедуры товарищу Бродскому кажутся слишком сложными, то ему следует опять-таки вернуться на завод и продолжать работать фрезеровщиком, получая соответствующую заработную плату, а своими стихами радовать исключительно родных и близких. Если же товарищ Бродский не делает ни того ни другого, а в его трудовой книжке не имеется записей с места работы за довольно продолжительный период, то с точки зрения суда, он как раз и является "паразитическим элементом" или же "окололитературным трутнем", как его в то время честили газеты.

Бродский был далеко не единственным диссидентствующим гуманитарием, с которым пытались разобраться при помощи 209-й статьи. В тунеядстве пытались обвинить, например, историка-публициста Роя Медведева, существовавшего на средства от публикации своих книг за границей, философа Александра Зиновьева, добровольно вышедшего из Союза Писателей Георгия Вадимова и исключенного из него же Владимира Войновича.

В 1977 году правозащитнику Льву Копелеву запретили публиковаться и вести преподавательскую деятельность - и сразу же милиция явилась проверять его трудовой стаж, хотя по возрасту почтенному германисту полагалось уже давно быть на пенсии.

Бродский на общем фоне выделялся разве что тем, что изначально не пытался вступать с советской властью ни в какие официальные отношения.

К концу 1970-х эта категория "паразитических элементов" нашла весьма удобный способ избегать сетей 209-й статьи. Вместо работы люди стали искать различного рода "притырки", то есть места, которые позволяли получить запись в трудовой, но не предполагали серьезной занятости.

Позднее этому явлению дал имя Борис Гребенщиков, посвятивший песню "поколению дворников и сторожей". И знал, о чем пел – для советских рок-музыкантов "притырочная" работа была не только возможностью избежать статьи за тунеядство, но и практически единственным источником регулярного заработка. При этом рабочий график должен был оставлять достаточно времени для концертов и репетиций.

Наверное, всем, кто интересовался вопросом, знакома история ленинградской котельной "Камчатка" (улица Блохина, дом 15), в которой трудились Виктор Цой, Александр Башлачев, Святослав Задерий, Андрей Машнин и другие музыканты. Петр Мамонов работал лифтером в жилом доме Союза Композиторов и написал об этом песню "Лифт на небо". Барабанщик "Арии" Александр Манякин, когда еще проживал в подмосковном Александрове и играл там на танцах, ради записи в трудовой книжке пошел в сапожники.

По пути богемы двинулись и другие "паразитические элементы". Точно так же "для трудовой" где-то числились фарцовщики, подпольные предприниматели и проститутки, которых в СССР, якобы, не было. Для интеллигенции более статусной, чем рок-музыканты, в том числе для многих гуманитарных диссидентов престижной "липовой должностью" считалось место литературного секретаря у известного ветерана войны, академика или партийного деятеля в отставке. Литсекретарь как домработница или няня оформлялся на работу мимо отдела кадров, на основании частного договора, но при этом все-таки получал отметку в трудовой книжке.

В итоге получилось так, что против диссидентов, любителей "нетрудовых доходов" и богемы статья за тунеядство фактически очень быстро перестала работать. Точнее – ее научились избегать методом трудоустройства на "липовых должностях". Виной тому была расплывчатость термина "паразитические элементы", в отношении которого советские правоведы так и не смогли прийти к единому мнению. Но это общая беда любых "универсальных инструментов", и не только в юриспруденции.

При этом 209-я статья неплохо способствовала социальной профилактике преступности. Вот пример дела "за тунеядство", заведенного в отношении человека "из народа", не являвшегося художником-абстракционистом, рок-музыкантом или диссидентом:

"Подсудимый И. вину в ведении в течение длительного времени паразитического образа жизни признал. Показал, что действительно с 13 марта 1979 года не работает. Причиной является злоупотребление спиртным. Пытался трудоустроиться в июне 1978 года, однако работать не смог. 3 ноября 1978 года ему было сделано официальное предостережение о необходимости трудоустроиться в месячный срок, и 6 декабря он трудоустроился. Однако 23 декабря работу прекратил, так как она ему не нравилась. Жил на средства родственников, часто выпивал. Причиной совершения преступления является неустроенность в личной жизни и пьянство/…/

Действия И. по ст. 209 ч. 1 квалифицированы правильно, так как он в течение длительного времени ведет паразитический образ жизни. При определении вида и размера наказания подсудимому суд учитывает, что он впервые совершил нетяжкое преступление, в совершении которого раскаивается. Суд также учитывает длительность совершения И. преступления и его отрицательную производственную характеристику/…/

Руководствуясь ст. 300–303 УПК РСФСР, суд ПРИГОВОРИЛ:

И.А.Н. признать виновным по ст. 209 ч. 1 УК РСФСР и определить ему наказание в виде 9 месяцев лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима. Меру пресечения И. изменить — взять под стражу из зала суда. Зачесть в срок наказания
нахождение И. под стражей с 28 по 30 марта 1979 года. На основании ст. 62 УК РСФСР в колонии подвергнуть И. принудительному лечению от хронического алкоголизма". (Татьяна Ластовка. Тунеядство в СССР (1961–1991): юридическая теория и социальная практика. Антропологический форум. 2009 № 14)

Если бы И. не был арестован, то скорее всего он бы спился и стал жертвой трагедии, либо в один прекрасный день сам пошел бы на преступление, чтобы добыть деньги на водку. Обратите внимание на приписку - "подвергнуть принудительному лечению от хронического алкоголизма", она почти всегда сопровождала такие приговоры. В этом отношении практика советских судов была схожа с аналогичной практикой в США, где за мелкие преступления на бытовой почве (такие, как домашнее воровство или избиение близких родственников) тоже часто выносятся приговоры, предусматривающие в принудительном порядке посещение психологов, групп "анонимных алкоголиков" или помещение в реабилитационную клинику.

Еще одна характерная черта - жители городов, как ни странно, составляли меньшую часть привлеченных к ответственности по статье о тунеядстве (около 18,3%), в то время как большинство вообще не имело определенного места жительства. При этом среди городов РСФСР по числу выявленных тунеядцев "лидировали" Москва и Сочи - около 14% от всех уголовных дел. В "сельской местности" наиболее распространенную категорию "тунеядцев" (40,1%) составляли бывшие заключенные, не желавшие оставаться в тех местах, которые им были определены для жительства после освобождения и попадавшие в категории "бродяг" и "попрошаек".

В целом от общего числа осужденных 60% бродяжничали, а 22,2% "работали на частных работах", то есть вне государства. В последнюю категорию попадали, к примеру, те же "шабашники", не имевшие официального места работы.

Отдельные авторы пытаются приписать к борьбе с тунеядством и знаменитые "андроповские облавы" на посетителей магазинов, бань и кинотеатров в рабочее время. Безусловно, этот гребень цеплял и настоящих тунеядцев, но в целом эта кампания была направлена не на них, а против вполне себе занятых людей, отвечавших государству известной поговоркой "они делают вид, что платят – мы делаем вид, что работаем". Чисто менеджерская, одним словом, мера. Попытка поднять производительность труда полицейскими методами.

Фото: ИТАР-ТАСС

В апреле 1991 года закон "О занятости населения" отменил статью за тунеядство, а заодно с ней – и принцип всеобщей занятости, легализовав безработицу. Советское "государство-завод" прекратило свое существование. Звучащие сегодня с разных сторон предложения снова ввести аналогичную статью в УК вызывают как минимум легкое недоумение. "Борьба с тунеядством" была уместна в рамках совершенно иного социального строя. Советское "государство-завод", вступая в любые отношения со своим гражданином, в первую очередь идентифицировало его как "трудящегося" (то есть как рабочего одного из своих "цехов"). В капиталистической системе на этом месте находится совершенно иное по смыслу и духу понятие "налогоплательщик". Преследование налоговых уклонистов играет в западном законодательстве ту же роль "бредня для антисоциальных элементов", что и 209-я статья в советском УК. Пример Аль-Капоне, осужденного к 10 годам тюрьмы за неуплату налогов, а вовсе не за "Бойню в День святого Валентина" наглядно нам это демонстрирует.

Основной проблемой труда в России сегодня является не тунеядство (даже если понимать его как уклонение от официальной трудовой деятельности), а навязывание работникам различных форм прекарного и заемного труда, работы без трудоустройства, без постоянной занятости, по временным трудовым договорам, а зачастую и вообще без каких-либо оформленных условий. Такой тип занятости не только деклассирует работника, но и способствует снижению уровня его профессионализма.

Введение "ремейка" 209-й статьи в УК просто переведет в разряд преступников еще одну категорию, но никак не сможет помочь этим людям. Современный капитализм болен стремлением снизить издержки на рабочую силу, он одержим манией дешевого труда. И бороться надо с этой болезнью, а не с ее симптомами.

Алексей Байков